– По приказу верховного жреца Перуна, – кричал Лютобор, – по воле великого князя Владимира, отоприте!

– Отоприте, иль худо будет! – повторяли воины, стуча в двери своими железными булавами.

Их сильные удары потрясали все здание, но толстые дубовые двери не подавались; внутри дома все было тихо и безмолвно, как в могиле.

– Да полно, дома ли он? – спросил Лютобор воинов, стоящих на страже у дверей.

– Как же, – отвечал один из них, – он недавно выходил на верхний помост.

– Но нет ли другого выхода?

– Есть, да там поставлена также стража.

– Не отпирает, так двери вон! – сказал начальник стражи. – Что с ним торговаться-то! Эй, ребята, бревно.

– Бревно! Давайте бревно! – закричал народ. Человек двадцать горожан бросились по домам и явились через минуту, неся тяжелый вязовый брус, приготовленный для начатого вблизи строения. Воины отодвинулись; народ, раскачав бревно со всего размаха, ударил им в двери.

– Ага, подаются! – закричал Лютобор. – Ну-ка, ребята, еще!

Со второго удара дверь соскочила с петель, и в то же время внутри дома раздался громкий треск.

– Вот те раз! – сказал один из воинов, переступя через порог. – Потолок-то в сенях обвалился… Ого, смотрите-ка, и лестница рухнула!.. Эва, как завалило, а пыль-то какая, пыль!.. Ну, доставай их теперь!

В самом деле, развалившийся потолок и лестница делали всякий доступ к верхним отделениям дома невозможным. Лютобор бесился, народ шумел; но вдруг все взоры обратились кверху.

– Вот он, вот он! – раздались бесчисленные крики, и Феодор, в белой простой одежде, с распущенными по плечам власами, показался на краю высокого помоста. Он держал за руку прекрасного отрока, который, посмотрев с детским любопытством на необозримые толпы народа, окружавшие их дом, робко прижался к отцу своему.

Душевное величие, изображавшееся на спокойном челе Феодора, его кроткий и светлый взор, необычайная красота отрока, их белые одежды, тихо взвиваемые ветром, – все пробудило в душе Стемида чувства, дотоле ему вовсе незнакомые. Царство света и царство тьмы во всей разительной противоположности своей представились его взорам: внизу – это безобразное смешение лиц, выражающих холодное, зверское любопытство и какую-то безотчетную жажду крови; это дикое, беспокойное волнение народа; эти отвратительные крики; а вверху, над головами этого буйного скопища, два существа, обреченные смерти, но спокойные, кроткие и смиренно покоряющиеся воле своего господа. Полуразрушенный помост, служащий им подножием, был выше всех окружающих его зданий: он выдавался вперед и как будто бы висел на воздухе. Феодор и сын его Иоанн стояли на самом краю его, и, отделенные от земли, облитые лазурью небес, казалось, они, как два светлых херувима, парили над главами неистовых убийц своих. Их нечаянное появление произвело хотя минутное, но сильное впечатление на народ; громкие восклицания прекратились, и все замолкло вокруг дома. Пользуясь этою кратковременною тишиною, Феодор простер свою руку и сказал твердым голосом:

– Чего вы требуете от меня, граждане киевские?

– Выдай нам твоего сына, – вскричал Лютобор, – он назначен богами в жертву всемогущему Перуну. Не медли исполнить волю богов и приказ твоего государя!

– Государь великий князь, – отвечал Феодор, – волен снять главу с плеч моих и умертвить моего сына, но ни я, ни сын мой не принесутся в жертву бесам, коих вы называете богами вашими.

– Умолкни, богохульник! – завопил с яростью Лютобор. – Как дерзаешь ты поносить богов наших?

– Да, – прервал Феодор. – Господь, которому мы служим, господь, которого исповедуем, не посрамит верных чад своих. Часы нашей жизни изочтены, и ангел смерти царит уже над главами нашими, но не возвеселятся враги господни, не возрадуется царство тьмы – отчизна богов ваших! Да, сограждане, кровь христианина не прольется в нечестивом капище, где вы приносите богопротивные жертвы не создавшему этот мир, но мятежному рабу его – сатане, низверженному с небес и запечатленному вечным проклятием и гневом божиим.

– Да замолчишь ли ты, змея, – вскричал Лютобор, заскрежетав зубами. – Эй, ребята, лестницу! Проворней!.. Что ж вы стоите?.. Иль этот чародей вас обморочил?.. Давайте скорей лестницу!.. Да что, вы за одно, что ль, с ним?..

Но напрасно кричал и бесновался Лютобор: и воины, и народ, и даже прислужники храмовые, изумленные речами Феодора, не трогались с места, чтоб исполнить приказание жреца.

– Сограждане, – продолжал Феодор громким голосом, заглушающим сиповатый крик Лютобора, – внемлите речам умирающего, внемлите гласу истины! Кому поклоняетесь вы, ослепленные киевляне? Кого нарицаете бессмертными богами вашими? Кто этот всемогущий Перун, перед которым вы преклоняете колена?.. Бесчувственный, деревянный истукан! Вы сами видите и не хотите разуметь истины. Неужели господь, сотворивый всяческая, господь, хранящий жизнь вашу, проливающий на вас и свет и теплоту, был некогда бездушным деревом, растущим в лесах ваших? И тот, кто создал и землю, и небеса, и солнце, и луну, и звезды, неужели создан сам руками вашими? Киевляне, не всегда ли пригревало вас солнце и господь ниспосылал на вас свой дождь небесный; а давно ли сооружена божница Перунова? Ответствуйте, граждане киевские: не перед вами ли, не в глазах ли ваших сделан кумир, которому вы поклоняетесь?

Тихий ропот пробежал по народной толпе; сомнение и страх изображались на всех лицах: одни молчали, другие шепотом повторяли слова Феодора; но те, которые были посмышленее, заговорили громко меж собою.

– А что, братцы, – сказал один купец, – и впрямь, давно ли стоит у нас этот Перун? Ведь деды наши и отцы жили же без него.

– Вестимо! – прервал другой. – Да я помню, как этот приезжий грек и золотые усы-то ему отливал. Досуж был, проклятый… а уж плут какой!..

– Эко диво! – подхватил веселой наружности молодой детина. – Чай, знаете вот этого древодела – Чурилу Пучеглазого, что на площади живет: он при мне ноги-то ему стругал.

– То-то, парень, – промолвил один осанистый гражданин, – в самом деле, уж полно, бог ли он?

– Так-то вы меня слушаетесь? – закричал воинам жрец Лютобор, который, задыхаясь от бешенства, не мог несколько минут промолвить ни слова. – Добро вы, неслухи, я донесу обо всем Богомилу!.. Давайте лестницу!.. Я сам вырву язык у этого богохульника!.. Не слушайте его, киевляне!.. – продолжал он, обращаясь к народу. – И знаете ли вы, безумные, что с вами будет, если вы поверите этому крамольнику?.. Знаете ли, что померкнет солнце, по всей земле будет засуха, сделается потоп, трус, во всем Киеве не останется камня на камне, все реки иссякнут, Днепр потечет вспять, и печенеги уведут в неволю жен и детей ваших!.. Да кричите громче! – шепнул жрец, толкая воинов. – Кричите, что есть мочи: он опять хочет говорить!.. Добрые люди, граждане, не слушайте его!.. Он чародей, кудесник!.. Он поклоняется Чернобогу!..

– Да, да, он чародей и кудесник! – завопили воины и слуги жреца.

– Эх, братцы, – сказал вполголоса начальник стражи, – худо дело! Смотрите-ка, народ молчит; один бы уж конец! Да пропадай он совсем: не хочет сойти, так пусть слетит. Ну-ка, ребята, рубите столбы!

– Да, да, – подхватил Лютобор, – рубите столбы!

В одну минуту острые секиры заблистали в руках воинов, и столбы, на коих держалось все здание, заколебались.

– Остановитесь! – раздался знакомый Стемиду голос.

– Пропустите, дайте место!.. Гонец от великого князя! – зашумел народ. – Посторонитесь, братцы, посторонитесь!..

И Всеслав, покрытый пылью и потом, выбежал из толпы.

– Государь великий князь, – сказал он Лютобору, – приказал остановиться жертвоприношениям.

– Берегись, берегись! – проговорил торопливо Стемид, схватив его за руку и оттащив к стороне.

Один из подрубленных столбов рухнул.

– Назад! – вскричал начальник стражи.

Воины кинулись в сторону, а народ с громким криком, отхлынул от дома.

– Боже мой, – сказал Всеслав, глядя с содроганием на разрушающийся дом, – они погибли!