Китайский режим, как и ожидалось, поставил на моем пути множество препятствий, но лишь немногие из них не получилось преодолеть, а большинство только добавили нам удовольствия, превратив нас в пару детективов. Некоторым важным для нас людям в Пекине поступило предупреждение, что со мной не следует разговаривать. Однако, кажется, не столь категорическое, как запрет писать обо мне или печатать «Диких лебедей». Скорее, его сформулировали в духе «думай, что говоришь». Поэтому, в то время как некоторые решили не встречаться со мной, большинство согласились на беседу. Людям теснят грудь воспоминания, а в китайцах глубоко укоренено чувство долга перед историей. Само предупреждение сослужило добрую службу: оно стало чем — то вроде рекламы, придающей биографии престиж и гарантирующей, что она не будет следовать партийной линии. Для некоторых это послужило убедительным доводом, чтобы отворить уста. Наконец, дорогу мне проложили «Дикие лебеди». Большинство людей, с которыми я встречаюсь, читали книгу или слышали о ней и, судя по всему, считают ее честной. Надеюсь, они верят, что и биография Мао окажется правдивой.

«Дикие лебеди» также открыли доступ к государственным деятелям и нетронутым источникам информации по всему земному шару. В ходе этих разысканий я вновь и вновь понимаю, какое счастье иметь соавтором Джона, ибо он не только говорит на многих языках, но и представляет собой ходячую энциклопедию по международной политике, частью которой был Мао. Прошедшие десять лет стали для нас сказочным временем: в поисках сведений о Мао мы с Джоном путешествовали по всему свету и работали, день за днем, год за годом, полные решимости потратить столько времени, сколько нужно, чтобы, не срезая углов, написать книгу, которой сможем гордиться.

Каждый день у себя дома в Лондоне, в Ноттинг — хилле, я сажусь писать. Джон внизу, в кабинете; слышен скрип двери — это он идет за чашкой чая. Мне становится радостно: я предвкушаю наш разговор за обедом, обмен мнениями, обсуждение исторических находок. За окном справа растет огромный платан, закрывающий небо своими могучими ветвями. Он удивительно прекрасен в дни, когда накрапывает дождик, а солнце лишь изредка улыбается сквозь облака. Под деревом черный фонарный столб — как в любом фильме о Лондоне. По улице проплывают двухэтажные красные автобусы. Спешат под зонтиками прохожие. Обычная лондонская картина. И все же мне никогда не надоедает смотреть на нее, как никогда не наскучивает писать. Конечно, бывают минуты, когда я в отчаянии говорю себе и друзьям: «С меня довольно!» Но я на седьмом небе от счастья.

Лондон, май 2003

Посвящается бабушке и отцу, которые не дожили до выхода этой книги

В пятнадцать лет моя бабушка стала наложницей генерала — в ту пору министра полиции в шатком правительстве Китая. На дворе стоял 1924 год, в стране царил хаос. Почти на всей территории страны, включая Маньчжурию, где жила бабушка, установилась власть генералов. Сватовство состоялось благодаря хлопотам ее отца — чиновника полиции из провинциального городка Исянь, находившегося на юго — западе Маньчжурии, примерно в полутораста километрах на север от Великой Китайской стены и в четырехстах километрах на северо — восток от Пекина.

Подобно большинству китайских городов, Исянь был построен как крепость. Его окружали возведенные в эпоху Тан (618–907 гг.) зубчатые стены толщиной в шесть и высотой в девять метров, с шестнадцатью караульными башнями, поставленными на равном расстоянии друг от друга, и такие широкие, что по ним можно было без труда проскакать верхом. В город вело четверо ворот (по четырем сторонам света), защищенных снаружи еще одними внешними воротами, а опоясывал все эти укрепления глубокий ров.

Главной городской достопримечательностью считалась высокая, богато украшенная башня из темно — коричневого камня, построенная в VI веке, когда в эти края пришел буддизм. По ночам с башни раздавался колокольный звон — так отмечали время, а порой и предупреждали о пожарах и наводнениях. Исянь был процветающим торговым городком. На близлежащих равнинах выращивали хлопок, кукурузу, гаолян, сою, кунжут, груши, яблоки и виноград. На пастбищах и холмах к западу от города крестьяне выпасали овец и крупный рогатый скот.

Мой прадед, Ян Жушань, родился в 1894 году, когда император еще правил Китаем и жил в Пекине. У власти стояли маньчжуры, потомки тех, что завоевали Китай в 1644 году. Яны были ханьцами, то есть этническими китайцами; они переселились на север от Китайской стены в поисках лучшей жизни.

Ян Жушань был единственным сыном в семье. Родители окружили его особой заботой, так как лишь сын мог сохранить фамилию, передав ее детям. В противном случае род прерывался, и, согласно китайским верованиям, совершалось величайшее преступление по отношению к предкам. Моего прадеда отдали в хорошую школу. Впоследствии ему предстояло сдать экзамены на чиновничью должность — в те времена главный предмет мечтаний большинства китайских мужчин. Должность давала власть, а власть — деньги. Без власти и денег невозможно было оградить себя от чиновничьих поборов и произвола. В стране царило беззаконие: суд был пристрастен, жестокость возведена в обычай и ничем не ограничена. Чиновник, обладавший властью, воплощал собой закон. Только став мандарином, человек незнатного происхождения мог вырваться из этого круга несправедливости и страха. Отец Яна решил, что не допустит, чтобы сын стал валяльщиком войлока, как он сам, и посвятил жизнь и свою, и всей семьи воспитанию наследника. Женщины брали надомную работу у местных портных и засиживались над шитьем до глубокой ночи. Из экономии они до предела прикручивали фитилек в масляных лампах и нещадно портили себе зрение; костяшки пальцев распухали от изнурительной работы.

По существовавшему обычаю, прадеда моего женили рано — в четырнадцать лет — на женщине старше его шестью годами. Считалось, что в обязанности супруги входит также и воспитание мужа.

Судьба его жены, моей прабабки, была типичной — в то время так жили миллионы китаянок. Происходила она из рода кожевников по фамилии У. Так как семья ее не отличалась ни образованностью, ни высоким социальным положением, а ее угораздило родиться девочкой, ей даже не дали имени. Как вторую дочь в семье, ее просто называли «девочкой номер два» (эр — ятоу). Отца она потеряла во младенчестве и росла у дяди. Когда ей было шесть лет, дядя как — то обедал с приятелем, чья жена была беременна. За обедом мужчины договорились, что, если родится мальчик, детей поженят. До свадьбы молодые ни разу не виделись. Любовь считалась делом чуть ли не постыдным, позором для семьи. И не потому, что находилась под запретом — в конце концов, в Китае существовала освященная веками традиция романтической любви; у девушек и юношей просто не могло быть случая полюбить друг друга: встречи до брака считались безнравственными, а кроме того, на супружество смотрели прежде всего как на долг, как на союз двух семей. Влюбиться можно было, если повезет, после свадьбы.

В четырнадцать лет мой выросший в четырех стенах прадедушка был еще ребенком. В первую брачную ночь он не пожелал взойти на супружеское ложе, лег в спальне у матери, и пришлось перенести его к невесте уже спящим. Но хотя он был избалованным мальчишкой, который даже одеться не мог сам, по словам жены, он уже знал, как «сеют детей». Моя бабушка родилась через год после свадьбы — в пятый день пятой луны, в начале лета 1909 года. Ей повезло больше, чем матери, потому что ей дали имя — Юйфан. Юй, то есть «яшма», — родовое имя всех потомков семьи в бабушкином поколении, а фан означает «душистые цветы».

Мир, в который она пришла, был совершенно непредсказуем. Маньчжурская династия, правившая Китаем больше двухсот шестидесяти лет, быстро теряла свое влияние. В 1894–1895–м годах Япония нанесла Китаю сокрушительное поражение и захватила часть Маньчжурии. В 1900 году восемь иностранных держав, подавив националистическое боксерское восстание (Боксерское восстание произошло в Северном Китае в 1899–1901 гг. Начато тайным обществом Ихэтуань («Общество справедливости и согласия»). Подавлено войсками Японии, Германии, Великобритании, Франции, США, Италии, Австро — Венгрии и России.), частично оставили свои войска в Маньчжурии, частично — у Китайской стены. В 1904–1905–м годах в маньчжурских степях шла жестокая война между Японией и Россией. Победа превратила Японию в главную боевую силу региона. В 1911 году пятилетний император Пу И был свергнут, и Китай стал республикой, которую на короткое время возглавил харизматический лидер Сунь Ятсен.