Я открыл дверь и стоял, позволяя ей пройти. Она взглянула на кровати, застланные пластиковыми покрывалами и пошла к главному письменному столу. Она выдвинула кресло из под него, я присел поблизости на одной из кроватей.

— На то есть свои причины, — сказал я, ссылаясь на отсутствие существенных изменений в условиях жизни.

— Я слышала, — ответила она.

— Что я могу сделать для вас?

— Вы можете дать мне некоторые разъяснения.

Я недоуменно поднял брови, как бы спрашивая: А почему я?

— Я уже пыталась говорить с Хармаллом, — сказала она. Говорила и с вашим боссом, Шуманом. Меня загнал в угол. Тайное распоряжение свыше.

— Так вы думаете, что я скажу вам то, чего не захотели говорить они? Что вас заставляет думать, что я смогу сделать это?

— Я полагаю, что вы не сможете, — сказала она. — И что должен быть ответ, в котором я нуждаюсь. Если вы не знаете, вы должны предположить… а предположения не являются секретом, не так ли?

— При очень большой вероятности, что они могут быть не правильными.

Она вздрогнула.

— Почему они не позволили мне побывать на Земле? — выпалила она вопрос, точно выстрелила из ружья.

— Может быть они нуждаются в вас на борту "Земного Духа". Для путешествия назад по новому ГПП, — предположил я. — Хармалл сделал нам своеобразное обещание полного инструктажа о положении, которое открывается в связи с открытием «Ариадны».

— На борту «Ариадны» масса людей, которые могут проинструктировать вас по прибытию, сказала она. — Вы не хотите задуматься об этом сами. Я не собиралась возвращаться. Я планировала доставить все новости домой. И я намеревалась переговорить с как можно большим количеством людей… и гораздо более значительных людей, чем Джесон Хармалл. Дела находятся в таком состоянии, что я даже не знаю, знает ли кто-либо на Земле о том, что «Ариадна» достигла свое цели.

— Они узнают, заверил я ее. Возможно, кое-кто не захотел, чтобы все стало известно широким массам. Информационный контроль.

— Это, — сказала она, — не нуждается в объяснении. Они сказали мне, что о Наксосе не собираются сообщать… что все будет держаться в секрете среди группы политиков и ученых.

— Все верно, — сказал я ей, — это удивляет вас?

— Не совсем, — ответила она с коротким вздохом. — Но я бы могла удивиться, если бы вы видели, что я имею в виду.

Я кивнул.

— Это утомительно обыденно, — сказала она. — Все то, к чему я уже возвращалась. Все еще существует советский блок, как я слышала, и они все еще «они», так же как мы остаемся «нами». Я действительно нахожу, что очень тяжело проглотить все это, после такого времени. И это после всего того, что вся солнечная система, отправляя меня, была в подвешенном состоянии.

Я нашел кусок бумаги и начал старательно скручивать ее. Говорят, что листики бумаги ведут до самой Римской империи, если верить утверждениям, что тогда бумаги не было. Скрутив до предела, я решил вставить свою реплику.

— Не так ошибочно, мне кажется, — сказал я ей. — Вы имели парусник в огромном звездном море на заре Краха. Я никогда не был точен в датах, но это был настоящий крах — скорее разновидность медленного выдыхания. Мир шел к концу одним ударом или издыхая, его точно опускало в своеобразную апатию. Обанкротившаяся сельскохозяйственная база преследовала несчастьями шесть или семь поколений. Никаких других причин… кроме постепенного разбалансирования механизма экосистемы. Пора войн и их последствий произвели ужасные изменения, но они не были критическими. Истребление лесов, загрязняющие атмосферу выхлопы, выделения — в какой-то степени виной были они. Ископаемое горючее никогда не уходило, достаточно странно, но получали его из земли… это добавляло неприятностей. Шахты и промышленность оставались, но основная производительная система медленно катилась к черту, и все катилось вместе с ней. Была насильно пересмотрена очередность, зеленый механизм разломали, а сколько усилий потратили на то, чтобы восстановить его снова! Они потерпели неудачу. Им только и осталось ждать, когда он сам починит себя. Много людей умерло… тем не менее, не все, словно прошел второй потоп или чума, один за другим, десятилетие за десятилетием. Распространялся голод. Если вначале он был только в Африке и Юго-Восточной Азии, то затем наступил повсеместно. Все, будь то латиноамериканский крестьянин или гражданин Нью-Йорка, должны были думать о выращивании своего огорода…

— В этом есть своеобразная ирония, я думаю, что каждый рассматривал экосистему как что-то удивительное и вечное, а политическую систему как что-то скоротечное и произвольное. Ведь столетие зеленого дома, когда природа неистовствовала, существовали правительства с их бюрократами и идеологами. Они терпели все это с удивительным упорством. Были революции и вторжения, и прочие обычные рутинные вещи, но в конце концов карта выглядела значительно более привлекательно, чем в начале. Уровень двуокиси углерода в атмосфере нарастал, становилось жарче, но это продолжалось недолго — теперь мы можем сказать хладнокровно, хотя многие погибли тогда, те дни показали, что их жизнеспособность удивительна. Экосистема регенерировалась без нашего вмешательства, самостоятельно залечила нанесенные ей повреждения. Сейчас на Земле не найдешь заметных следов того, что было в двадцать первом столетии. У нас было триста пятьдесят лет, или около того, которые мы не смогли использовать для дальнейшего прогресса из-за происшедших на Земле событий. Как вы вероятно поймете, мы недалеко продвинулись по пути теоретических и практических исследований. Существует стереотип мышления, имейте в виду, который говорит, что Крах не принес существенных отличий какого-либо рода. Что мы всегда приближали конец прогресса, по крайней мере теоретически, просто потому, что всегда пытались убедить себя в том, в чем мы хотели быть убежденными, накладывая ограничения на человеческую чувствительность.

Нужно сказать, что есть еще одна точка зрения, о которой не мешало бы упомянуть. Существовал крохотный сегмент человеческой расы, у которого всегда хватало забот. Здесь, в космосе, вещи всегда выглядят несколько другими. Космонавты не были независимыми от Земли. Им всегда было чем ответить на те небольшие расходы, виновными в которых они были. Взамен они давали многое, главным образом, лучевую энергию, и люди на Земле всегда поддерживали их приоритет. Думаю, вы знаете больше, чем я представляю.

— И прогресс продолжается ступенчато, несмотря даже на выход в космос? — подвергла сомнению она.

— Это зависит от того, какой прогресс вы имеете в виду, — сказал я. Большей частью я сказал бы да. Ничего подобного Сулу не было ни сто лет назад, ни даже пятьдесят. Исследовательское хозяйство в космосе было чем-то действительно необычным, даже в те времена, когда я ходил в школу. Прогресс, которого здесь удалось достигнуть после столетий упорной работы был только физическим прогрессом. Мы строили вещи. Мы постепенно вытягивали человеческую сферу обитания. Новые станции, новые корабли. Все время, конечно, не останавливаясь для того, чтобы полюбоваться на новые миры, и мы стали немного циничнее за последние годы.

Она помолчала несколько минут, обдумывая услышанное. Я дал ей время подумать и молчал достаточно долго. Я жалел теперь, что не захватил свою выпивку с собой. В горле у меня пересохло.

— Так советский блок все еще существует, — сказала она. — И все еще остается «свободный» мир…

— Это несколько более сложно, чем то, что было раньше, — сказал я.

— Это всегда было сложно.

— Между этими системами действительно не осталось антагонизма, сказал я. — Помимо того, что у них разные законы, касающиеся частной собственности и они не прекращают нападок друг на друга по философским проблемам в связи с интересами их собственной социальной солидарности. По крайней мере, Советы-в-космосе делают поразительные успехи даже по сравнению с нами-в-космосе. Есть и другое измерение «нас» и «их». Существуем «мы»… и существует кто-то на дне большого хорошо.