Каждая клеточка ее мозга возмущалась, протестовала.

«Судьба! — шептала она, закрыв лицо руками. — Хоть напоследок сжалься над ним… Ну почему в сложной системе Вселенной выпала нам такая вот несчастливая судьба? — Опустив руки на колени, вздохнула и уже спокойно подумала: — Наверно, судьба действует по закону больших чисел, а этому закону нет дела до моих переживаний».

Постепенно опомнилась, и до ее слуха начало доходить то, что происходило в зале.

Алк требовал применения дополнения к «Инструкции».

«В пассажиры — это ведь для такой деятельной натуры… Эола снова ощутила острую ненависть к биологу. — Нетерпимый, ожесточенный. И один ведь пропадет в своей оранжерее, нелюдим!..»

Общественным защитником Нескубы выступил Илвала. Он начал с того, что подвергнул сомнению юридическую правомочность дополнения. Разве высшие инстанции, составлявшие и утверждавшие «Инструкцию» на Земле, санкционировали это дополнение? Они не могли этого сделать хотя бы потому, что дополнение внесено в «Инструкцию» после того, как связь с планетой давно уже была прервана. А в самой «Инструкции» нет пункта, который допускал бы ее изменения или дополнения.

— Таким образом, совершенно ясно, что это — самодеятельность, — Илвала обвел взглядом зал, словно пытаясь заглянуть каждому в глаза. — Самодеятельность чистой воды. А раз так, уместен вопрос: зачем было огород городить? Полагаю, вот зачем. Психологически это дополнение оправдало себя, дисциплина укрепилась, исполнение обязанностей стало более добросовестным, ответственность возросла. Одним словом, дополнение это — мера исключительно психологическая…

— Ответственность! — выкрикнул Алк. — Пример показал сам капитан!

— Дальше, — продолжал Илвала, не обращая внимания на реплику Алка, словно и не слышал ее. — Вина капитана Нескубы не установлена, не доказана.

— Он сам признал!

— Его признание не является доказательством. Наоборот, это доказательство его скрупулезной честности перед собой и перед коллективом. Несомненно, проявился и психологический фактор: нетоварищеское отношение, некорректность и бестактность, даже антипатия со стороны некоторых коллег, непонятная и ничем не оправданная враждебность. Я убежден, что капитан сделал свое заявление, находясь в стрессовом состоянии… (Эола, бросив на Нескубу тревожно-настороженный взгляд, заметила, что он шевельнулся, словно хотел что-то сказать, но передумал и продолжал молчать, немного склонив голову.) Потому что фактически нет за ним никакой вины. Движением корабля управляет электроника, дежурство же установлено на случай аварийных повреждений.

— Значит, виновата электроника? — насмешливо произнес Алк. — Давайте накажем ее!

— Не надо ерничать, Алк. Мы находимся в таком положении, когда единство и сплоченность коллектива нужны как воздух.

— Я хочу справедливости, только справедливости! — снова выкрикнул Алк и посмотрел на своих единомышленников, ожидая поддержки. Но все молчали и сидели неподвижно, словно окаменели.

— А кто здесь не хочет справедливости? — повысил голос Илвала. — Все мы хотим! Но чтобы дойти до истины, нужно оставить демагогию и встать на путь правды. Почему не сработала электроника? Вот в чем вопрос. Проверкой установлено: программа не учитывает тяготение как опасность. Мы еще далеко не все знаем о матушке-природе и не в состоянии втиснуть ее ни в какую перфокарту. Структура космоса так невероятно сложна, что и представить трудно. Вот в чем суть, истина и справедливость! Nuda veritas[4], как говорили римляне. — Илвала сделал паузу, чтобы перевести дух, и заключил: — Я предлагаю закрыть это дело как необоснованное и бездоказательное. Надеюсь, что все мы проголосуем за полное доверие капитану.

«Ну вот и все, — облегченно вздохнула Эола. — Кому же не ясно, что это интрига психа, очумевшего и засохшего в оранжерее, озлобленного типа? Нескуба совершил преступление! Только больное воображение могло такое предположить. И это убедительно объяснил Илвала…»

Нескуба спустился со сцены и молча сел рядом с Эолой.

Нервное напряжение спало, но тревога почему-то не проходила. Льдинка страха, какого-то невыразимого опасения где-то глубоко в груди никак не хотела растаять, обдавала холодом сердце. Едва уловимое предчувствие беды дурманным туманом застилало сознание. Неужели еще не все позади? Откуда такая необузданная злоба у этого Алка? Что плохого сделал ему Нескуба? О боже, пошли ему сердитую, сварливую жену! Однажды он философствовал: «У нас нет сторон света. Где север, или юг, или запад, или восток? Все перемешалось, а пространство без ориентиров, без направляющих символов, что же это за пространство? И вот оно накинуло на нас петлю». Испугался: его существование оказалось под угрозой. Тогда она только удивилась, а теперь видит, что все у него в голове перепуталось.

Последнее слово Нескубы перед голосованием. Встал статный, но словно немного увядший. Провел ладонью по лбу, заговорил медленно:

— Здесь было верно сказано — курс корабля держит электроника. Но это же никак не снимает моей вины. Я должен был внимательно контролировать систему навигации — точно так же, как и систему жизнеобеспечения. Вы только не подумайте, что я потерял надежду и все мне безразлично. Совсем наоборот. Локационный график дает основания надеяться, что «Викинг» проскочит между Сциллой и Харибдой.

«Такое впечатление, что у него появился комплекс вины и обреченности, — подумала Эола. — К чему эти жесты? Хотя, может быть, такая его позиция тронет сердца…»

Эола посмотрела на своих коллег и многих не могла узнать: хмурые, насупленные лица, глаза отводят в сторону. Таких, пожалуй, растрогаешь… И даже вот этот, заросший, кажется Ротнак, который снует между рядами, раздавая листки для голосования, даже и он дышит неприязнью, недоброжелательством. Почему они так настроены? Какие неприятности причинил им Нескуба? Не иначе нарушен закон совместимости. Слишком долго одни и те же физиономии.

И к ней тоже подошел Ротнак — словно не замечая Нескубу, молча сунул в руку бумажонку, и ей показалось, что вовсе не бумага эта, а огонь жжет ей ладонь. На листке всего две фразы, одну из них надо зачеркнуть:

Отвернулись люди друг от друга — прячутся с этими бумажками. Да чего тут еще колебаться? Не виноват он, нисколько не виноват, ни на ангстрем![5] Зачеркнула строчку, искоса глянула на соседей — что на их лицах? Отнесла свой листок ящик на краю сцены, — вернулась на свое место. Через силу улыбнулась мужу, мол, что ж, увидим, каков будет результат, ждать осталось уже недолго. Алк демонстративно опустил свой листок последним.

Настраивалась оптимистически, но чем меньше оставалось времени — уже подсчитывали бюллетени! — тем больше охватывала ее тревога. Мысли метались в разные стороны, и невозможно было их удержать. Но вот шум утих. Объявляют результат… Виновен? Капитан Нескуба признан виновным большинством… в один голос! Это голос Алка перевесил, это его каинов камень… Получается, он один решил дело? С ума сойти! Она вскочила с места, крикнула:

— Я требую переголосовать! Почему это один голос Алка…

Нескуба положил ей руку на плечо, мягко усадил на место:

— Не надо, Эола. Это твой голос перевесил…

— Что? — обернулась она к нему с перекошенным лицом. Что ты сказал?

— Я видел. Ты зачеркнула вторую строку.

Эола не села, а упала на стул. Она, она перепутала строки! Капитан сидел молча, не мешая ей плакать.

До «Всякой всячины», как прозвали один из грузовых отсеков, переполненный разным инструментом и всяческими приспособлениями, Нескуба шел твердым шагом. Теперь, когда он стал «пассажиром», появилось у него много свободного времени, вот и решил заняться живописью. А краски лежали во «Всякой всячине». Как художник-любитель Нескуба еще в студенческие годы пробовал силы в пейзаже, и не без успеха. Так почему бы не взяться за кисть здесь, на борту «Викинга»? Чтобы никому не пришло в голову, что Гордей Нескуба пал духом. Этого еще не хватало!