«Как все странно, — размышляла я часа два спустя, нежась в теплой спокойной воде у берега. — Если я больше не увижу Боба, я, вероятно, скоро его забуду. Но с ним замечательно в постели. Наверное, это потому, что нас не связывает ничего, кроме обыкновенной похоти. Денис говорил, любовь должна освобождать человека, а не делать из него раба. Но я, кажется, становлюсь рабыней собственной плоти.

Мне стало не по себе от такого открытия, перевернувшего с ног на голову все мои с муками и страданиями сложившиеся представления о том, что я из себя представляю. Я нырнула вглубь, проплыла несколько метров под водой и вынырнула чуть ли не на середине Волги.

Отсюда дом был как на ладони. Он казался мне чужеродным телом — желто-бело-розовое, напоминающее торт со сливочным кремом бесформенное строение на фоне среднерусского пейзажа с березками и соснами вперемешку. Мне вдруг показалось, что дом вот-вот растает, поплывет, испарится на солнце, исчезнет навсегда с лица земли.

Я снова нырнула и, испугавшись чего-то, быстро поплыла к нашему берегу.

Паспорт нашелся там, где я не чаяла его найти, — на тумбочке под салфеткой. Это показалось мне странным. Правда, в последнее время я стала рассеянной. Я сунула паспорт в сумку. На улице бушевала настоящая буря с грозой. Приближалась ночь. Об отъезде не могло быть и речи.

Я открыла холодильник и взяла баночку пива.

Оно мгновенно ударило мне в голову. Захотелось увидеть Боба, даже прижаться к нему… Мы не виделись с тех пор, как занимались утром любовью.

Я схватила с вешалки чей-то плащ и бросилась под дождь. Выключатель на веранде щелкнул глухо и пусто. Очевидно, отключили электричество.

Я взяла со стола подсвечник с тремя свечами, нащупала на притолоке коробку спичек. Лестница показалась бесконечно высокой и крутой. Одолев последнюю ступеньку, я прислушалась.

В доме было тихо.

Дверь в мастерскую оказалась распахнута настежь. Порыв ветра с балкона задул все три свечи разом.

— Боб! — испуганным шепотом окликнула я.

Вспыхнул свет, и я их увидела. Боб был все в том же халате. Он сидел, откинувшись на спинку дивана. У него на коленях лежала голова Сусанны, и он задумчиво ласкал ее волосы. На ней была красная клетчатая рубашка и матово-черные лосины в обтяжку.

— Извините.

Я неловко топталась на пороге.

— Мы тебе звонили, — сказала. Сусанна, медленно вставая. — Мы думали, ты спишь. Нужно поговорить.

— О чем? — машинально спросила я.

Боб подмигнул мне заговорщицки, взял за руку и усадил к себе на колени.

— О нашем будущем, Чайка. Твоем и моем.

Сусанна улыбалась мне ласково. Она была совсем без грима. Черты ее лица без грима выглядели тоньше и мягче.

— Я так люблю тебя. — Боб нежно поцеловал меня в шею. — Сусанна… Впрочем, тебе пора узнать, что она на самом деле моя родная мать. Я не хочу, чтоб у нас были друг от друга секреты.

Я посмотрела на женщину с удивлением. Я вдруг поняла, что они с Бобом очень похожи. Правда, это могло быть всего лишь игрой моего не в меру разыгравшегося воображения.

— Ты называл мамой Викторию Степановну, — пробормотала я едва слышно.

— Она моя родная тетя. Я сам только недавно узнал, что она мне не мать. Сусанна отдала меня, чтобы выйти замуж за Сотникова.

— А ты мне в отместку женился на этой старой выдре Франсуазе, — неожиданно зло сказала Сусанна.

— Я любил ее. Она бесконечно умна.

Я ощутила, как напряглось его тело.

— Прекрасно все понимаю, мой мальчик. — Сусанна протянула свою унизанную кольцами руку и потрепала Боба по щеке. — Бесконечно богата.

— Сотников тоже не был нищим, — парировал Боб.

— Ты очень похож на меня. И это еще больше нас сближает. Ты, как и я, любишь возвышаться над остальными людьми.

Он зло оттолкнул ее руку.

— Мы с тобой совсем не похожи. Я хочу одного: чтобы люди оставили меня в покое. Чтобы я мог писать картины и… Да, представь себе, любить Чайку.

— У тебя скоро появится такая возможность.

— Ты уже давно обещаешь мне это.

— А ты — развестись с Франсуазой. Как только ты сделаешь это и женишься на Чайке, ты получишь все, что захочешь.

— Это ты выкрала ее паспорт.

— Я положила его на место. Верно, Лариса?

— Но там он никогда не лежал. Если вы хотели, чтобы я ничего не заметила, вы должны были положить паспорт на прежнее место.

— Я хотела, чтобы Боб заметил. Боб мне солгал. Признаться, я не могу понять, почему ты тянешь с разводом.

— Я не уверен в том, что ты выполнишь свое обещание. Больше всего на свете не люблю оставаться в дураках. Этот Михаил имеет на тебя огромное влияние.

— Ошибаешься, мальчик. — Сусанна загадочно улыбнулась. — Он верный и преданный друг. В жизни так часто случается: враги становятся друзьями, и наоборот.

— Он всю жизнь был лакеем Сотникова. Поставлял ему шлюх и вино. Покрывал так называемые шалости.

— Он любил Антона, был предан ему всей душой.

— А тебе не приходило в голову, что это Сотников всадил пулю в лоб твоему Антону? От большой любви.

В голосе Боба была ненависть.

— Исключено. — Сусанна сказала это категорично. — Я тоже так думала поначалу. Но потом все как следует проанализировала и поняла, что Михаилу не было смысла убивать Сотникова.

— Он мог сделать это в порыве ревности.

— Ты все знаешь? — Сусанна смотрела на Боба недоверчиво и со страхом. — Откуда?

— Ты спала с ним. Я видел, как он смотрел на тебя.

Она шумно вздохнула.

— Да, я с ним спала. Благодаря Михаилу я познакомилась с Сотниковым. Вернее было бы сказать, что я влюбилась в Михаила из-за того, что он обещал меня познакомить с Сотниковым.

Я чувствовала, что Боб порывается что-то спросить, но у него не хватало решимости.

— Ты вырос таким сильным и целеустремленным благодаря тому, что твой отец — Михаил, а не этот алкоголик и распутник Сотников. Ты обязан благодарить за это Бога.

— Ну уж нет. — Боб оттолкнул меня и резко встал. — Лучше бы ты никогда мне этого не говорила.

— Ты должен знать, что Михаил тебе друг. Больше, чем друг.

— А потому ты не спешишь сделать на меня дарственную. Я правильно понял?

Раздался оглушительный треск грома, и снова погас свет. Я зажала уши ладонями и зажмурила глаза — с детства боюсь грозы.

Когда я их наконец раскрыла, в комнате уже горел свет. Я была одна. Словно мне все приснилось.

Наверное, я бы так и решила, если бы не ядовито-терпкий запах «Пуазона».

Боб постучался среди ночи ко мне в дверь. Он был насквозь мокрый и здорово навеселе. Я включила электрокамин и напоила его кофе. Когда он брал у меня чашку, я заметила, как сильно дрожат его руки.

— Я думал, мой отец умер. Я мог представить его кем угодно, но только не этим тупорылым лакеем. Как она могла спать с этим шимпанзе? Я успел почти полюбить эту женщину. Чайка, скажи, ты любишь своих родителей?

Боб смотрел на меня так, словно от того, что я ему отвечу, зависела его дальнейшая жизнь. Кто знает, вероятно, так оно и было.

— Наверное, — тихо и не совсем уверенно буркнула я.

— И ты не сожалеешь о том, что они такие, какие есть?

— Я не задумывалась над этим. Наверное, дело в том, что я давно успела к ним привыкнуть — я знаю своих отца и мать с младенческих лет.

— А я привык считать себя сиротой. Я и раньше подозревал, что Виктория мне не настоящая мать. Сирота ощущает окружающий мир совершенно иначе. Я испытывал ни с чем не сравнимое ощущение вседозволенности и был уверен, что мне все и вся простится. Ведь я был сиротой. Она взяла и отняла это у меня. Обычно матери дают, а эта же отняла.

Мне стало искренне жаль Боба, но я никак не могла помочь ему. Я взяла его руку в свою и прижала к своей щеке.

— Ты понравилась ей, Чайка. В тебе есть надежность. В ней никогда не было надежности. Помню, она приезжала несколько раз в Москву, когда я был ребенком. Она меня так тискала, что я задыхался, а один раз обмочил штаны. Я всегда боялся и в то же время ждал ее приезда. Она была слишком красивой для того, чтобы быть постоянной. Она бросала меня через пять минут после нашей встречи, шла с очередным любовником в театр либо в ресторан. А я ждал ее прихода, я не мог заснуть, пока она не вернется. Мне казалось, я помнил, как она прижимала меня к себе и кормила грудью. Мне часто снились сны, будто меня кормит грудью прекрасная длинношеяя женщина. Я смотрел на нее сверху, и она казалась мне огромной мраморной статуей. Я много раз пытался выплеснуть свой сон на холст, но каждый раз терпел неудачу. Я привязался к той женщине, которая воспитала меня. Кажется, я даже любил ее. Но я не боялся ее потерять, и оттого моя любовь была обыденной и будничной. Сусанна покорила меня тем, что с ней я постоянно испытывал ощущение праздника. Это потому, что я боялся ее потерять. Но теперь я знаю наверняка — я сам это выдумал. Она всегда была обыкновенной шлюхой. Более того — лакейской шлюхой. Она и меня умудрилась прижить не с хозяином, а с лакеем.