Высокая дама в легкой юбке цвета фиолет и таком же, но темней пиджаке. Синяя шляпка. Темные кудри до плеч. Большие вишневые губы растянулись в уверенную улыбку:

- Вот как вы меня встречаете!

- Я вас встречал, - тоже улыбаясь, сказал он.

- Я вас встречал, чего же боле! - сказала она, продолжая улыбаться.

- Я вас с балкона высматривал.

- Вы ожидали, что я прилечу прямо на балкон? А я взяла и нарушила ваши правила: вошла через дверь. А это - вам!

И она протянула ему влажный букет алых роз.

- Их столько, сколько вам лет. Я вас не оскорбляю тем, что называю на "вы"?

Он поставил розы в прозрачную вазу.

- В какое из этих кресел может сесть дама? - спросила она.

- Только - в то, где сидит мужчина.

Она села, раскинув руки и платье по всему креслу, и замерла, уставившись на него, как на фотографа.

Его взгляд тут же попал в паутину ее чулка.

- Вы один? - спросила она.

- Да. Я всегда был один. Даже когда был женат.

- Вы не были счастливы с женой?

- Были. Но только до свадьбы.

- Да, после свадьбы женщина становится хуже.

- Нет. Не женщина после свадьбы становится хуже, а требования к ней становятся выше.

- Как она готовила?

- Плохо. Но зато разрешала это не есть.

- Вы ее обманывали?

- Да, обманывал без конца. Обман вызывает цепную реакцию. Стоит обмануть один раз, как потом обманываешь второй, чтобы скрыть первый. Но ложь - это еще не самое страшное. Страшней, когда вынужден сказать правду. Впрочем, ложь и правда, добро и зло - это нейтральные понятия: как дождь и пламя, как боль и радость. Хирург делает больно. Предатель говорит правду. И вообще добро и зло - не одно ли это и тоже? Все зависит от точки зрения. Станьте выше - и вы увидите дальше. Вы увидите, что от зла рождается добро, а добро, как Иван Сусанин, ведет вас в дебри зла.

- А по-моему, вы завели меня в дебри метафизики.

Да, подумал он, разговор становится слишком серьезным. Надо выбираться на лужайку радости. Смех быстрей прокладывает путь к женщине, чем слезы. А он даже не знает, кто она.

- Хотите шампанского?

- Нет, - сказала она. - Это изобретение французов. Оно плохо усваивается северным организмом. Не лучше ли красное вино? Оно добавляет в нашу кровь германий и уносит из нее столь вредный для нас стронций, - она потянулась к сумочке. - Я позаботилась заранее.

- Знаете, что делать, если вы пролили красное вино на белую скатерть?

- Знаю, - сказала она. - Надо начать есть черную икру. Это отвлечет внимание хозяйки от белой скатерти.

Сейчас она напоминала его жену. Своей самоуверенностью. И даже внешне. Он не любил женщин, напоминавших его жену. Когда он встречал таких женщин, у него просыпалась к жене любовь. Как и после очередной измены. После того, как он изменял жене, он любил ее сильней всего. А может, это была не любовь, а жалость? Впрочем, жалость - это разновидность любви. Есть два вида любви: любовь вверх и любовь вниз. Первая - восхищение. Вторая - жалость.

Думая об этом, он одновременно говорил с незнакомкой о другом.

- Вы похожи на мою жену, - сказал он.

- Вы всегда так знакомитесь с женщинами? - сказала она.

После вина она преобразилась. Вино перешло в щеки. Волосы стали менее строгими. Она помолодела. Теперь ей на вид можно было дать не больше двадцати.

Ему захотелось прикоснуться к ней губами. Но она, предугадав его желание, сказала:

- Я приготовила вам сюрприз.

Он вздрогнул.

- Какой же?

- Я - ваша дочь.

Он отпрянул назад. Чудовищные секунды! Лавина картин и мыслей обрушилась на его. Мигом сложилась вся ее жизнь.

Она засмеялась.

- Ловко я вас провела! Хотела посмотреть на вашу реакцию. Какая же я ваша дочь, если я старше вас!

Он вгляделся. Действительно! Как он не заметил раньше! Крысиная проседь в черных проволочных волосах. Морщины у глаз и рта. Жилистые руки. Сиплый голос.

Ему стало холодно.

- Кто же вы? - прошептал он.

- Я - ваша любовь. Ваша старая любовь.

Он мысленно листал свой список.

- Не напрягайте память.

Вдруг пропикало радио из кухни. Послышались позывные последнего выпуска новостей. Он и не заметил, как стемнело.

- Я ухожу.

- Так рано?

Он включил свет.

И ахнул! Перед ним стояла совершенно другая женщина.

На свету оказалось, что она вовсе не седая, а русая. И не худая, а чуть склонная к полноте. И совсем не высокая. И возраст - не хорошо за пятьдесят, а немного за тридцать.

Внешность зависит от освещения.

- Провожать не надо.

Раньше он радовался этим словам. Теперь же...

- Нет, нет! Я провожу.

- Хорошо. Но только до угла.

Он выключил свет и захлопнул дверь. Снизу из-под лестницы дохнуло гнилью.

Они молча спустились и вышли на Старую Дворянскую. У дворца Кшесинской она остановилась и повернулась к нему. Было темно, но он вновь заметил чудную метаморфозу, происшедшую с ней. Плоское лицо. Азиатские скулы. Раскосые глаза. И шляпа, и костюм ее озарились кровью.

Лунный свет и уличный фонарь нанесли последние мазки.

Она протянула ему руку в бледной перчатке.

Он остался стоять.

Она свернула за угол.

Теперь можно и нарушить данное ей обещание.

Озираясь, перебежал дорогу.

Встал за кустом жасмина.

Она быстро шла к белому автомобилю возле мусульманской мечети.

Села на заднее сиденье.

Сигарета осветила ее лицо.

Машина сорвалась с места и понеслась мимо Петропавловской крепости в сторону Троицкого моста.

Как хвост воздушного змея пролетел прищемившийся, розовый, развевающийся и удлиняющийся шарф.

Страшная мысль пронзила его: да ведь мост же разведенный!

Но машина уже исчезла во тьме.

На улице стало пустынно и тихо.

Домой возвращаться не хотелось.

Он побродил еще немного, но идти было больше некуда, и он побрел назад.

Уже издали он увидел во всех окнах своей квартиры свет!

Пожар?! Но свет был свой.

Забыл его выключить?! Но он его и не включал.

Воры!

Он побежал. Страх перерос в отвагу.

Вверх по лестнице. Споткнулся. Упал. Вскочил и дальше наверх. Быстрей! Где ключ?

Неужели потерял?!

Да вот он!

Выставил вперед ключ - как штык.

Уже на лестнице услышал голоса из своей квартиры.