Слова Даламара, однако, заставили глаза Сота ярко вспыхнуть огнем ненависти – трусы и рабы пытались решать судьбу его и Китиары!

– Понимал?! – взревел Рыцарь Смерти. – Я восхищался ею и обожал ее! Как и я сам, она была предназначена судьбой для того, чтобы повелевать и править, завоевывать и покорять. Но она оказалась сильнее меня самого. Она смогла отбросить в сторону любовь, которая цепями приковывала ее к этому миру! Если бы не каприз судьбы, она могла бы сегодня править Ансалоном!

Танис обхватил пальцами рукоять меча.

– Нет, – негромко сказал он.

Даламар вскочил с кресла и схватил эльфа за запястье. Встретившись с ним глазами, он с нажимом проговорил:

– Она никогда не любила тебя, Танис. Его голос был спокоен и лишен всяческих эмоций.

– Она лишь использовала тебя так, как использовала всех, в том числе и его.

Даламар глянул на Сота, и Танис попытался заговорить, однако отверженный маг перебил его:

– Она использовала тебя до конца, Танис. Даже теперь она тянется к тебе из-за пределов, надеясь, что ты спасешь ее.

Сот уже схватился было за рукоятку своего страшного меча, но тут лицо Таниса странно обмякло. Впечатление было такое, словно этот презренный смертный получил на мгновение возможность увидеть эгоистичную душу Китиары. Встретившись взглядом с горящими глазами лорда Сота, Танис выпустил из руки свой меч и отступил на полшага назад.

Рыцарь Смерти хотел убить Таниса в любом случае, в том числе и за то, что он отступился без борьбы от своей Китиары. Подобное малодушие еще раз доказывало, насколько эльф-полукровка недостоин высокого звания Рыцаря Розы. Поразмыслив, он, однако, решил оставить Таниса жить с этим позором и повернулся к Китиаре.

Ее душа исчезла.

Лорд Сот искренне надеялся, что Китиара не станет бежать от него, однако и эту возможность он предвидел. Поднимая на руки тело, завернутое в окровавленный плащ Таниса, он подумал о своем верном сенешале, который в эти минуты шагал через пустыни Абисса, направляясь в царство Тахизис. Там его слуга перехватит душу Китиары, заключит ее в медальон власти и вернется вместе с ней в замок своего господина.

Держа на руках негнущееся тело, лорд Сот шагнул в темный угол лаборатории и мысленно прочел заклинание, которое должно было перенести его в свой замок. Он произнес одно-единственное слово, и у ног его разверзлась темная бездна. Из ее пустоты в комнату ворвалось ледяное дыхание земного чрева, и лорд Сот, бросив последний презрительный взгляд на Таниса и Даламара, которые полами плащей прикрыли от холода лица, шагнул в пустоту, мгновенно исчезнув из виду и из Башни Высшего Знания.

Серые, пыльные, безрадостные равнины простирались во все стороны безбрежным океаном. Безжалостно палило багровое солнце, рожденное тьмой, которое никогда не заходило и никогда не двигалось по небосклону. Ветры сирокко, несущие с собой запах горелой плоти, гнали по выжженной равнине вихри пепла и песка. Время от времени вихри эти превращались в воющие смерчи и вырастали до самого поднебесья зловещими черными колоннами. Однако подобные возмущения стихии были недолговечны. Солнце, сиявшее над этой страной, осаживало их так же быстро, как сжигало и высушивало оно все, что непрошеным вторгалось в пределы королевства Пазунии.

– Сорок девять тысяч тридцать восемь. Сорок девять тысяч тридцать девять…

Одинокий путник, с трудом переставляя ноги, тащился по пустыне. Ссутуленные плечи, опущенная голова, взгляд, упертый п угрюмую землю… Имя этого несчастного существа было Карадок. Ему в его долгом странствии по пустыне можно было и не поднимать головы, ибо все вокруг было одинаковым и, сколько он ни шел, ничто не обогащало однообразный ландшафт. Насколько хватало глаз, вокруг простиралась однообразная пыльная равнина.

Так Карадок брел уже много часов; может быть, минули даже не одни сутки – этого он не знал – с тех пор как он вступил в преддверие Абисса. Время для него перестало существовать, и путь свой он измерял количеством пройденных шагов. Однообразие путешествия нарушали всего лишь три вещи, но ни одной из них не мог бы порадоваться ни смертный, ни даже бессмертный призрак, каким являлся Карадок.

Вдали, почти у самого горизонта, текла через Пазунию легендарная река Стикс. Берега ее были столь же опасны, как и вся остальная равнина, ибо по природе своей река обязана была отнимать, а вовсе не давать. Достаточно было просто прикоснуться к воде, которая текла в этой реке, и человек навсегда утрачивал память. Карадок прекрасно знал об этом, как знал он и то, что быстрые воды волшебной реки унесли в подземное царство не одного беспечного путешественника.

– Сорок девять тысяч пятьдесят четыре… – Карадок положил руку на пылающий лоб. – Нет, не так. Сорок девять тысяч сорок четыре.

Кое-где над плоской равниной возвышались стальные крепости, бывшие аванпостами могущественных предводителей различных племен танарри – злобных существ, которые обитали в шестьсот шестидесяти шести слоях Абисса. Крепости были их опорными пунктами, откуда они совершали свои набеги в миры, населенные смертными. Ужасающие стражи стояли на стенах этих крепостей, защищая мрачные крепости от чудовищ, прислуживающих иным злобным существам, властвующим во тьме. Несмотря на это, столкновения между кланами и племенами самих танарри вовсе не были редкостью. Отзвуки этих кровавых сражений – звон мечей и лязг доспехов, вопли раненых и виртуозные проклятья – сопровождали Карадока на протяжении всего пути через Пазунию. К счастью для него, танарри, увлеченные противостоянием себе подобным, игнорировали Карадока, одиноко бредущего через пыльные равнины. Впрочем, отсутствие интереса к нему со стороны сверхъестественных обитателей этого мрачного мира объяснялось и тем, что Карадок был мертв уже больше трех с половиной столетий.

– Сорок девять тысяч шестьдесят восемь, сорок девять тысяч шестьдесят девять… – считал Карадок, пинками отбрасывая со своего пути мелкие камни.

Взгляд его упал на мыски высоких кожаных сапог, и Карадок даже головой затряс от отвращения. Причиной тому были не жара и не омерзительные запахи; Карадок был болезненно чистоплотен, и вид запыленных башмаков способен был повергнуть его в глубокое отчаяние. На протяжении трех с половиной веков его сапоги сверкали словно зеркало, ибо никакая пыль бренного мира не способна была пристать к обуви призрачного существа, каковым являлся Карадок на Кринне. Здесь же в Пазунии, прибежище мертвых, и сам Карадок, и все окружающее его состояло из вещества, природа которого была едина. Вот и сапоги Карадока утратили свой сверхъестественный блеск, потемнев от пыли, а каблуки стерлись, превратившись почти в ничто. Карадок физически – чего с ним давно не случалось – ощущал, как промокший от пота камзол прилипает к спине и как волосы липнут к взопревшему темени. В отчаянии он снова потряс головой. Вне всякого сомнения, на шелковом камзоле теперь останутся пятна, а на Кринне их не удастся вывести никакой силой.

Прежде чем снова начать считать шаги, Карадок смахнул пыль со своих сапог, одернул одежду, разгладив видимые лишь ему морщинки, и прищурившись поглядел вдаль.

– Должно быть, уже близко… – произнес он единственно для того, чтобы услышать свой голос, бывший когда-то голосом человеческого существа.

Усталый путешественник рассчитывал увидеть зияющий в земле разлом, однако ничто не бросалось ему в глаза. Провалы в земле, регулярно попадающиеся ему по пути, были третьей характерной чертой рельефа Пазунии. Карадок миновал уже несколько дюжин подобных Порталов. Некоторые курились желтоватым дымком, из некоторых доносились протяжные крики пытаемых, однако ни один из них не годился Карадоку, ибо ни один из них не привел бы его на тот уровень Абисса, где ждала Карадока его задача.

– Сорок девять тысяч шестьдесят пять, сорок девять тысяч шестьдесят шесть… – Карадок вздохнул и снова зашагал по равнине. Он не торопился, но и не прерывал своего монотонного счета. Инструкции его господина бессмертного лорда Сота были совершенно определенными: десять тысяч шагов Карадок должен был прошагать в честь каждой головы Радужного Дракона, и только после этого он окажется пред Порталом, ведущим во владения Темной Владычицы Тахизис.