10-го января. Утром.

(В доме у Белинского; его кабинет, по моде отделанный.)

(Окна замерзли; на столе табачный пепел и пустая чайная чашка.)

Белинский (один; прохаживается по комнате). Судьба хочет непременно, чтоб я женился! Что же? Женитьба — лекарство очень полезное от многих болезней, и от карманной чахотки особенно. Теперь я занял денег, чтоб купить деревню; но тысячи рублей недостает; а где их взять? Женись! женись! кричит рассудок. Так и быть! но на ком? Вчера я познакомился с Загорскиными. Наташа мила, очень мила; у ней кое-что есть! Но Владимир влюблен в нее. Что ж? чья взяла, тот и прав. Я нахожусь в таких опасных обстоятельствах, что он должен будет мне простить. Впрочем, я не верю, чтоб он уж так сильно ее любил! Он странный, непонятный человек: один день то, другой — другое! Сам себе противуречит, а всё как заговорит и захочет тебя уверить в чем-нибудь — кончено! редкий устоит! Иногда, напротив — слова не добьешься; сидит и молчит, не слышит и не видит, глаза остановятся, как будто в этот миг всё его существование остановилось на одной мысли. (Молчание.) Однако я ему ничего не скажу про свое намерение, прежде, чем не кончу дело. Буду покамест ездить в дом, а там — увидим!..

(Входит Арбенин скоро.)

Владимир. Белинский! Что так задумчив?

Белинский. А! здравствуй, Арбенин! это планы… планы…

Владимир. И тебя судьба не отучила делать планы?

Белинский. Нет! Если я твердо намерен сделать что-нибудь, то редко мне не удается. Поверь: человек, который непременно хочет чего-нибудь, принуждает судьбу сдаться: судьба — женщина!

Владимир. А я так часто был обманут желаньями и столько раз раскаивался, достигнув цели, что теперь не желаю ничего; живу как живется; никого не трогаю, и от этого все стараются чем-нибудь возбудить меня, как-нибудь вымучить из меня обидное себе слово. И знаешь ли: это иногда меня веселит. Я вижу людей, которые из жил тянутся, чтоб чем-нибудь сделать еще несноснее мое существование! Неужели я такое важное лицо в мире, или милость их простирается даже до самых ничтожных!

Белинский. Друг мой! ты строишь химеры в своем воображеньи и даешь им черный цвет для большего романтизма.

Владимир. Нет! нет, говорю я тебе: я не создан для людей: я для них слишком горд, они для меня — слишком подлы.

Белинский. Как, ты не создан для людей? Напротив! ты любезен в обществе; дамы ищут твоего разговора, ты любим молодежью; и хотя иногда слишком резкие истины говоришь в глаза, тебе всё-таки прощают, потому что ты их умно говоришь, и это как-то к тебе идет!

Владимир (с горькой улыбкой). Я вижу: ты хочешь меня утешить!

Белинский. Когда ты был у Загорскиных? Могут ли там тебя утешить?

Владимир. Вчера я их видел. Странно: она меня любит — и не любит! Она со мною иногда так добра, так мила, так много говорят глаза ее, так много этот румянец стыдливости выражает любви… а иногда, особливо на бале где-нибудь, она совсем другая, — и я больше не верю ни ее любви, ни своему счастью!

Белинский. Она кокетка!

Владимир. Не верю: тут есть тайна…

Белинский. Поди ты к чорту с тайнами! Просто: когда ей весело, тогда твоя Наташа об тебе и не думает, а когда скучно, то она тобой забавляется. Вот и вся тайна.

Владимир. Ты это сказал таким нежным голосом, как будто этим сделал мне великое благодеяние!

Белинский (покачав головой). Ты не в духе сегодня!

Владимир (вынимает изорванное письмо). Видишь.

Белинский. Что такое?

Владимир. Это письмо я писал к ней… прочти его! Вчера я приезжаю к ее кузине, княжне Софье; улучив минуту, когда на нас не обращали внимания, я умолял ее передать письмо Загорскиной… она согласилась, но с тем, чтобы прежде самой прочитать письмо. Я ей отдал. Она ушла в свою комнату. Я провел ужасный час. Вдруг княжна является, говоря, что мое письмо развеселит очень ее кузину и заставит ее смеяться! смеяться! друг мой! Я разорвал письмо, схватил шляпу и уехал…

Белинский. Я подозреваю хитрость княжны. Загорскина не стала бы смеяться такому письму, потому что я очень отгадываю его содержание… зависть, может быть, и более, или просто шутка…

Владимир. Хитрость! хитрость! Я ее видел, провел с нею почти наедине целый вечер… я видел ее в театре: слезы блистали в глазах ее, когда играли «Коварство и любовь» Шиллера!.. Неужели она равнодушно стала бы слушать рассказ моих страданий? (Схватывает за руку Белинского.) Что если б я мог прижать Наталью к этой груди и сказать ей: ты моя, моя навеки!.. Боже! боже! — я не переживу этого! (Смотрит пристально в глаза Белинскому.) Не говори ни слова, не разрушай моих детских надежд… только теперь не разрушай!.. а после…

Белинский. После! (В сторону) Как? ужели он предугадывает судьбу свою?

Владимир. О как сердце умеет обманывать! (Беспокойно ходит взад и вперед.)

Белинский (в сторону). И я должен буду разрушить этот обман? Ба! да я, кажется, начинаю подражать ему! Нет! это вздор! он не так сильно любит, как показывает: жизнь не роман!

(Входит слуга Белинского.)

Слуга. Дмитрий Василич! какой-то мужик просит позволения вас видеть. Он говорит, что слышал, будто вы покупаете их деревню, так он пришел…

Белинский. Вели ему взойти. (Слуга уходит.) (Входит мужик, седой, и бросается в ноги Белинскому.) Встань! встань! что тебе надобно, друг мой!

Мужик (на коленах). Мы слышали, что ты, кормилец, хочешь купить нас, так я пришел… (кланяется) мы слышали, что ты барин доброй…

Белинский. Да встань, братец, а потом говори!.. встань прежде!

Мужик (встав). Не прогневайся, отец родной, коли я…

Белинский. Да говори же…

Мужик (кланяясь). Меня, старика, прислали к тебе от всего села, кормилец, кланяться тебе в ноги, чтобы ты стал нашим защитником… все бы стали богу молить о тебе! будь нашим спасителем!

Белинский. Что же? вам не хочется с госпожой своей расставаться, что ли?

Мужик (кланяясь в ноги). Нет! купи, купи нас, родимой!

Белинский (в сторону). Странное приключение! (Мужику) А! так вы верно недовольны своей помещицей?

Мужик. Ох! тяжко! за грехи наши!.. (Арбенин начинает вслушиваться.)

Белинский. Ну! говори, брат, смелее! Жестоко, что ли, госпожа поступает с вами?

Мужик. Да так, барин… что ведь, ей богу, терпенья уж нет. Долго мы переносили, однако пришел конец… хоть в воду!..

Владимир. Что же она делает? (Лицо Владимира мрачно.)

Мужик. Да что вздумается ее милости.

Белинский. Например… сечет часто?

Мужик. Сечет, батюшка, да как еще… за всякую малость, а чаще без вины. У нее управитель, вишь, в милости. Он и творит что ему любо. Не сними-ко перед ним шапки, так и нивесь что сделает. За версту увидишь, так тотчас шапку долой, да так и работай на жару, в полдень, пока не прикажет надеть, а коли сердит или позабудет, так иногда целый день промает.

Белинский. Какие злоупотребления!

Мужик. Раз как-то барыне донесли, что, дескоть, «Федька дурно про тея говорит и хочет в городе жаловаться!» А Федька мужик был славной; вот она и приказала руки ему вывертывать на станке… а управитель был на него сердит. Как повели его на барской двор, дети кричали, жена плакала… вот стали руки вывертывать. «Господин управитель!», сказал Федька, «что я тебе сделал! ведь ты меня губишь!» — Вздор! — сказал управитель. Да вывертывали, да ломали… Федька и стал безрукой. На печке так и лежит да клянет свое рожденье.