И это было правдой, ведь я не говорил, что я сенатор Де Сота, хотя тот факт, что я носил его одежду, подразумевал именно это.

— Происшедшее вызвано крайней необходимостью. Я прошу, чтобы каждый американец прослушал эту передачу с открытой душой и благородным сердцем, ведь все мы американцы! Леди и джентльмены! Я передаю слово господину президенту Соединенных Штатов Америки.

И фотоны моего лица и шеи, костюма этого иного Доминика, его галстука и рубашки собрались вместе, влетели в камеру и вылетели уже как электроны. Как электроны, пробежали по кабелю студии к микроволновой тарелке-антенне на крыше, превратились в фотоны другой частоты; как радиосигналы, метнулись через долины к ретранслятору, прыгнули в воздух, потом на спутник, находившийся за тысячи миль в космосе, в один миг потекли к телевизорам всех Соединенных Штатов. Этих Штатов!

Вся группа корпуса связи, хоть и носила военную форму, но в ее крови оставалось много гражданского. Резервисты, вызванные по повестке, почти все были профессиональными телевизионщиками. В комнате отдыха, рядом со студией, они устроили себе небольшие гражданские удобства: сварили кофе и разрезали кекс: кто-то успел обчистить местную гарнизонную лавку.

Я налил себе чашку кофе, слушая доносившийся из монитора голос президента Брауна: «…как президент Соединенных Штатов, заявляю вам, кто тоже является президентом США, и всему американскому народу… — Он смотрелся взволнованным и хорошо отрепетировавшим речь, написанную специально для него. — …в этот исторический момент, когда все мы стоим перед лицом страшного деспотизма, захватившего мир… узы крови и всеобщая приверженность принципам свободы и демократии…» И так далее без передышки. Это был довольно хороший спич, казалось, я заранее знал весь текст. Но в речи не было отмечено одного важного факта: мы полностью контролировали положение.

Этот же голос исходил и из комнаты контроля, я поставил чашку и заглянул внутрь. Здесь был не один, а дюжина мониторов, почти все они показывали важное лицо президента, говорившего те же самые вещи. Но несколько экранов показывали и другие лица, серьезные и даже более напыщенные: Джона Ченкелора, Уолтера Кронкайта и несколько незнакомых. Они уже комментировали события. Я поразился, пока не вспомнил, что президентское выступление длилось только четыре минуты. Оно повторялось телецентрами, и некоторые уже среагировали.

Я посмотрел на часы: полночь по местному времени. Значит, в городах восточного побережья уже два часа, но я сомневаюсь, чтобы многие в этот момент спали. Граждане Калифорнии могли настроиться на свои ночные новости и получить неожиданные известия.

Мы поступили верно: почему они должны быть счастливыми, когда мы стоим перед ужасной борьбой за свободный мир?

Но даже командир десантной группы должен когда-нибудь спать.

Я спал почти пять часов. Когда же я проснулся, уже пахло беконом и кофе. Капрал Гаррис поднес блюдо.

— Примите комплименты от сержанта Самбок, сэр! — он улыбнулся. — Ночью мы захватили офицерский клуб.

Яйца были совсем холодные, зато кофе горячий и крепкий. Это было что надо!

Вначале я заглянул в студию, к военным техникам присоединились несколько гражданских: пожилая женщина, молоденькая и бородатый мужчина неопределенного возраста. Я остановил капитана корпуса: указал на штатских и приподнял брови.

— Эти? — сказал он. — Это ученые, майор! Во всяком случае, они так сказали. Пропуска надежны.

— Чем занимаются?

Он пожал плечами.

— Они не говорят, что проверяют реакции на сообщение президента. Что-то типа изучения политики… вы не знаете о такой штуке?

Я не знал.

— Во всяком случае, — угрюмо продолжил он, — здесь чертовски мало того, что изучать, они ведь получили от нашего президента только надутое дерьмо!

Новостей, которые я ожидал услышать, не было.

— Свяжитесь с Так-5! — добавил он, подумав, но я уже возвращался в Кэтхауз.

После горячей пустыне база казалась приятным и безмятежным местом, но я не успокоился. Сухой, как воздух, я изнемогал в своем комбинезоне (возможно, я уже не буду так щедр со своими запасами) и начинал ощущать тревогу.

Генерал Магрудер, Крысья Морда, был там, где вы обычно находитесь в семь утра, а именно, спал. Но меня соединили с полковником Гарлечем, он был настроен не очень дружелюбно. Когда я спросил про штатских, он буркнул мне под нос полдюжины крепких слов.

— Они имеют разрешение, а дальше не ваше дело, майор! — огрызнулся он. — В каком состоянии база?

— Все спокойно, сэр! (Надеюсь, что это было так, ведь я еще не заглядывал к своим ребятам.) Признаков реакции не наблюдается.

— Нежданные гости?

— Никаких донесений, сэр!.. Сэр! Можно вас спросить о докторе Дугласе?

Хриплый смешок.

— Он сидит в своей палатке под усиленной охраной и никак не может прокакаться. Как описывает положение противник?

— Не совсем ясно, сэр! Они по-прежнему повторяют речь президента Брауна.

Все идет чисто и громко.

Собственно, полковник Гарлеч не произносил слова «прокататься», он просто издал приглушенный шум с понятным смыслом. Гарлеч был одним из отчаянных воинов Магрудера — все знали, что они думают о президенте. Они решительно были против плана захвата… пока шефы сверху не дали понять, что имеется много тюрем для обсуждающих необходимость обороны Соединенных Штатов.

После того как я закончил разговор по межвременному телефону, я подумал, что неплохо было бы вернуться в студию и побеседовать с политологами. Было бы интересно услышать их мнение о том, почему такое активное общество Штатов, как наше, получило мягкотелого президента Джерри Брауна, а другое, жирное и ленивое, огнедышащую госпожу Рейган… Но я солдат, а не ученый, и у меня были дела и поважнее. Я вызвал капрала Гарриса и, когда его голова появилась в дверях, приказал сходить в тюрьму и доставить пленного сенатора.

Он сидел в моем комбинезоне и слишком походил на меня, когда я попадаю в затруднительное положение. Я не мог не смотреть на сенатора. Он, в свою очередь, внимательно изучал меня. Он не был напуган. По крайней мере, таким он не выглядел — сенатора можно было назвать чуть-чуть обиженным и, главным образом, любопытным. Это качество меня радовало больше всего.

— Вы ловкий проныра, Доминик! — сказал я ему. — Скажите, что должно случиться!

Прежде чем ответить, он потянулся: сенатор был сонным, а тахта ученого к тому же была неудобной.

— Вы имеете в виду, как должна отреагировать на вооруженное вторжение президент Рейган? — переспросил он.

— Этого нельзя предвидеть?!

— Вся затея бесплодна, Доминик! Что вы хотите извлечь из всего этого?

— Мир! — сказал я, улыбаясь. — Победу! Триумф демократии над тиранией! Конечно же, я имею в виду не вас, а наших общих врагов — русских!

Сенатор поразился:

— Дом! У меня нет русских врагов: в моем мире они ничего не значат… Русские погибли бы, сага бы мы не помогли им после атомной заварушки с Китаем.

— Вы должны были дать им сдохнуть!

Он с неприязнью вздохнул:

— Вы явились без предупреждения и захватили нас! — Он пожал плечами.

— Это вы должны объяснить, что происходит! Вы делаете свою игру?

— Все идет как надо, Дом! — сказал я и улыбнулся. — Вы увиливаете от ответа, на большее вас не хватит.

Сенатор промолчал, а я попытался быть более дружелюбным.

— Это наша страна, за каким барьером мы бы ни находились? — убедительно произнес я. — И нам следует объединиться, так как наша цель одинакова — процветающие Соединенные Штаты Америки. Правильно?

— Чертовски сомневаюсь в этом, Дом? — сказал он.

— О Дом, продолжайте! Вы можете точно так же спрашивать и меня… Кстати, как ваша предстательная железа?

Он удивился:

— О чем вы говорите! Я еще слишком молол, чтобы она меня беспокоила.

— Да? — сказал я. — Так я и подумал, когда мне это сказали. — Но проверить не будет лишним.

Он покачал головой.

— Де Сота! — сказал сенатор более смело и решительно, чем я, окажись я на его месте (к моему удовлетворению, ведь я думал, что и я поступил бы так же). — Давайте без нелепого дерьма! Вы захватили нас предательским образом — это довольно грязная штука! Почему вы решились?