– Все-таки втянула ты меня в это дело, Джоанна, – шепнул он ей на ухо, когда они уже закружились по паркету.

– Подозреваю, что иначе мне никак не удалось бы заставить тебя станцевать со мной, – ответила она.

– Ты чертовски права, глупая ты женщина. Очень мне надо подставлять тебя под злые языки.

– Значит, ты собирался отплясать с парочкой шикарных дам вроде леди Каткарт, а потом смыться домой? Я угадала?

Ну что на это мог ответить Тони? Естественно, ему пришлось рассмеяться:

– Нет, Джо, ты неисправима. И такая же забияка, как тогда, когда ты испинала мне все ноги. Но я рад, что ты осталась мне другом. – И, завершив воспоминания о беззаботном детстве столь глубокомысленным выводом, Тони впервые за весь вечер позволил себе расслабиться. А потом и вовсе стряхнул с себя напряженность, целиком отдавшись вальсу.

Обычно, когда они вальсировали вместе, он лишь легонько придерживал Джоанну, и при этом они болтали, пока не стихала музыка. Но сегодня и он и она были словно очарованы музыкой, которая увлекала их и как бы приглашала к открытиям: что еще можно придумать, чтобы движение стало легче и гармоничнее. То, что Джоанна стройна и талия ее тонка, Тони как будто бы знал всегда, но эти истины как-то неожиданно открылись его сознанию, когда он обнаружил, что и держит ее чуть ближе к себе, и обнимает чуть крепче, чем обычно.

Вихрь вальса не только уносил их неведомо куда, но и соединял воедино новым, неведомым, не испытанным доселе образом. И хотелось только, чтобы этот танец никогда не кончался. Но этому желанию не суждено было сбыться: музыка вдруг оборвалась, да так скоро, что могло показаться, будто танец кончил-ся, едва начавшись. Тони проводил Джоанну к ее друзьям и, прежде чем откланяться, задержал свою руку на ее талии немного дольше, чем принято. Потому так нелегко далась Джоанне ее естественная улыбка в ответ на его поклон. Потом Тони отошел. А она ощущала тепло его ладони до конца вечера.

Тони сам удивился, как нелегко ему было настроиться на поиски леди Каткарт, с которой полагалось станцевать еще раз. Ему хотелось остаться рядом с Джоанной. Дьявол с ними, этими злыми языками! Он хотел вновь обнять ее за талию и привлечь к себе. “Всему виной ее новое платье”, – заспорил он с собой. По правде говоря, он до сего вечера как-то и не замечал, что у Джоанны имеются такие приятные округлости.

Тони поддался на доводы Баррандов исключительно по дружбе и еще потому, что чувствовал себя в неоплатном долгу перед Джоанной. Он собирался составить им компанию лишь за семейным столом и в театральной ложе, но потом его уговорили пойти еще и на бал. Он обещал себе, что этого будет довольно. Физиономию свою он обществу продемонстрировал, вел себя так, как и подобало невиновному, тем более что он и в самом деле невиновен, воздал должное и дружеским узам, и чести собственного имени, что еще? Можно со спокойной совестью возвращаться в Эшфорд. А эти законники с улицы Боу обойдутся: надо будет, и в Кент к нему заберутся, и никакая напасть их не возьмет.

Но после бала у Хауардов его настроение переменилось. Он говорил себе, что все это ему кажется. А кажется потому, что сплетники, если и не укоротили языки, все же впечатлились его дерзостью. Если он теперь оставит Лондон, то они ухватятся за его отсутствие и станут выдавать его за очевидное доказательство или его виновности, или трусости. Эти разговоры с самим собой стоили Тони нескольких бессонных ночей. Может быть, Нейлор подсуетится и отыщет этого самого Джима, не пройдет и двух-трех дней, тогда ему, как подозреваемому, не повредит присутствовать неподалеку от этих событий. Все эти убеждения были очень похожи на правду. Но он подозревал, что на самом-то деле есть более важный довод: воспоминание о вальсе с Джоанной. Почему-то он все время о ней думает. Ну да, они друзья и дружат долго. И все, ничего больше. Но странно как-то, что после стольких лет до него вдруг дошло, что он никогда не думал о ней как о привлекательной женщине, тем более как о женщине, привлекательной для него. Он всегда видел в ней даже не подругу, а друга: есть, мол, такой приятель – Джо. Самое большее, она была ему как сестра. Ага, сестра, как же! Разве придет в голову мысль о том, чтобы покрепче прижать к себе сестричку? В душе была какая-то сумятица: и желание, и стыд, оттого что хочется чего-то как бы запретного. Тони считал, что это все из-за несчастий, случившихся с ним за последние недели. Конечно, он уязвим: Клодии у него уже нет, его схватили по подозрению в убийстве, его держали в тюрьме. Столько свалилось на его голову, что защита отказала, он перестал быть таким толстокожим, и непривычные настроения не заставили себя долго ждать. Тем более что Джоанна была очень привлекательной женщиной, пусть он и не обращал раньше внимания на эту несомненную истину. Стало быть, его реакция естественна. Однако он не хотел бы, чтобы их старой дружбе хоть что-то угрожало. А если он и задержится еще ненадолго в Лондоне, то лишь потому, что умнее ничего придумать не удается.

Джоанна почувствовала перемену в Тони и не смогла удержаться от мечтаний: а вдруг ее надежды не тщетны и что-то может быть между ними? Ведь у них так много общего и они столько пережили за все эти годы. То, как Тони вел себя сегодня, должно означать только одно: он наконец увидел в ней женщину. Она вернулась домой и грезила о нем всю ночь. А следующий день прошел для нее как в тумане. Наверняка он опять будет танцевать с ней и, значит, снова обнимет ее. Однако, хотя он и в самом деле на следующий вечер пригласил ее, но танцы эти были… всего-навсего контрданс и котильон. Он хотя бы попробовал оказаться с нею наедине! Нет же. Это был прежний Тони. Почти такой же, как всегда. А едва ощутимую разницу Джоанне, видимо, следовало отнести на счет того уязвимого положения, в котором он пребывал.

На третий вечер Джоанна стала думать, что ей это все только померещилось. Не могло быть этого взаимного притяжения. Либо, быть может, она ему больше не нужна. Хотя он не принимал добрую половину присылаемых ему приглашений да еще раньше всех уходил оттуда, куда он все-таки приезжал, его регулярное появление в обществе подействовало даже на тех, у кого до сих пор были на его счет какие-то сомнения. Да неужто человек, совершивший убийство, способен с таким самообладанием снова и снова выказывать свое пренебрежение к возможному отказу? Понятно, что ни одна порядочная мать не могла и близко подпустить к нему свою дочь на выданье, однако немало почтенных вдов и моложавых матрон охотно принимали его приглашения на танец. Среди знакомых лишь весьма немногие отказывали ему в своем обществе, и то больше из-за равнодушия или просто невнимания. Во всяком случае, демонстративного и подчеркнутого нежелания глядеть в его сторону Тони мог уже не опасаться.

В общем, можно было говорить, что он добился полного успеха в обществе, несмотря на то – или, быть может, как раз потому – что его обвиняли в убийстве. А вот Джоанне приходилось, пожалуй, худо. Она понимала, что было бы нечестно предъявлять к Тони какие-то претензии. Тем более что с нею он вел себя как обычно. Что с того, что она помнила тот вечер, когда между ними как будто произошло – промелькнуло? – что-то чудесное? Наверное, это ей только пригрезилось.