Фелисити. Ах вот как! Меня вызывает Стэн? Ну так Стэну придется прийти сюда самому.

Томми (таинственно). Это невозможно, мисс. Здесь дело сложное. Он в кухне, возле кладовой. И лучше поторопитесь. Стэн долго ждать не будет. (Поспешно выходит.)

Фелисити (недоуменно смотрит ему вслед). Какая наглость, черт возьми!

Гермиона. Что все это значит, дорогая?

Фелисити (не поворачивая головы). Это известно одному только Богу – или Стэну. (Выходит)

Гермиона (кричит ей вслед). Принеси мне бренди, милая! (Кеннету.) На нее, правда, мало надежды.

Кеннет. Да, она сейчас пойдет командовать. И еще как! Давай-ка ужинать.

Ярко освещенная кладовая с широкими полками для хранения продуктов. Дверь распахнута. Стэн ест большой бутерброд и запивает пивом. На тарелке лежат еще два бутерброда. Стремительно входит Фелисити, видно, что она очень раздражена.

Фелисити (резко). Я Фелисити Кендл. Это вы дали такое нелепое поручение?

Стэн. Нелепых поручений я не давал. Я Стэн Бистон.

Фелисити. И вы всегда передаете: «Вас вызывает Стэн»?

Стэн. Да, занимаюсь этим каждый день на заводе.

Фелисити. Но здесь не завод, и я даже не знакома с вами.

Стэн. Но теперь мы познакомились, не правда ли?

Фелисити. Я пришла только для того, чтобы сказать, какое впечатление произвела на меня ваша наглость.

Стэн. Вы пришли, все остальное не важно. (Очень серьезен.) А теперь послушайте меня, мисс Кендл. Если я могу чем-то помочь вашему дедушке – насколько я понимаю, дело обстоит именно так, – то я буду счастлив и горд сделать все, что в моих силах…

Фелисити (холодно). Но почему? Вы только что прочли о нем в газете?

Стэн (смотрит на нее с презрением). Нет, и не потому, что я очарован милой, вежливой внучкой… (Медленно, бесстрастно.) По профессии я инженер. Но последние два года я по вечерам занимаюсь в художественной студии. Я люблю живопись. А Саймон Кендл – великий, изумительный художник. Я ему многим обязан. И мне бы хотелось что-нибудь для него сделать. Но я вижу, без вашей помощи я сделаю это лучше. Извините за беспокойство! Спокойной ночи…

Фелисити (порывисто). Прошу вас, не обижайтесь! Я вела себя глупо, очень об этом сожалею. Ведь мой дедушка просил меня помочь вам. И ради бога, дайте мне бутерброд. Я просто умираю от голода. (Берет бутерброд.) Что вы хотели мне сказать?

Стэн. Только одно. Я могу взять отпуск на два-три дня: в моем цехе меняют оборудование. У меня есть мотоцикл, и я готов поехать куда угодно. Правда, я не могу прийти сюда днем, когда мой отец здесь, но в доме, где я живу, есть телефон. Вот здесь записан адрес и номер телефона… (Подает ей листок бумаги.) Так что, как только вы узнаете, в чем дело, звоните…

Фелисити (ест). Но, может быть, я сама сумею лучше выполнить это поручение, чем вы…

Стэн. Очень хорошо, мы не будем соперничать, но, если я могу что-нибудь сделать, я охотно это сделаю. Вы не знаете, в чем дело?

Фелисити (медленно, задумчиво). Наверное, речь идет о двух больших ящиках с рисунками и картинами. По-видимому, никто не знает, где они. И мне известно, что это очень беспокоит моего отца. Он считает, что дедушка должен был предоставить ему ведение всех своих дел, потому что последнее время дедушка стал забывчив – он ведь так стар…

Стэн (это скорее утверждение, чем вопрос). Вы его любите.

Фелисити. Больше всех на свете – и всегда любила. Не потому, что он так знаменит, – мне все равно, пусть бы никто и не знал о нем. По правде говоря, я ненавидела его славу. Я люблю его потому, что он такой хороший, удивительный, замечательный человек… (Пристально смотрит на Стэна, будто только сейчас понимает весь ужас происходящего.) А этот кабачок переполнен людьми, которых интересует только одно: когда же он умрет… Сам он их не интересует… Проклятье! Я сейчас заплачу. Ну же, скажите опять какую-нибудь грубость…

Стэн (быстро). О'кей. Но все-таки хныканье ему не поможет…

Фелисити (негодующе). Я не хнычу!…

Стэн. Как только вам покажется, что вы узнали что-то новое, – звоните мне. И не думайте, пожалуйста, что вы все можете сделать сами, – десять против одного, что без меня вы не справитесь…

Фелисити. Откуда вы это знаете?

Стэн. Он и сам так считает, верно? Беда в том, что вы ревнуете…

Фелисити. Ну, знаете ли, хватит!

Стэн. Что может сделать какой-то Стэн? Какой-то простой парень…

Фелисити. Вы правы… (Идет к двери.)

Стэн. Вы не доели ваш бутерброд… мой бутерброд…

Фелисити (надменно). Спокойной ночи! (С силой хлопает дверью)

Повторяется прежняя сцена репортеров у телефонов: «Мистер Саймон Кендл при смерти, в Скруп прибыл сэр Джеффри Брок…», «Брок дал заключение о состоянии здоровья Кендла…», «Брок утверждает, что состояние серьезное, но не безнадежное…», «Сын, дочь и двое внуков Кендла остановились в „Рейлвэй армз“…».

Диктор… На четыре пенса в час, начиная со следующего месяца… Врачи запретили перевозить художника Саймона Кендла из Скрупа, где он лежит в гостинице в тяжелом состоянии. Мистеру Кендлу – восемьдесят два года… Мы передавали последние известия.

Комната Кендла. Полумрак. Кендл мечется во сне, просыпается. Подходит Джудит.

Джудит (очень спокойно). Что, мистер Кендл? Кендл (ему трудно говорить). Горло пересохло – пить…

Джудит дает ему напиться, поддерживая чашку.

Мне снилось, что я снова мальчик… Знаете, я ведь родился милях в пятидесяти отсюда. Маленькое местечко под названием Лонгстоун-Бридж… отец мой был каменотесом… мои дети и внуки не любят об этом вспоминать… Мы, англичане, всегда были снобами…

Джудит (спокойно, но уверенно). По-моему, мы стали хуже – когда я вернулась из Гонконга, я была потрясена…

Кендл. Несомненно. У меня есть старый друг, он до сих пор живет в Лонгстоун-Бридж, – Рубен Холмс, он пишет акварелью, это наш лучший пейзажист со времен Котмэна. Он живет в том же доме, где родился, ни разу не заработал больше нескольких фунтов в неделю – зачем ему? Простой, счастливый человек. Я пережил трех жен, у меня были любовницы всех цветов кожи – от бело-розового до сепии, я заработал и растратил несколько состояний, мои картины висят в любой хорошей галерее мира, у меня полный сундук медалей, наград, премий, дипломов и почетных званий, я чертовски важная персона, но я ни разу не испытал и половины того удовлетворения, какое получил от жизни Рубен Холмс. Пока я делал всякие глупости, он жил счастливой жизнью. Должно быть, он самый старый из всех моих друзей, оставшихся в живых… (Вспоминает; с энтузиазмом) Ну да, конечно! Я старый дурень! У вас есть карандаш, не правда ли? Записывайте: «Два ящика с картинами и рисунками отправлены Рубену Холмсу в Лонгстоун-Бридж». Я вез их к нему, потому что хотел у него остановиться на день или два и сказать ему, что с ними надо сделать. А сам сел не в тот поезд. Как все это просто. Вы записали про эти два ящика? Молодчина! Положите сюда. (Показывает на столик возле кровати.)

Джудит кладет туда листок. Он улыбается и хмыкает от удовольствия.

Джудит (печально глядя на него). Мистер Кендл, вы не читаете газет?

Кендл. Нет, не читаю. Вот уже год или два. Глупая болтовня! Никогда не интересовался газетами.

Джудит. И я тоже. Но месяца три назад там что-то писали о Рубене Холмсе, акварелисте из Лонгстоун-Бриджа.

Кендл (удивленно). Как не похоже на Рубена…

Джудит (очень мягко). Мистер Кендл, это было сообщение о его кончине.

Он смотрит на нее скорее ошеломленный и растерянный, чем несчастный.