— Успокойтесь, скандал, скорее всего, на этом исчерпается. До суда дело не дойдет. Кстати, о вашей мнимой жертве. Вы знаете, что на самом деле ей уже исполнилось шестнадцать?

— Как, значит, и в этом они лгали? Что за семейка! — возмутился Хэриет. — Так она и не малолетняя?

— Да, по закону она уже достигла «возраста согласия». Но все это ерунда: ведь вы же говорите, между вами ничего не было, — заметил Скотт.

— Вы мне не верите?! — снова заволновался режиссер. — Но я говорю истинную правду. Конечно, она снималась у меня и, скрывать не буду, казалась мне очаровательной девчушкой. Но, клянусь, кроме поцелуев в щечку, между нами ничего не было! Никакого секса!

— Я вам верю. Стоит взглянуть на эту семейку Уиттов, как все сразу становится ясно как день. Это типичнейшие шантажисты и вымогатели. Пользуясь недавней шумихой вокруг разоблачения педофилов в самых высоких сферах, они решили половить рыбку в мутной воде и выбрали вас своей мишенью, — успокоил его Скотт.

— Так, говорите, мне не о чем беспокоиться? — снова спросил режиссер.

— Совершенно не о чем. Будьте здоровы!

Скотт положил трубку. Кажется, ему удалось успокоить Хэриета. Интересно, что сейчас поделывает Эмили? У него появилось желание немедленно позвонить ей, но он тут же отказался от своего замысла. В таком нервном, взвинченном состоянии она способна опять наговорить ему кучу оскорблений, а он, в свою очередь, сам сорвется. Нет, звонить ей сейчас явно преждевременно.

Для Эмили этот день прошел словно в тумане. Она не могла понять: искренне ли поздравляют ее сотрудники и сам Мартин Хинкс, или это всего лишь вежливость с их стороны. Но в душе она чувствовала: ей не удастся склонить общественность на сторону Кейт Уитт и ее родителей. Ее новая статья не стала таким же триумфом, как прошлая.

Однако держалась Эмили на диво спокойно. Возможно, она слишком много нервничала и переживала все предыдущие дни, так что сегодня на переживания у нее просто не осталось душевных сил.

Но вечером, когда Эмили пришла домой, тревога вновь охватила ее. Она пообещала Скотту встретиться с ним послезавтра. Уже послезавтра! Она не хотела этого, противилась этой встрече. После того как Скотт унизил ее перед коллегами и публикой в студии, заляпав своей спермой ее юбку, Эмили не желала иметь с ним ничего общего. Их договор, на который она так легкомысленно согласилась, теперь представлялся ей страшной казнью, какой-то Голгофой. Если Скотт попробует прикоснуться к ней, ее стошнит от омерзения.

Однако она обещала встретиться, и обязана сдержать свое слово. Возможно, эта встреча наконец поставит точку в их мучительных отношениях. Она выскажет ему в лицо все, что думает о нем и всех прочих мужчинах. И после этого он оставит ее навсегда в покое, а она тоже навсегда забудет о нем. Но где-то в глубине подсознания Эмили ощущала: забыть о Скотте она не сможет никогда, что бы ни произошло в ее жизни.

Следующий день стал для Эмили настоящим испытанием. К ней на работу позвонил отец Кейт, Крейг Уитт, и говорил с ней так, словно она обманула его ожидания во всем. Они так надеялись на ее защиту! В его голосе звучало заученное выражение оскорбленной добродетели.

— Но я сделала все, что могла, чтобы вам помочь, — неловко оправдывалась Эмили.

— Пожалуйста, не надо извинений. Мы все отлично поняли. Значит, это правда, — буркнул мистер Уитт.

— Что — правда? Я вас не понимаю, — сконфузилась Эмили.

— То, что вы — любовница этого Грирсона. И вы состоите с ним в сговоре, чтобы выгородить мерзавца Хэриета! — кипятился Крейг Уитт. — Надо было обратиться к другому человеку!

— Вас неправильно проинформировали, мистер Уитт, — пыталась лепетать она в свое оправдание. — Я и мистер Грирсон… между нами ничего нет.

— Как же, рассказывайте сказки! — цинично заметил Уитт. — Стоило увидеть, какими глазами вы на него смотрели тогда…

Эмили тихо положила трубку. Говорить дальше смысла не имело. Зачем слушать новый поток оскорблений от человека, которого она сама считала проходимцем и вымогателем. А она еще пыталась перед ним оправдываться…

Эмили чувствовала себя так, словно ей публично дали пощечину. Теперь ей казалось, что вся ее жизнь пошла под откос. Ее карьера испорчена, место редактора отдела уйдет к другому сотруднику. Ей перестанут поручать действительно важные статьи. Она снова скатится к тому, с чего начинала.

Но хуже и обиднее всего то, что теперь Скотт Грирсон с полным правом может сказать: «Я победил».

Неужели у Скотта хватит духу, после всего что он сделал, потребовать от нее исполнения их договора? Завтра она должна встретиться с ним. И, согласно их уговору, он имеет право требовать от нее провести с ним уик-энд, стать на эти дни его покорной служанкой, живой куклой.

Но она не сможет этого сделать. Теперь одна мысль о близости со Скоттом внушала Эмили отвращение. Он был ей ненавистен. Воистину, ненависть — оборотная сторона любви.

Размышляя таким образом, Эмили вновь и вновь убеждала себя в том, что между ней и Скоттом все кончено. Она не должна и не имеет права прощать ему такую подлость. Простить такое — значит расстаться с тем самоуважением, которое она растила в себе все эти двенадцать лет.

Это то, чего она больше всего боялась. Сможет ли она провести последний разговор со Скоттом достаточно твердо, так, чтобы он понял: прошлого не вернуть?.. Эмили дала ему слово, пообещав встретиться завтра. А еще раньше бездумно и легкомысленно согласилась на его условия. Тогда у нее даже сомнений не было в том, кто из них победит.

Засыпая, Эмили, словно молитву, твердила одни и те же слова: «Я не сдамся». Она не должна сдаваться ни Скотту Грирсону, ни своей собственной слабости перед ним.

В пятницу Скотт ушел с работы позднее обычного. Дел было действительно много, но он задержался не только поэтому. Обычная рабочая суета позволяла ему не думать о завтрашнем разговоре с Эмили.

Вспоминая их последнюю беседу по телефону, он так и не смог понять причин странной озлобленности журналистки. Возможно, сознание собственной неправоты и нежелание признать ее сделали Эмили столь агрессивной?

Скотту хотелось позвонить ей, но он останавливал себя. Может быть, со временем она поостыла, к ней вернулась способность здраво мыслить. Во всяком случае, Скотт на это рассчитывал.

Поколебавшись несколько минут, он набрал ее номер. Она ответила сразу же после первого гудка.

— Алло, — холодным голосом ответила Эмили.

«Не спит, думает о завтрашней встрече, — улыбнулся Скотт. — Думает о том, что ей предстоит».

— Это я, — просто сказал он. — Скотт!

— Что ты делаешь? — спросил Скотт.

— Ммм… А зачем ты звонишь мне? Хочешь насладиться лишний раз своим триумфом и моим унижением?

Сейчас тон Эмили показался ему не столько агрессивным, сколько горестным, скорбным.

— Я не считаю тебя униженной, — ответил он.

— Вот как ты думаешь? — спросила женщина исполненным горечи голосом.

— Да, не считаю. Прости меня за дерзость, но я думаю, ты сейчас размышляешь о будущем, а не о прошлом.

— Ха, будущее!

— Я прав?

— Может быть.

— Говори конкретнее.

— Не собираюсь я тебе ни в чем признаваться, — отрезала она.

— Однако тебе все же придется это сделать. Не сегодня, так завтра, во время нашей встречи.

— Ладно, давай закончим этот разговор. Я устала и хочу спать. Спокойной ночи, Скотт.

— Спокойной ночи, Эмилка, — Скотт не удержался и назвал ее тем именем, которое было ей дано от рождения и которое он так любил.

Повисла тишина, которую нарушало только ее дыхание. Скотт вспомнил их близость в коридоре студии, тело Эмили в своих руках, ее дыхание на своей коже. Как бы ему хотелось, чтобы завтра это все повторилось…

— Зачем ты это сказал? Ты хочешь опять меня унизить? — спросила она наконец.

Да, та часть его души, которая до сих пор требовала мести, конечно, наслаждалась ее унижением. Но Скотт в который уже раз пытался вернуть Эмили к самой себе. К той, которой она была двенадцать лет назад.