Все присутствующие кричали. 18,5. Новое лучшее персональное время. Винтерфельд был убит. Он сразу же повел себя по-дружески.

— Ведь я говорил, что вы — выдающийся бегун, Крайес, и потому проиграл без чувства горечи. Спорт есть спорт, и он — не самое главное в жизни. Не так ли?

Мое двоеборство с Винтерфельдом на многие дни стало главной темой разговоров в казарме. Говорили обо мне, Петере Крайесе! «Провел лейтенанта как мальчишку!», «Поставил нашему Лолли клизму!». Таковы были комментарии.

Но возбуждение со временем улеглось, тем более что мы почувствовали, как усилилась муштра. Одна за другой пошли проверки, были отменены увольнения по «дням НАТО», учебные тревоги и занятия в противогазах стали обычным делом. Все было направлено на то, чтобы восстановить дистанцию между командиром и подчиненными. И я уже всерьез подумывал о том, не лучше ли было проиграть?

Сделал я и другой вывод: необходимо перешагнуть восемнадцатиминутную границу. Я решил больше тренироваться и каждый день после занятий не опешить в пивнушку, а делать пробежку по лесу.

В спортивном костюме я направился к выходу из казармы. Погода была отвратительной, но все же хотелось пробежать в тот день добрых пятнадцать километров. Вначале по дороге, затем, после казармы Гинденбург, свернуть в сторону Гельпеталя. Дорога была самым неприятным участком. Машины проносились, едва не задевая меня.

Я как раз собирался перейти на шаг, и тут возле меня остановился четвертьтонный автомобиль повышенной проходимости. Дверца отворилась, и на сиденье водителя я увидел Винтерфельда.

— В каком направлении, сапер Крайес, держите путь и зачем?

— Зачем, господин лейтенант? Тренируюсь, чтобы улучшить личное время. Не хотите ли составить компанию до Гельпеталя? — Со времени нашего поединка я чувствовал себя перед Винтерфелъдом намного увереннее.

— Дела не позволяют, Крайес, к сожалению, не могу. Я еду в казарму Гинденбург. Могу вас немного подвезти, до леса.

Это было приглашение. Я забрался в машину.

— Помимо того, — продолжал Винтерфельд, — и на мне лежит ответственность за здоровье подчиненных. Я не могу допустить, чтобы вы во время тренировки схватили воспаление легких. Между прочим, не дадите ли мне возможность реванша? Скоро межбатальонные соревнования. Так как насчет сатисфакции?

— Конечно, ваше величество, — дозволил я себе в ответ шутку. — Мой адъютант с удовольствием сообщит вам время и место дуэли. — Тогда я еще полагал, что Винтерфельд, в сущности, хороший боевой товарищ, хотя и носит лейтенантские погоны.

— Вам не приходилось, Крайес, принимать участие в марафоне? Это моя мечта.

— В марафоне? Нет. Кишка тонка. Половину дистанции осилю и сойду.

— Приехали, Крайес. Если хотите, можете подождать здесь. Мне надо кое-что забрать, а потом я подбросил бы вас дальше.

Мне доставляло удовольствие то, что Винтерфельд возит меня, словно кучер.

— О'кэй, подожду. — Сразу же за ближайшим светофором мы должны были свернуть на подъездную дорогу к казарме. Через боковое стекло я смотрел в сторону Гельпеталя. И вдруг едва не врезался в ветровое стекло, так резко нажал на тормоза лейтенант.

— Что случилось?

— Посмотрите, — процедил он. — Коммунисты! Они уже и здесь!

Я увидел кучку людей, раздававших листовки.

— Хотел бы я знать, кто из офицеров сегодня дежурит? — снова процедил Винтерфельд. — Как можно допускать, чтобы этот сброд собирался у ворот казармы и вел агитацию?! Минутку, Крайес, сейчас разберемся! — Он выпрыгнул из машины, прошел мимо людей, раздававших листовки, и скрылся в дежурном помещении.

Я тоже вышел из машины. Хотелось посмотреть на этих типов.

«Бойко раздают листовки, — подумал я. — Не взять ли и мне одну?» Я едва успел сделать это и прочитать: «1 сентября — день всеобщего протеста против войны! Размещение новых ракет — еще один шаг к самоуничтожению!», как из дежурки выскочили трое солдат с карабинами на изготовку. За ними Винтерфельд и дежурный офицер, лицо которого было красным, как панцирь вареного рака. Я юркнул в машину. Что делать, если начнется стрельба? Распространители листовок, кажется, тоже перепугались. На моих глазах толпа увеличивалась. И вдруг я увидел Вилли. Он повернулся в сторону машины и что-то показывал.

Вилли! Уж не коммунист ли он?

Вскоре толпа рассеялась. Солдаты из дежурки вернулись в помещение, карабины мирно висели на плече. Винтерфельд держал стопку листовок и делал мне знаки подойти. Я снова вылез из машины. Хотелось побеседовать с Вилли, который был окружен другими распространителями листовок. Они горячо спорили.

— Мы не должны были отдавать листовки, — заявил один из них.

— А если бы кто-то из солдат не сдержался и нажал на спусковой крючок? — возразил Вилли. — Винтерфельд так их взвинтил, что всякое могло случиться.

— Но мы имели право распространять листовки у ворот! — твердо заявил другой.

— Право! Право! Надо работать так, чтобы нас не могли обвинить в противозаконных действиях, — бросил кто-то.

— Вот-вот, — поддержал его Вилли. — Если бы здесь что-то произошло, все грехи повесили бы на нас. Общественности объяснили бы: «Солдаты в обстановке крайне острой необходимости самозащиты применили оружие». Так бы и повернули дело. А о происшествии мы выпустим новую листовку. Примерно такую: «Офицер, обезумевший от злости, угрожает оружием мирным распространителям листовок».

Большинство согласилось с ним.

— Давайте расходиться! — предложил кто-то.

— Эй, Вилли! У тебя найдется минутка? — окликнул я.

— А, старина! Что ты здесь делаешь? К тому же в таком наряде?

— Не до болтовни, Вилли! Ты что, с красными?

— Естественно, — засмеялся Вилли. — А ты против?

— Еще бы! Мне с ними не по пути! — Я повернулся и пошел к машине.

— Петер, побольше думай, желательно головой! — донесся голос Вилли.

Во мне закипела злость.

Вот так приятель этот Вилли! А я еще пил с ним за дружбу.

— Вы его знаете? — Винтерфельд успел вернуться, и я даже не слышал когда.

— О ком вы?

— Знаете вон того типа? Вы ведь стояли рядом с одним из «братьев».

Голос лейтенанта звучал, как во время допроса. Что ему надо от меня?

— Выразил ему свое отношение, — ответил я, сделав паузу. — Но знать — не знаю. Наверняка из казармы Остмарк.

— Ладно, Крайес, поехали. Надо же вам продолжить пробежку по лесу.

Я лежал на койке и, борясь с дремотой, снова и снова вспоминал разговор с Вилли. Разговор? Не было разговора, перебросились фразами, причем я нападал на него. Из-за чего? Из-за каких-то листовок, содержание которых мне неизвестно. В конце концов до сих пор он был мне настоящим товарищем. Я-то помню историю с полицейскими… Чего же ради все должно вдруг пойти прахом в наших отношениях с Вилли?

Неожиданно рядом возник Йорг.

— Как дела, Петер? — спросил он.

— Как всегда. А у тебя?

— Осталось служить триста тринадцать суток и половину сегодняшнего дня, — устало махнул он рукой. — Ты прочитал книжки, которые я дал тебе на прошлой неделе?

— Мельком пробежал глазами…

— Ну и как? — не отставал Йорг.

— Хм… интересно, — соврал я, чтобы не портить ему настроение, поскольку успел лишь пролистать их. — Действительно интересно, особенно первая. Принес новые?

— Нет, чертяка. Сегодня день активных действий. Ведь это наша давнишняя мечта, старина. Помнишь? Разве мы не собирались прокатиться по округе? Докладываю: водитель Мантлер к выезду готов!

— Ничего не понимаю. Что за активные действия?

— Предстоит хорошенькое дельце. Давай быстро поднимайся!

Его болтовня привела меня в чувство. Надо действительно чем-то заняться, иначе подохнешь от скуки.

— Согласен, старина. Значит, едем в Эльберфельд? — Мне было все равно, я не знал, чем себя занять. Я поднялся, направился к шкафу, чтобы переодеться, но Йорг остановил меня:

— Оставайся в чем есть. Прихвати только каску и маскировочную сеть. Что будем делать, объясню в машине.