– Некоторые ходят, – отрезала девушка.

– Прости, – покаялся мужчина даже прежде, чем она закончила говорить. – Я не это имел в виду.

– Не имел в виду что? Что я – шлюха? Или что Бог не может любить меня?

– Мелисанда... извини. Просто возьми это, – он схватил её за руку и перевернул, чтобы положить на ладошку подарок. – Последний раз, когда я был здесь, ты сказала, что твоей семьи больше нет, и я переживал о том, что нет никого, кто мог бы пожелать тебе счастливого Рождества. Вот и всё. Извини, если побеспокоил тебя.

Девушка посмотрела вниз на руку и коробочку, которую мужчина принёс для неё. Она сказала ему, что у неё не было семьи? Должно быть, когда лежала с ним в постели после секса. Он оказывал на Мелисанду странный эффект. Она не могла понять, почему, но он ей нравился. Билл не был похож на других.

Правда в том, что её мать была жива, но Мелисанда ушла от неё много лет назад. Мать превратила её в проститутку в возрасте тринадцати лет. Она терпела это до семнадцати, а потом поняла, что лучше у неё вообще не будет матери, чем будет та, что заставляла её этим заниматься.

У девушки где-то были даже тетя и кузены, но они были уважаемыми людьми, слишком порядочными для такой как Мелисанда.

– Мне надо идти, – тихо сказала она, пока всё ещё смотрела на подарок.

– Я провожу тебя, если хочешь.

Это потрясло её гораздо больше, чем презент. Мелисанда хмуро посмотрела на мужчину.

– Проводишь шлюху до церкви?

Мужчина поджал губы. Он казался мрачным человеком, которому нелегко давалась улыбка, и его высокий рост заставил девушку понервничать, когда он посетил её впервые. Сейчас же Билл выглядел как никогда сердитым.

– Всего лишь удивился, что ты захотела туда пойти. Я разочаровался в церкви давным-давно. Полагал, что и ты тоже. Но составлю тебе компанию, если возьмешь меня с собой. Хотя, возможно, ты предпочитаешь быть в одиночестве.

Честно говоря, Мелисанда не была уверена, что хотела находиться в одиночестве. Когда она работала, то жаждала этого одиночества. Хотя бы часа наедине с собой, без постороннего тела, которое вторгалось в неё. Но когда девушка оставалась одна, то чувствовала себя одинокой, потому что в этом мире не осталось больше души, которая бы любила её.

Именно поэтому Мелисанда по-прежнему ходила в церковь при первой возможности.

– Ты можешь проводить меня, – импульсивно произнесла она. – Если хочешь. Но внутрь не заходи. Я не могу находиться там с мужчиной.

Напряжение с его лица сошло на нет.

– Хорошо. Спасибо.

Девушка повернулась, чтобы продолжить путь к церкви, и нахмурилась от того, что он поблагодарил её, как будто для него было большой честью сопровождать такую женщину куда-либо. Билл шёл рядом с ней, почтительно сложив руки за спиной, как будто посылал ей сигнал о том, что не обидит. Мелисанда чувствовала, что он бросал на неё косые взгляды, но мужчина так и не проронил ни слова.

Они вышли на улицу, которая была залита солнечным светом, но это не спасало от холода. Мелисанда была уверена, что её нос покраснел, но она старалась не чувствовать себя неловко из-за этого. Его бледные ирландские щёки до сих пор были розовыми от ветра.

Билл всегда ей нравился. Золотистые волосы, белая кожа и тёмно-карие глаза. Его бледность казалась прекрасным дополнением к её коричневой коже. Когда руки мужчины скользили по её бедру, то от этого у Мелисанды горела кожа. Странно, что она воспринимала Билла таким образом, в то время как другие белокожие мужчины казались ей больными.

– Разве ты не проводишь Рождество со своим братом? – спросила она.

Он как-то упомянул о том, что у него есть старший брат.

– Он сбежал в Калифорнию. Думаю, что он исчез точно так же, как и другие мои братья. Один в Мексику. Один вернулся в Ирландию. Он родился здесь, как и я, но после смерти мамы, не мог дождаться того дня, когда вернётся на родину.

– Получается, что у тебя тоже нет никого, кто пожелал бы тебе счастливого Рождества?

– Нет, но я и не против. Все хорошо.

Было приятно идти с ним по улице; здания становились всё меньше и проще, по мере того, как они шагали дальше. Брусчатка под ногами была устойчивее. Сегодня всё пахло чистотой, дымком и специями, что уносило её заботы прочь всякий раз, когда она вдыхала эти ароматы.

Они достигли церкви раньше, чем девушке бы того хотелось, и вдруг их окружил шум, движение и слишком большое количество людей.

Мелисанда колебалась, пока стояла у чугунной ограды погоста, потому что не хотела, чтобы их интерлюдия заканчивалась.

– Ты можешь войти, – предложила она. – Но не вместе со мной. Сядешь рядом с другими белыми людьми.

– Я подожду здесь.

– Почему? – не такого ответа она ожидала.

– Потому что я так хочу. Если, конечно, ты не желаешь, чтобы я ушёл.

Было бы лучше сказать ему, что он должен уйти. Мелисанда знала это. Любое поощрение с её стороны и некоторые мужчины могли решить, что они уже не просто клиенты, а люди с определёнными правами на неё. Она видела, как это происходило с другими девушками. Мелисанда должна была отправить Билла прочь с простым «спасибо» и на этом успокоиться.

Но если бы она отослала его восвояси, то осталась бы одна, как только месса подошла бы к концу. А затем ей пришлось бы вернуться в свою комнату, постирать необходимое белье, заправить постель и к ужину возвратиться к работе шлюхи.

– Ты не замёрзнешь? – спросила девушка.

Мужчина пожал плечами и натянул шляпу пониже, когда Мелисанда кивнула в знак прощания и поднялась по ступеням церкви.

Она перекрестилась святой водой из купели, а потом прочитала короткую молитву и встала на колени недалеко от выхода у последнего ряда. Мелисанда всегда сидела в последнем ряду, неважно, насколько пустой или переполненной была церковь. Сдвинув шаль вниз, чтобы снова скрыть лоб, девушка наклонила голову и раскрыла руки, в которых пряталась маленькая коробочка.

Стояло довольно тихое утро. Большинство прихожан этой церкви уже посетили мессу, прежде чем присоединиться к своим семьям, чтобы начать праздновать. Но Мелисанда никогда не посещала Рождественскую мессу с тех пор, как была маленькой девочкой. Она всегда была слишком занята работой.

Девушка знала молитвы и песни наизусть, поэтому обычно закрывала глаза и растворялась в благовониях и музыке, но сегодня она разглядывала коробочку в руке, пока поворачивала её снова и снова, в такт словам священника.

На коробочке не было никаких надписей, никаких декоративных элементов. Она была лёгкой, из дешёвой древесины и с простой крышечкой. Возможно, Билл сделал её сам. Он был плотником. Мастером на все руки.

И Мелисанда боялась открывать её.

Начался её любимый Рождественский гимн, так что девушка подняла голову и запела о милости младенца Иисуса. Скоро должно было начаться причащение, но она как всегда останется на своём месте, в надежде, что её никто не заметит.

Она никогда не отлучалась от церкви. Как и прежде, являлась её прихожанкой, которую крестили при рождении. Её тётя даже убедилась, что она была невинна в тринадцать лет. Спустя двадцать два дня после подтверждения этого, мать Мелисанды продала её мужчине за пятьдесят долларов. Это целое состояние, на самом деле. Цена за лишение милой маленькой девочки девственности.

Мелисанда до сих пор надеялась, что Бог по-прежнему любил её. Ей казалось, она чувствовала это, пока сидела под витражом с изображением распятого Спасителя. Со священником, однако, была другая история. Он не стал бы по-доброму относиться к ней, если бы узнал, кем она была, поэтому девушка держалась подальше от его глаз и тихо произносила свои молитвы.

В любом случае, она не особо верила в церковь и её правила. Просто хотела почувствовать немного любви, пока находилась здесь. Немного покоя.

Когда Мелисанда открыла глаза, коробочка всё ещё была у неё в руке. Ничего не изменилось.

Билл был слишком добр, чтобы подшутить над ней таким образом, не так ли? Сначала он называл её «мисс» вместо «девушка». Когда Мелисанда назвала ему свое имя, то мужчина спросил, мог ли он его использовать, и если делал это, то говорил с нежностью.