Рыцарь поднимает меч, чтобы поразить своего упрямого противника насмерть, но мягкий, негромкий женский голос останавливает его:

– Рыцарь, пощадите беднягу.

Рыцарь оглядывается. Дама, улыбаясь, глядит на него из окна кареты.

Дон-Кихот. Ваше желание для меня закон, о прекрасная дама! Встань!

Слуга поднимается угрюмо, отряхивается от перьев, которые покрыли его с ног до головы.

Дон-Кихот. Дарую тебе жизнь, злодей, но при одном условии: ты отправишься к несравненной и прекраснейшей Дульсинее Тобосской и, преклонив колени, доложишь ей, даме моего сердца, о подвиге, который я совершил в ее честь.

Дама. А это далеко?

Дон-Кихот. Мой оруженосец укажет ему дорогу, прекраснейшая дама.

Дама. Великодушно ли, рыцарь, отнимать у меня самого надежного из моих слуг?

Дон-Кихот. Сударыня! Это ваш слуга? Но вы сказали мне, что вы пленница!

Дама. Да, я была в плену у дорожной скуки, но вы освободили меня. Я придумала, как нам поступить. Дамой вашего сердца буду я. Тогда слугу никуда не придется посылать, ибо подвиг был совершен на моих глазах. Ну? Соглашайтесь же! Неужели я недостойна любви! Посмотрите на меня внимательно! Ну же!

Дон-Кихот. Сеньора, я смотрю.

Дама. И я не нравлюсь вам?

Дон-Кихот. Не искушайте бедного рыцаря. Пожалуйста. Нельзя мне. Я верен. Таков закон. Дама моего сердца – Дульсинея Тобосская.

Дама. Мы ей не скажем.

Дон-Кихот. Нельзя. Клянусь – нельзя.

Дама. Мы тихонько.

Дон-Кихот. Нельзя!

Дама. Никто не узнает!

Дон-Кихот. Нельзя. Правда. Ваши глаза проникают мне в самую душу! Отвернитесь, сударыня, не мучайте человека.

Дама. Сойдите с коня и садитесь ко мне в карету, и там мы все обсудим. Я только что проводила мужа в Мексику, мне так хочется поговорить с кем-нибудь о любви. Ну? Ну же... Я жду!

Дон-Кихот. Хорошо. Сейчас. Нет. Ни за что.

Дама. Альтисидора – красивое имя?

Дон-Кихот. Да, сударыня.

Дама. Так зовут меня. Отныне дама вашего сердца – Альтисидора.

Дон-Кихот. Нельзя! Нет! Ни за что! Прощайте!

Рыцарь салютует даме копьем, поворачивает Росинанта и останавливается пораженный.

Дама разражается хохотом. И не она одна – хохочут все ее слуги.

Дон-Кихот пришпоривает Росинанта и мчится прочь во весь опор, опустив голову. Ветер сдувает с него перья. Громкий хохот преследует его.

Дама (слуге). Разузнайте у его оруженосца, где он живет. За такого великолепного шута герцог будет благодарен мне всю жизнь.

Вечереет.

Кончилась скалистая гряда вокруг дороги. Теперь рыцарь и его оруженосец двигаются среди возделанных полей. За оливковыми деревьями белеют невдалеке дома большого селения. За селением – высокий лес.

Санчо снова едет возле своего повелителя. Поглядывает на него озабоченно.

Дон-Кихот (печально и задумчиво). Думаю, думаю и никак не могу понять, что смешного нашла она в моих словах.

Санчо. И я не понимаю, ваша светлость. Я сам, ваша милость, верный и ничего в этом не вижу смешного. Жена приучила. Каждый раз подымала такой крик, будто я всех этих смазливых девчонок не целовал, а убивал. А теперь вижу – ее правда. Все девчонки на один лад. Вино – вот оно действительно бывает разное. И каждое утешает по-своему. И не отнимает силы, а укрепляет человека. Баранина тоже. Тушеная. С перцем. А любовь?.. Ну ее, чего там! Я так полагаю, что нет ее на белом свете. Одни выдумки.

Рыцарь и оруженосец в глубокой задумчивости следуют дальше, пока не исчезают в вечерних сумерках.

В просторной кухне усадьбы Дон-Кихота за большим столом собрались его друзья и близкие.

Поздний вечер.

Дождь стучит в окна. Ветер воет в трубе. Экономка перебирает фасоль в небольшой глиняной чашке. Племянница вышивает у свечки. Священник и цирюльник пристроились поближе к очагу.

Племянница. Бедный дядя! Как давно-давно уехал он из дома. Что-то он делает в такую страшную непогоду?

Экономка. Безумствует – что же еще! У всех хозяева как хозяева, а мой прославился на всю Испанию. Что ни день – то новые вести о нем!

Стук в дверь.

Экономка. Ну вот опять! Войдите!

Вбегает Альдонса.

Экономка. Слава богу, это всего только Альдонса. Что тебе, девушка? Ты принесла нам цыплят?

Альдонса. Нет, ваша милость, принесла удивительные новости о нашем сеньоре!

Экономка. Что я говорила! Какие? Он ранен? Болен? Умирает?

Альдонса. Что вы, сеньора! Новости гораздо более удивительные. Он влюбился!

Племянница. Пресвятая богородица!

Альдонса. Вот и я так сказала, когда услышала. Слово в слово. Влюбился наш сеньор в знатную даму по имени Дульсинея Тобосская. Отец мой родом из Тобосо и говорит, что в детстве видел такую.

Экономка. Значит, она старуха!

Альдонса. А мы так порешили, что это ее дочь или даже внучка, потому что уж больно сильно влюбился наш сеньор. Колотит людей в ее честь, не разбирая ни титула, ни звания. И вздыхает целыми ночами. И слагает ей песни. И говорит о ней ласково, как о ребенке или птичке. Я даже позавидовала.

Экономка. Чему?

Альдонса. Меня никто небось так не полюбит.

Племянница. А Педро?

Альдонса. Он только тискает да щиплется. Счастливая Дульсинея Тобосская!

Стук в дверь.

Экономка. Ну вот опять! Войдите!

Дверь распахивается, и в комнату входит человек в промокшем насквозь плаще. Глаза и нос красны, не то от непогоды, не то от природы. Длинные усы свисают уныло. Впрочем, едва войдя в комнату, он подкручивает их воинственно.

Неизвестный. Здесь ли проживает идальго Алонзо Кехано, именующий себя Дон-Кихот Ламанчский?

Экономка. Здесь, ваша милость.

Неизвестный. Он дома?

Экономка. Нет.

Неизвестный. Жаль, ах как жаль. Жаль от всего сердца. Будь он дома – я бы его арестовал.

Племянница вскрикивает. Альдонса забивается в угол.

Цирюльник и священник встают.

Неизвестный. Обидно. Ну да ничего не поделаешь, другим разиком. Не найдется ли у вас стакан вина?

Экономка. Как не найтись! Снимите плащ, сеньор. Садитесь, пожалуйста! Вот сюда, к огню.

Священник. Вы из братства Санта Эрмандад?

Неизвестный. Да, я стрелок славного старого Толедского братства Санта Эрмандад. Вот уже много лет боремся мы с преступлениями, а они, как нарочно, благодарю вас, все растут в числе. Прекрасное вино.

Экономка. Что же натворил наш идальго?

Стрелок. Сразу не перечислишь. Напал, например, на цирюльника.

Цирюльник. Какой ужас!

Стрелок. И отобрал у него медный бритвенный тазик ценой в семь реалов.

Священник. Зачем?

Стрелок. Заявил, что это золотой волшебный шлем, да и носит его на голове.

Цирюльник. Какой ужас!

Стрелок. Ну ограничься он этим – ладно. Так нет. По случаю засухи крестьяне одной деревни – люди разумные, почтенные – решили собраться на предмет самобичевания. Благодарю вас. Прекрасное вино. О чем я? Ах да. Подняли они, стало быть, статую мадонны. Бичуют себя по-честному, не жалея плеток, вопят о грехах своих. Все чинно, разумно. Вдруг – раз. Ого-го-го! Топ-топ, скачет верхом наш сеньор-безумец. О-о-о! У-уй-уй! И разогнал бичующихся. Принял, нечестивец, мадонну за некую пленную или там похищенную.

Священник. Какой ужас!

Стрелок. Ужас, такой ужас, что, если бы не ваше вино, у меня, человека привычного, и то встали бы волосы дыбом. Напал на стадо баранов, крича, что это войско каких-то злых волшебников, и пастухи избили вашего сеньора чуть не до полусмерти. Да не плачьте, барышня! Ваш папаша – такой здоровяк, что встал после этого да и пошел.