— Получается, все эти поездки, командировки, из которых он возвращался с подарками... То есть каждая из них означала смерть какого-то человека?

— Он выполнял необходимую работу.

— Боже! — Майкл никак не мог оправиться от потрясения, голова у него шла кругом. — Значит, вы исходите из принципа «цель оправдывает средства»? Работа, конечно, грязная, но кто-то же должен ее выполнять, так?

— В известном смысле — да.

— Дядя Сэмми!

В его голосе звучало отчаяние. Джоунасу страстно хотелось обнять Майкла, как сына. Но он твердо сказал:

— Твой отец был истинным патриотом. Никогда не забывай об этом, Майкл. Напротив, ты должен чтить его память, потому что, как ни называй этот вид деятельности, заслуги отца перед страной неоценимы.

— Не знаю, не знаю. — Майкл тряхнул головой. Проклятье, что теперь сказать Одри?

— Ты спрашивал, как он погиб, — как можно более спокойно напомнил Джоунас. Он чувствовал закипающую ярость Майкла и понимал, как опасно продолжать тему.

— Зачем вы вывалили на меня это... эту мерзость? Надеюсь, вы не заставите меня просматривать его послужной список, полный перечень террористических актов, которые, по вашим словам...

— И ты никогда не узнаешь, почему он умер. Майкл осекся.

— Вы отказываетесь?

— Нет, но, к сожалению, вынужден тебя разочаровать, — ответил Джоунас. — Дело в том, что я не могу рассказать, почему он погиб. Попросту не знаю.

— Что значит — не знаю? — хрипло спросил Майкл.

— Мне, конечно, известно, что смерть последовала в результате автокатастрофы на острове Мауи. Но это не обычный несчастный случай.

— Его убили?

— Я в этом уверен, — ответил Джоунас.

— Кто? У вас есть какие-нибудь соображения?

— Есть одна ниточка, — сказал медленно Джоунас, не сводя с Майкла внимательного взгляда. — Но она такая ненадежная, что я не могу послать на проверку кого-либо из своих оперативных агентов. Кроме того, пока она не будет распутана, пока не выяснится, кто и почему убил твоего отца, невозможно установить, кто из оперативников засветился — если, конечно, это имело место.

Майкла поразил подтекст последней фразы.

— Вы имеете в виду, что отца могли допрашивать, пытать, прежде чем...

Джоунас положил руку ему на плечо.

— Я не хочу этого думать, Майкл. Но в такой неясной ситуации нужно учитывать возможность осечки. А слепо рисковать неразумно.

— Выходит, у вас связаны руки.

Джоунас кивнул.

— Отчасти да. Вот если бы нашелся человек, не известный ни моим агентам, ни противнику... Да чтобы еще обладал известными навыками и мастерством. Одним словом, вроде тебя...

Майкл уставился на Сэммартина так, словно у того вдруг начала расти вторая пара ушей.

— Бред, — заявил он. — Я обыкновенный художник, не считая того, что изредка торчу в лаборатории и стряпаю красители.

Джоунас опять кивнул.

— Знаю. Но никто из моих людей не должен касаться дела Филиппа, любой из них может оказаться засвеченным. А я не вправе распоряжаться их жизнями.

— Безумие, дядя Сэмми, — повторил Майкл. — Мне не шесть лет, и мы не играем в ковбоев и индейцев.

— Ты прав, — серьезно ответил Джоунас. — Дело это очень опасное. И я не собираюсь преуменьшать его опасность. Но не надо принижать и твою подготовку. — Он сжал его локоть. — Поверь мне, сынок, твои успехи в боевых искусствах делают тебя идеальной кандидатурой для этого задания.

— Вы думаете, я — Чак Норрис? Жизнь — не кино.

— Майкл, я специально устроил тебе пропуск на сегодняшние переговоры в клубе, чтобы ты оценил серьезность положения. Ты стал свидетелем одной из разновидностей сражения холодной войны, которую мы вынуждены вести против своего же предполагаемого союзника. Если японцы заартачатся и тем вынудят нас принять протекционистский закон, нашей экономике несдобровать. Ей грозит попросту крах, и это так же несомненно, как то, что я стою перед тобой. Национальный долг и так уже расшатал ее до предела. Мы, как боксер в нокдауне, не знаем, выдержим ли до конца раунда. А новое законодательство отправит нас в нокаут.

— Это что, имеет какое-то отношение к смерти отца?

— Точно неизвестно, — признался Сэммартин. — Собственно, это один из вопросов, на которые я желал бы получить ответ. С твоей помощью.

Майкл отрицательно покачал головой.

— Сожалею, дядя Сэмми, но я не настолько спятил, чтобы работать на вас.

Джоунас крякнул и поджал губы.

— По крайней мере, сделай хотя бы одно одолжение.

— Если смогу, — уклончиво ответил Майкл.

— Крепко подумай на досуге над моим предложением. И о своем долге.

— Перед страной? Которая затянула отца в ваши игры?..

Но Джоунас остановил его жестом.

— Нет-нет. О долге перед ним, перед твоим отцом. Мне кажется, ты обязан ему достаточно многим, чтобы попытаться завершить дело, которое он начал. И разыскать его убийцу.

— Ваше личное мнение, — лаконично ответил Майкл.

— Сделай все же как я прошу, — не унимался Джоунас. — В качестве личного одолжения. А потом приходи повидаться со мной в контору. Завтра или послезавтра.

Майкл взглянул в глаза своему пожилому другу. Он увидел другое лицо, молодое и в боевой раскраске. Вспомнил, как этот человек носился, падал и прикидывался мертвым, когда Майкл палил в него из шестизарядного пугача. Майкл кивнул.

— Ладно.

И лишь много позже до Майкла дошло, что означало его обещание.

Стук в дверь возвестил о приходе Удэ. Верзила, сидя по-японски, на пятках, отодвинул ширму, поклонился, коснувшись лбом пола, и на коленях преодолел порог. Добравшись до пропитанного благовониями татами, остановился в почтительном ожидании.

Кодзо Сийна уважал старые традиции. Не в пример другим он не завел в своем доме комнат в западном стиле. Следовательно, здесь не могло быть и встреч в неофициальной обстановке. Каждый визит и каждое мероприятие приходилось проводить в строгом соответствии с нормами устоявшегося за века этикета, так что все они волей-неволей приобретали официальный характер. Все здесь оставалось так, словно нога чужеземца до сих пор не ступала на японскую землю.

Посмотрев на Удэ, Сийна вздохнул. Когда-то, он знал, вербовать молодежь в якудзу было несложно. Неимущие классы, разного рода неудачники и все, кто был полностью или частично лишен гражданских прав, всеми правдами и неправдами стремились попасть в нее, соперничали за честь принадлежать к столь мощной и влиятельной организации. В обмен на неукоснительное выполнение неписаных законов якудзы и строгую дисциплину люди получали не только гарантию от нищеты и прозябания, но и возможность хорошо заработать, поднять свой престиж или вернуть потерянное лицо.

В наши дни, думал Сийна, остались одни отбросы общества, необузданные юнцы. Им нет никакого дела до традиций прошлого, они знать не желают о кодексе чести — гири — этой особой форме человеческих обязательств друг перед другом, которые служат одним из краеугольных камней в фундаменте якудзы. И от дисциплины их тоже воротит.

Из таких-то вот, считал Сийна, и выходят подлинные преступники, а отнюдь не из членов якудзы, живущей по строгому закону и имеющей за плечами долгую и славную историю, полную альтруизма.

Нынешняя никчемная молодежь только на то и годится, чтобы шляться где попало по ночам, глушить себя наркотиками и тем, что у нее называется музыкой. Пустые глаза, пустые мозги. Ее анархизм — и тот безыдейный, пустой. Деньги молодым нужны только для поддержания своего растительного существования и удовлетворения низменных привычек — никак не для создания семьи или завоевания положения в обществе.

Все это было абсолютно чуждо образу жизни и убеждениям Кодзо Сийны.

Ясное дело, это нисколько не мешало ему наводить о них нужные справки. Он поручил своим людям провести исчерпывающее исследование групп хиппи, наркоманов и разных прочих панков и понял, что кое для чего они все же пригодны. Когда Сийна шел к своей цели, он не брезговал никем, кто мог ему помочь, и использовал всех, пусть даже они сами об этом не подозревали.