Определенно это не были мужчины Еловой Рощи. Но, конечно, сейчас он был ближе к Пещерному Городу, чем к деревне Трома. Жители города тоже охотились в степи и на холмах. Но необычно было то, что охотники остались на ночь вне дома; очевидно, след завел их так далеко, что они не смогли вернуться до заката. Конечно же, они поймали свою дичь.

Шон притаился у входа из пещеры, глаза его наполнились слезами, рот — слюной, а в желудке заурчало.

Он начал уговаривать себя, что это лишь трое жителей Города, которые, наверное в темноте стали намного боязливее — их тихие голоса не долетали до него. Разве не мог он их поразить, промчаться между ними, вырвать кусок мяса?

Но потом в голову ему пришла другая идея. Люди из Еловой Рощи и Пещерного Города примерно дважды в году приходили в общий лагерь для торговли. Мужчины из деревень редко встречались друг с другом. Так что те трое внизу не могли знать, что Шон стал отверженным, годным лишь на то, чтобы его убить. Разве не мог он хотя бы ночью быть невиновным?

Шон почувствовал вдруг воодушевление, уверенность в своих силах. Даже с оттенком зазнайства. Он сможет их перехитрить. Запросто. Он не сопротивлялся этому чувству, так быстро захватившему его, оно было слишком желанным.

Он вышел из пещеры, легко спрыгнул вниз с обломка скалы и приземлился примерно в двух метрах от костра. Трое мужчин смотрели на него; они явно не были ни испуганы, ни враждебны.

Это были такие же юноши, как и он. Их свежезаточенные копья лежали рядом. Разделанная дичь медленно жарилась на самодельном вертеле из веток, который вращал один из мужчин. В свете огня его волосы, волнистые, как овечье руно, отливали золотом.

— Ну, — мягко сказал этот житель Города, — у нас гость!

Когда он поднял голову, то Шону показалось выражение его лица знакомо.

— Я наблюдаю за вами уже некоторое время, — сказал Шон.

— Не очень долго, — возразил другой. — По меньшей мере не более получаса, так как когда Хоук поднимался наверх, чтобы нарвать груш, ты еще храпел.

Шон промолчал.

— Без сомнения, было не гостеприимно не позвать тебя к нашему ужину, — сказал мужчина с золотыми волосами. — Но мы решили, что ты спустишься вниз, когда тебя разбудит жаркое.

— Его волосы топорщатся как у собаки, — сказал человек, которого назвали Хоуком. — Еще минута, и он бросится на тебя, Дирн.

— О, нет! Мясо пригорит.

Шон пропустил намек мимо ушей — он удивленно озирался.

— А где же ваши собаки? — спросил он.

Двое других мужчин не ответили, а золотоволосый Дирн просил, снова поворачивая вертел:

— А где твоя?

Шон пожал плечами. Приходилось быстро импровизировать, и это было трудно. Он самоуверенно ответил:

— Два дня назад мою собаку убил кабан.

— Это объясняет, почему ты один, но не объясняет, почему ты здесь.

— Вас трое и у вас есть ужин. В обмен на ужин я вам объясню.

— Пожалуйста.

— Я договорился встретиться здесь с девочкой. Ее отец не должен об этом знать. Но она слишком боится, чтобы отважиться на это.

— Это была бы девочка из Еловой Рощи. А ты откуда?

— Джетбрюк, — импульсивно ответил Шон, исчерпав свою способность лгать до конца. — Я пошел, чтобы приобрести собаку, но у них нет никаких. Мои люди ждут меня назад лишь через два дня.

— Как замечательно.

— Может быть. Я рассказал вам лишь правду.

— Правду?

Мужчина, которого называли Хоуком, потрогал мясо и сказал, облизывая обожженный палец:

— Готово.

— Садись, — дружески сказал Дирн Шону.

Шон сел. Ему в голову пришло новое объяснение, почему эти трое мужчин были здесь. Они могли быть ворами или задирами, которых выгнали из Пещерного Города и которые теперь должны были заботиться о себе сами. Однако они не походили ни на тех, ни на других. Особенно Дирн. Дирн протянул Шону ветку с нанизанным мясом и Шон забыл обо всем остальном.

Когда он немного утолил голод и снова осмотрелся, все благосклонно кивали ему. Второй мужчина, которого Дирн называл Немом, предложил ему еще порцию.

— Осторожно! — сказал Дирн. — Он не ел день или два. Его стошнит, если он не остановится. Это было бы расточительством!

Шон бросил хрящ в огонь. Он выдержал долгий пристальный взгляд Дирна.

— Не суди желудок другого по своему собственному!

Дирн рассмеялся, а Нем протянул ему мясо, а затем горячую кислую грушу.

Общая трапеза сделала их друзьями. Они познакомились и, казалось, сошлись характерами. Нем и Хоук были нейтральны и готовы поверить всему. Дирн, о котором никак этого нельзя было сказать, явно лицемерил, но Шон чувствовал к нему симпатию так же, как ему нравились огонь, еда и новое общество.

Цвет пламени с приходом ночи стал ярче. Юноши оперлись на локти и вновь и вновь подбрасывали сучья в рубиново-красный костер. Нем и Хоук рассказывает об охоте на дичь. Они старательно не говорили ни о чем, кроме охоты, чтобы Шон ничего не узнал. Дирн, который бывал разговорчив, когда хотел, лишь наблюдал за ними. Наконец охотничий разговор иссяк, и Дирн сказал, пристально глядя в огонь:

— Я думаю, Шон должен послушать историю о топоре. Может быть, она выдумана.

— Может быть, — сказал Хоук. — Но ведь и мы не верим истории Шона, не так ли?

Шон слишком разомлел, чтобы протестовать, и ничего не возразил. Он был заносчив, но в разумных пределах, стараясь следить за собой; однако не всегда получалось. Он знал, кто он, и не чувствовал, что изменился. Дирн разглядывал его, испытывая, и Шон, улыбаясь, позволял ему это делать.

— Поулыбайся-ка! — сказал Дирн. — Посмотрим, как ты будешь улыбаться, послушав историю.

— Я все-таки должен ее послушать?

— Почему бы и нет? — спросил Дирн. — Я думаю… — он остановился, — … что вы, наверное, слышали в Джетбрюке новость… о мальчике из Пещерного Города… который весной стал одержимым.

— Да, мы слышали об этом.

— Он пошел в лес, чтобы нарубить дров. Топор сломался, так как был сделан кое-как. Мальчик сам его сделал, поэтому ему некого было винить. Мальчик не от большого ума попробовал починить топор. Это длилось слишком долго. Наступила ночь. Случается, что ночью в лесу ты не можешь найти дорогу. И в конце концов, пока он там блуждал, мальчик встретил Крея и его свиту. Когда наступил день, мальчик уговорил себя, что он видел дурной сон, и пошел домой. Вещун тоже был глуп. Мальчика испытали, и он выдержал экзамен. Однако позже, в торговом лагере, среди мужчин из Пещерного Города и Еловой Рощи, мальчик ощутил вдруг презрение ко всем, кто там находился. Он говорил и делал то, что было запрещено. Он выпускал на волю кроликов, пойманных для жаркого. Он летал, поднимаясь сам собою над землей. Он вообразил себе, что он мог бы летать, как лошади в лесу. Я упомянул о лошадях? Впрочем, все равно он ушел не далеко. Жители Пещерного Города поймали его, притащили в надежное место и забили камнями. Это традиционная смерть для одержимых. Может быть, ты знаешь это?

Шону потребовались все его силы, чтобы не задрожать.

— Теперь-то он мертв?

— Не совсем. Произошло нечто необычное. Один из камней, которыми в него бросали, сломал кость левой ноги мальчика. От боли он упал в обморок. Голова его тоже была в крови, и его посчитали мертвым. Не счастье ли? Дальше еще лучше. Чтобы похоронить его, были выбраны его братья. Они добывали металл в горах и, узнав, что их младшего брата забили камнями, пришли в ярость.

Когда они обнаружили, что он жив, они отнесли его к высоким холмам и выходили его, и он выжил. И все это из-за сломанного топора. Что ты на это скажешь?

— Я скажу, что не верю.

— О, и это говоришь ты, Шон? Я упомянул, что топор был из бронзы?

Шон закашлялся и долго не мог остановиться.

— Ну вот, — сказал Дирн. — Его все-таки вырвало.

— Ты… ты не мальчик… — сдавленно сказал Шон.

— Сейчас нет, это верно. Но я был им в то время. Семнадцатилетним, как и ты. Это ведь мальчик. Но если ты поцеловал смерть в губы, и тебе раздробили ногу, и твои два брата спасли тебя — этого вполне достаточно, чтобы стать мужчиной.