Еще бы не слышать.

– Поверьте, Лизбет, моя собака не могла испортить ваш… цветник. – Я решил опустить слова «прекрасный», «восхитительный» и «превосходный», а то Лизбет вот-вот начнет сравнивать свою клумбу с садами Семирамиды. – Это, должно быть, другая собака. Например, какая-нибудь приблудная бедолага. Моя собака никогда не выходит из дома. По крайней мере, когда я на работе.

Лизбет издала булькающий звук. Мне даже почудилось, что это помехи на линии.

– А вам не приходило в голову, что ваша чертова животина могла сорваться с цепи?!

– Но я не держу его на привязи…

Лизбет снова булькнула. Наверное, этот звук означает у нее переход от недоверия к ярости.

– Вы что, хотите убедить меня, будто ваш пес настолько воспитан, что никогда…

Ради разнообразия я сам решил ее перебить.

– Нет, – вежливо проговорил я. – Рип страшно невоспитан. У него вообще не все дома.

Рип, похоже, утомился глазеть на меня и с тяжким вздохом рухнул на пол. Но когда я помянул его имя, он навострил уши и смерил меня взглядом, полным упрека. Мне иногда кажется, что этот пес понимает, о чем я говорю. Отодвинувшись на пару шагов в сторону, я слегка понизил голос.

– Он просто чокнутый. Честное слово. Рип боится спускаться по лестнице. С самого рождения! У него бзик на почве лестниц. Вокруг моего дома проходит терраса, и поэтому…

Как вы уже догадались, Лизбет меня перебила.

– Чушь! – взревела она. – Никогда в жизни не слышала подобной чуши!

Наверное, она из тех странных существ, которые уверены – если ты что-то не видишь, то оно и не существует. Я вспомнил об успехах Лизбет, когда она училась в школе. Точнее, об отсутствии таковых. Вполне возможно, она никогда не слышала о Москве или, скажем, о Нью-Йорке.

– Послушайте, Лизбет, – терпеливо продолжал я (настоящие профессионалы – олицетворение терпения), – все это чистая правда.

Я мог бы добавить, что эта самая треклятая правда служила для меня постоянным источником неудобств, о которых я не подумал, переезжая вместе с Рипом в этот дом.

Мы с Рипом обитаем посреди густого леса в доме с островерхой крышей, до центра Пиджин-Форка больше семи миль. По всему периметру дома проходит широкая терраса, поэтому, чтобы оказаться на земле, надо преодолеть несколько ступеней. Рип, завидев ступени, тут же начинает биться в истерике. Уж поверьте мне, я-то знаю. Каждое утро и каждый вечер мне приходится таскать его вниз-вверх, чтобы пес сделал свои дела на газоне, а не на террасе.

Когда Рип был еще щенком, таскать его по лестнице даже доставляло удовольствие. Мы тогда жили в Луисвиле в квартире на первом этаже. Пара ступеней вниз – и ты уже во дворе. Я в те дни еще работал в отделе убийств, и возвращаться домой к игривому щеночку было, в общем-то, в радость. И какое имеет значение, что у собачки не все в порядке с головой?

В те времена я жил вместе с Клодин – я называл ее Клодзиллой, – женщиной, которая оказала мне честь, согласившись стать моей бывшей женой. В сравнении с нравом Клодзиллы душевное расстройство Рипа выглядело приятным пустячком.

Но Рип давно уже перестал быть щенком, а лежание весь день напролет на террасе не способствует худобе и стройности. Пес растолстел и, сами понимаете, не полегчал при этом, так что таскать его на руках туда-сюда – не самое увлекательное занятие. Я не раз пытался уговорить глупого пса спуститься, размахивая перед его носом свежайшим бифштексом, но Рип лишь укоризненно смотрел на меня.

Все это я постарался в конспективном виде изложить Лизбет, но та, видимо, сочла меня неисправимым лгуном. Стоило мне замолчать, чтобы перевести дух, как она фыркнула:

– В жизни не слышала ничего более нелепого!

Ладно, не верит – может справиться у моего ветеринара. У Рипа тяжелый случай лестницефобии. Вообще-то ветеринар уверяет, что Рип – самый настоящий псих.

Но Лизбет на это не купилась.

– Какая еще лестницефобия? Вы что, за дуру меня держите?!

Вот тут она попала в точку.

– Что ж, – угрожающе продолжала Лизбет, – не хотите по-хорошему, будет по-плохому. Если вы не замените мне тюльпаны, я позвоню Элтону Габбарду! Полагаю, вы о нем слышали.

Я издал беззвучный стон. Элтон Габбард – самый лучший адвокат в Пиджин-Форке. Говорят, он не проиграл ни одного дела.

Лизбет тем временем распалила себя до такой степени, что начала заикаться.

– И… и я п-позвоню Верджилу Минрату! Полагаю, у него найдется что сказать по этому поводу!

Я подавил еще один стон. Верджил был городским шерифом и считался другом нашей семьи, так что если Лизбет обратится к нему, то вину он возложит скорее на меня, чем на нее. Из ложно понятой неподкупности. А еще потому, что Вандеверты внесли определенный вклад в прошлую избирательную кампанию Верджила.

Лизбет даже не стала делать паузу, чтобы перевести дух.

– И еще я позвоню в окружную службу по отлову бродячих собак! Посмотрим, как будете рассказывать им свои небылицы про какую-то там лестницефобию!

Последняя фраза могла поучаствовать в конкурсе скороговорок. Но надо отдать Лизбет должное, даже в припадке ярости она ни разу не запнулась. Я сделал глубокий вдох.

– Послушайте же, Лизбет. – Мне казалось, что я говорю вполне успокаивающим тоном. – Ни к чему втягивать в эту историю посторонних. Мы вполне можем уладить дело полюбовно.

Но Лизбет отнюдь не собиралась успокаиваться.

– Так вы замените мои тюльпаны?!

– Не думаю, – честно признался я, – но в любом случае нам не следует прибегать…

– Что касается меня, то я могу прибегнуть и к ружью! – отрезала Лизбет. – И, возможно, в самое ближайшее время! Так что вам лучше заказать мне новые тюльпаны, а не то…

С этими словами она швырнула трубку.

Полагаю, Лизбет Вандеверт можно отнести к тем людям, которые ратуют за смертную казнь для собак.

Я повесил трубку и посмотрел на Рипа, который мирно лежал у моих ног. Если не принимать во внимание его репутацию Потрошителя ботинок, он был неплохим псом. Рипом я его назвал потому, что до него у меня были две собаки, которые не дожили даже до годовалого возраста. Ну не везло мне с собаками, и все тут. Я делал им всевозможные прививки, таскал на обследования, а они все равно умирали. К тому времени, когда я завел третьего щенка, я настолько упал духом, что на собачьей конуре вывел буквы RIP, в переводе с латыни это означает «покойся с миром».

Теперь, шесть лет спустя, я уже не сомневался, что Рип будет жить. Если, конечно, мне удастся уберечь его от мести Лизбет.

Именно поэтому я поспешил к себе в контору. На далеких холмах вовсю цвел кизил, воздух был напоен сладостными ароматами весны, но, если честно, я всего этого не замечал, полностью сосредоточившись на той задаче, которую мне предстояло выполнить. Если Лизбет собирается натравить на беднягу всех этих людей, то мне нужно срочно найти его свидетельство и справку о прививке против бешенства, чтобы пса не отправили в собачий приют.

Было бы также неплохо предъявить властям ошейник с яркими металлическими бирками, но Рип, как назло, потерял ошейник месяц назад во время одного из тех редких случаев, когда он пускался в бега.

Правда, в последнее время с Рипом подобное стало случаться все чаще. Кто бы мог ожидать такое от собаки, которой лень вильнуть хвостом? Должно быть, мой пес переживает кризис среднего возраста. Говорят, что один собачий год соответствует семи человеческим – значит, Рипу вот-вот исполнится сорок два – самое подходящее время задуматься о смысле жизни.

Наверное, самокопания Рипа с недавних пор привели его к выводу, что он ведет весьма бесцветную жизнь, кулем валяясь на террасе. Поэтому теперь, как только я спускаю его вниз, он стремглав бросается прочь, однако эти отлучки длятся не дольше десяти минут, а потому далеко он уйти не мог. Во всяком случае, не до дома Вандевертов. Насколько мне известно, он никогда не забегал дальше участка супругов Ренфроу. Эти самые Ренфроу, мои ближайшие соседи, – из тех чудаков, что живут под лозунгом «назад к природе». Они обитают в бревенчатой хижине, разводят цыплят и уток и владеют огромным огородом, который удобряют из чудовищной навозной кучи, высящейся неподалеку от их дома. Я точно знаю, что Рип совершает набеги на их владения, так как время от времени он возвращается с аккуратной овечьей лепешкой в зубах и с гордым видом швыряет ее мне на колени. Наверное, считает, что и мне не худо бы приобщиться к природе.