Радостный блеск в глазах Алка растаял и погас, появилась кислая мина.

— Вот теперь можно поговорить и о капитуляции, — не удержался капитан.

Алк смотрел на доску исподлобья. Да, спасенья нет. Отступать некуда, ферзя приходится отдать за ладью, а потом — под угрозой мата — и коня…

— Сдаюсь, — угрюмо произнес он и встал, вобрав голову в плечи.

Только теперь услышал капитан шум в зале, словно включился динамик.

Низкорослый, с уплощенной головой арбитр Хоупман пожал капитану руку, поздравил с «блестящей победой», а тот почему-то не радовался. Ожесточение борьбы ушло, и теперь, увидев, как пробирается к выходу ссутулившийся, словно побитый, Алк, Нескуба поймал себя на том, что сочувствует биологу. В самом деле это очень неприятно — испытать поражение…

— Спасибо, спасибо, дорогой Хоупман, — наконец ответил он арбитру. — Победил я случайно, возможно, благодаря магии числа тринадцать… Оно всегда было для меня счастливым.

— А может быть, еще и воля к победе? — улыбнулся Хоупман, задрав голову, чтобы получше разглядеть лицо капитана. — Это черта вашего характера.

Поздравив капитана с победой, Хоупман оглянулся и не увидел Алка — тот был уже у выхода.

— Товарищ Алк! — закричал арбитр. — Куда вы так спешите?

Ботаник смутился, постоял какую-то минуту колеблясь, а потом обернулся и решительно зашагал назад, к сцене.

— Второе место на «Викинге» — это… это… знаете ли, высокое достижение! — обратился к нему Хоупман, не то иронизируя, не то радуясь за Алка, который, чтобы выйти в финал, победил нескольких сильных шахматистов.

Алк вежливо поблагодарил судью и сказал:

— Разрешите несколько слов, не относящихся к шахматам…

Шум в зале утих, все посмотрели на сцену. Нескуба и Хоупман стояли заложив руки за спину.

Алк заметно волновался, а когда начал говорить, казалось, бросает в зал не слова, а камни:

— Вы что — забыли, в каком положении мы все находимся? «Викинг» — на краю гибели. А по чьей вине? Я обдумал ситуацию и по размышленье зрелом твердо заявляю — виноват капитан! — Алк сделал паузу, и в тишине, воцарившейся в зале, слышно было его тяжелое дыхание. Не оборачиваясь к Нескубе, ткнул в его сторону пальцем: — Преступная халатность капитана, его пренебрежение своими обязанностями — вот причина, приведшая к таким трагическим для всех нас последствиям. Вы помните, какое дополнение к «Инструкции» предложил сам капитан? За особенно тяжкую служебную провинность переводить в пассажиры…

— Но ведь вы, и я хорошо это помню, выступали против этого пункта, — бросил реплику Хоупман.

— Да, я тогда возражал, но вы все одобрили! — Алк обвел рукою зал. — И это дополнение обрело силу закона. И в нем не было оговорено, что это не распространяется на капитана, что он только диктует законы, а сам их действию не подлежит…

Эола сидела в первом ряду и смотрела то на суетливого Алка, который размахивал руками и вертел головой, то на своего Нескубу, стоявшего и слушавшего выступление своего шахматного оппонента с выдержкой, с достоинством, не позволяя себе вставить ни единого слова, так, словно шла речь совсем не о нем, а о ком-то другом. Эолу раздражали жесты Алка, его скрипучий голос. Мелкий человечишко… А сколько в нем злобы, жестокости… Пигмей рядом с Гордеем. Так ошибиться в человеке…

Краска стыда залила ее лицо — никуда не денешься, было приятно, когда он ей льстил. Да разве же знала она, что он так коварен?..

Кто-то наконец перебил Алка:

— Доказательства! Какие у тебя доказательства?

Алк ухмыльнулся:

— Здесь не философская дискуссия, а уголовное дело, и если бы не было доказательств…

— Выкладывай! — не отступался все тот же голос, и Эола поняла, что это голос психолога Илвалы.

— Имеется свидетель, который говорит одну только правду, — ответил Алк. — Это электронная память. Стоит послушать запись совещания, когда к питан впервые сообщил о катастрофическом положении корабля, и не останется ни малейших сомнений. Тогда он сам признался, что, находясь на посту, задремал…

Все взгляды устремились на капитана. Как он отреагирует?

Эоле припомнилось, будто бы и на самом деле Нескуба говорил тогда что-то в этом роде. Кажется, ему нездоровилось, у него был плохой вид… Но эта придирчивость… А если даже и задремал, разве это… Корабль ведут электронные навигаторы, а они-то бессонны!

В зале стало тихо, как в ухе. Казалось, даже вычислительные приборы приостановили свое еле слышное жужжание и в самом воздухе появилась такая напряженность, словно вот-вот должен произойти взрыв. Выстрелом прозвучало чье-то сухое покашливание, и снова все оцепенело в зловещей тишине.

Нескуба негромко произнес:

— Включите, пожалуйста, запись этого совещания…

И через несколько секунд все услышали:

«Товарищи, вы уже, конечно, обратили внимание на то, как изменилась ситуация. «Викинг» попал в гравитационное поле, причем источник этого достаточно интенсивного поля пока неизвестен. Нам нужно срочно…»

Минута за минутой прослушивалась запись — все было зафиксировано до самой незначительной реплики, но о халатности капитана не было ни звука!

На лице Алка появилась мозаика из красных и белых пятен. Капитан внешне оставался спокойным, у него был вид сосредоточенный и задумчивый, и только Эола заметила, что у мужа немного прищурены глаза, а это означало, что он прячет волнение.

Из динамиков звучал такой характерный, такой милый Эолиному сердцу голос:

«…Это явление требует исследования. Но прежде всего необходимо выправить курс «Викинга». Энергетическим резервом мы еще не пользовались. А он ведь и дается именно на случай непредвиденных, неожиданных обстоятельств. И если нет возражений, прошу всех немедленно занять свои места, антиперегрузочные костюмы — обязательны. Дежурный пилот и штурман остаются здесь. Совещание окончено».

«Ну вот, — с облегчением подумала Эола, — он абсолютно ни в чем не виноват и чист перед коллективом».

Алк стоял ни жив ни мертв, разводил руками и виновато улыбался, мол, как хотите, так понимайте, что хотите, то и думайте.

Но тут Нескуба сделал несколько шагов вперед и сказал:

— В записи ничего такого нет, потому что во время совещания об этом не было разговора. Но товарищ Алк прав: я все-таки задремал. Возможно, это произошло под влиянием гравитации, но факт остается фактом — я не сразу заметил показания приборов…

«Что он говорит! — ужаснулась Эола, с такой силой сжав кулаки, что даже пальцы побелели. — Кто его тянет за язык?»

— Так что вину свою я признаю и не хочу уходить от ответственности, — Нескуба выпрямился. Теперь он смотрел в зал уже не прищуренными, а широко открытыми глазами честного человека, готового ко всему. За те пятнадцать минут, которые прокручивалась запись, он магически изменился, и сейчас это был совсем другой человек — собранный, решительный, вдохновенный. Словно смотрел далеко за горизонт времени и видел то, о чем остальные и не догадывались.

«Боже, какой он красивый! — подумала Эола. — Таким я его никогда еще не видела… Интересно, догадывается ли он об этом?»

— Обязанности капитана передаю астронавигатору первого ранга штурману Павзевею, — заключил Нескуба. — А теперь продолжим.

Павзевей, человек с могучей фигурой в изысканной штурманской форме с золотыми позументами, встал и направился к выходу, по-видимому торопясь к капитанскому пульту. Тень лакированного козырька элегантной фуражки закрывала его лицо, и невозможно было понять, обрадован он таким неожиданным повышением или, наоборот, огорчен.

Некоторое время стоял такой шум, что невозможно было ничего понять. Словно сговорившись, высказывались все одновременно, что-то выкрикивали, не слушая друг друга, размахивали руками. Эола даже глаза закрыла, чтобы не видеть всей этой суматошной кутерьмы. Она была оглушена и никак не могла прийти в себя. Были моменты, когда казалось ей, что все это страшный сон, что вот сейчас она проснется — и все окажется в порядке, пойдет своим чередом. Дело Нескубы? Кошмар! Они уже выбирают суд. Алк — общественный обвинитель? Да что же это происходит? Какой-то анархический психоз…