Парень торопливо стал разглядывать себя в зеркале, но никаких изменений, кроме ещё более отросших волос, которые теперь спускались на плечи, больше в себе не нашёл. Похоже, превратиться в хрупкое, изящное существо, больше смахивающее на девочку, чем на парня, его не заставит никакая модификация. И слава Богу. Тётя Рая, конечно, женщина добрая и терпимая, но уложить её на больничную койку с инсультом Стёпа совершенно не хотел, а такое было неизбежно, узри она любимого племянника в образе не пойми кого.

Однако, подумав на эту тему, Стёпа взгрустнул – как бы то ни было – а домой он всё-таки хотел. Может быть, сейчас уже придёт Ирон, и им удастся обсудить планы побега? Или фисташковый настолько обиделся, что решил помариновать Стёпу пару дней? Неужели он не понимает, что время работает, в том числе, и против него тоже, и на глупые обиды его этого самого времени попросту нет? Или Ирон передумал и решил всё-таки пойти за предложенного матерью жениха? Или…

Короче, за время купания Стёпочка уже успел себя накрутить, ещё более его стало пугать формирующееся странное отношение к Ирону, как к объекту нежной страсти. Однако попу свою Степан фисташковому подставлять не намеревался. Вот уж нет. Оглянуться не успеешь, как окажешься курицей-несушкой. А вот самого Ирона он бы… тут в голове замелькали кадры случайно подсмотренной в Сети порнушки… причём порнушки такого свойства, где ни одной дамы и близко не стояло… и отмывать себя Стёпе пришлось во второй раз. Стукнув со злостью кулаком по стене ванной, Стёпа быстренько засунул сеанс самоанализа куда подальше и отправился в комнату.

Эни уже успел привести в порядок Стёпино ложе, выложил на него чистую одежду – те же самые маечку и шорты, только не белого, а телесного цвета. Стёпа одежду натянул, не заморачиваясь, и, устроившись за низеньким столиком, тоже уже накрытым проворным Эни, принялся за завтрак. Аппетит у него прорезался зверский, Стёпа смёл почти всё принесённое и опять-таки удивился - поесть он, конечно, всегда был не дурак, но такой волчий аппетит – это было просто нечто запредельное, тем более, что никаких особых физических нагрузок ни вчера, ни сегодня не было.

- Это модификации, - тихо сказал Эни, не поднимая глаз. – Организму нужна энергия, вот он и берёт её из пищи. Нужно ещё несколько дней, чтобы организм перестроился, тогда аппетит придёт в норму…

- А ты откуда знаешь? – удивился Стёпа.

- Ну, - ответил Эни, - перед тем, как отправить меня в Дом, меня тоже модифицировали. Так мне тоже есть хотелось несколько дней…

- Да ну? – удивился Степан. – А как тебя модифицировали?

- Так, по мелочи, - отозвался Эни, сделавшись фисташково-лазурным. – Я не спать могу долгое время, регенерация улучшилась, память, внимание…

- Ну, да, - хмыкнул Стёпа, - нужно все приказы господ помнить. А то вдруг забудешь что… Ты, кстати, сам-то завтракал?

Эни как-то замялся, и Стёпа предложил:

- Ну, давай, поешь… Я, правда, слопал тут почти всё, как крокодил оголодавший, но смотри – пара тарелок осталась. Не тащить же всё это обратно.

Эни манерничать не стал и уничтожил содержимое помянутой пары тарелок в хорошем темпе. А потом в том же хорошем темпе собрал посуду и уволок обратно на кухню. А Стёпа уже хотел включить головидео и пообщаться с Наставницей Нгири, раз уж Ирон так и не показывался, как вдруг почувствовал, что с его организмом творится что-то неладное. Тугая волна жара прошлась по внутренностям, Степана бросило в пот, а потом… Потом его пронзило такое дикое желание заняться сексом – безразлично, с кем, в каком количестве и позиции, что Стёпе начали отказывать мозги. Сам не зная, как, он сумел совладать с желанием выскочить в коридор и броситься на шею первому же попавшемуся зелёненькому, и на негнущихся ногах отправился в ванную. Холодная вода помогла, дышать стало легче, возбуждение продолжало беспокоить, но крышу уже не сносило. Похоже, что кое-кто шибко умный решил усовершенствовать местные кулинарные рецепты и сыпанул в еду лошадиную дозу какого-то убойного афродизиака. Но, похоже, Стёпа сумел преодолеть дурман… И тут в голову стукнуло – Эни! Он же на кухню отправился! А что с ним будет в таком состоянии? А если он Граму или кому-нибудь из его братишек на глаза попадётся?

Стёпа торопливо вышел из ванной… и тут появился Ирон. Он приветствовал Стёпу, но тут же был остановлен злобным:

- Стой, где стоишь!

- Тиопа, ты что? – удивился фисташковый. – Это же я.

И, наплевав на все Стёпины слова, попёр к нему, попутно приговаривая:

- Прости, я вчера убежал… Но мне нужно было, понимаешь… Это очень важно, сейчас расскажу… Прости, ты на меня обиделся, но раньше я не мог…

Стёпа пятился от Ирона, из последних сил сопротивляясь действию непонятной гадости, однако, когда он упёрся лопатками в стену, пятиться стало некуда. А Ирон, дурачок, словно не замечал Стёпиного состояния, подошёл совсем близко и ласково сказал:

- Я понимаю, ты сердит на меня, но поверь, я такое придумал… Сейчас расскажу…

Стёпа, которому всё труднее было отвести взгляд от шевелящихся губ Ирона, простонал:

- Уйди, придурок… мне какую-то гадость в еду подсыпали… Трахаться хочу – сил нет… Я ж тебя сейчас изнасилую просто…

Глаза Ирона расширились до состояния плошек, он быстренько попятился от Стёпы и заявил:

- Сейчас за нейтрализатором сбегаю…

И непроизвольно облизал губы от испуга. Всё. Стёпочкина крыша отправилась в краткосрочный отпуск. Он в три прыжка нагнал Ирона и, стиснув его в объятиях, начал жадно целовать. Фисташковый, к его чести, какое-то время сопротивлялся, но потом ответил на поцелуй… дальнейшее Стёпа помнил очень смутно… Вот они оба оказались на Стёпочкином ложе, напрочь смяв весь наведённый Эни порядок, вот он стягивает одежду с Ирона, а тот, вроде бы, активно помогает процессу собственного раздевания… вот они снова целуются, а руки Стёпочки блуждают по Иронову телу – гладкому, горячему и пахнущему как-то по-особенному приятно. Вот Ирон хлопает рукой по изголовью ложа, оно чуть-чуть отъезжает в сторону, и там обнаруживается ниша, из которой фисташковый извлекает тоненький блестящий тюбик и шепчет в ухо странным горячечным шёпотом:

- Тиопа, Тиопа, погоди… я смажу, а то мне будет… неприятно…

Стёпа не хочет, чтобы Ирону было неприятно, поэтому он терпит, когда тот выдавливает из тюбика прозрачную, очень скользкую массу и нежными, осторожными движениями ласкает Стёпину самую выдающуюся, на тот момент, часть тела. А потом фисташковый делает что-то вообще со Стёпиной точки зрения невообразимое - ложится на спину и бесстыдно, хрипловато шепчет:

- Войди. Тиопа, войди, прошу тебя…

Это заводит Стёпу пуще прежнего, и он делает то, о чём его так сильно просят. Стёпа старается всё делать медленно – он совсем не хочет причинять Ирону боль, и проникновение удается, а внутри… внутри необыкновенно хорошо… Ирон обхватывает ногами Стёпины бёдра, и тот теряет последние остатки соображения, начиная двигаться во всё ускоряющемся ритме… Ирон двигается навстречу, золотистые глаза смотрят в Стёпины не отрываясь, Стёпа словно тонет в них, желание взрывается, превращаясь в ослепительную вспышку где-то внутри, это настолько невозможно и в то же время так хорошо, что Стёпа на какое-то время выпадает из реальности. На какое-то время он пребывает в сладкой, ленивой истоме, но потом голова проясняется, и Стёпу словно подкидывает на ложе.