Вековой опыт доказал, что смертная казнь никогда не останавливала решительных злодеев в их посягательствах вредить обществу. «Пример римских граждан и двадцатилетнее царствование русской императрицы Елизаветы, показавшей отцам народов блистательный пример, имеющий гораздо большую ценность, нежели победы, одержанные ценой крови сынов отечества, убедят в этой истине людей, глухих к голосу разума, но преклоняющихся перед авторитетом власти. Стоит только изучить натуру человека, чтобы убедиться в правоте моего замечания».
Многие полагают, что обстановка, при которой совершается казнь, имеет устрашительный характер для народа. Беккариа с этим не согласен. Перспектива долговременного лишения свободы, сопровождаемого принудительными работами, скорее достигает цели устрашения, нежели минутное потрясение, произведенное видом казни, – потрясение, вскоре забываемое. Мысль о долговременной каторге скорее наводит спасительный страх на умы порочных людей, нежели боязнь смерти, представляющейся в туманной дали и значительно ослабляющей представление о ее ужасе. Для большинства зрителей смертная казнь не более как зрелище; для меньшинства это предмет негодования, смешанного с жалостью к казненному. Во всяком случае, результат ее равняется нулю, – как результат драмы, виденной на сцене. Зритель приходит домой таким же, каким он пришел в театр: скупой возвращается к своим кованым сундукам, злой и безнравственный человек не прекращает своих гнусностей.
Доказывая преимущество каторги перед смертной казнью, бесповоротно лишающей надежды на исправление человека, Беккариа утверждает, что единственное средство спасения народных масс заключается в солидном перевоспитании и укреплении нравственных начал, расшатанных обстоятельствами и нуждой.
Публичная смертная казнь бесполезна и развращает общество видом жестокого кровопролития, совершаемого принародно. Довольно кровопролития и жестокости во время войны, чтобы повторять это варварство в мирное время с такой помпой. Не дико ли, в самом деле, что те же самые законы, которые сурово наказывают убийство, разрешают устройство публичного убийства, чтобы отвратить людей от пролития крови! Смертная казнь ненавистна народному духу, стоит только припомнить ужас и негодование, появляющиеся в народе при одном виде палача. А чем палач виноват? Он не более как исполнитель требования общественной власти, он так же содействует благу государства, защищая его внутреннюю безопасность, как солдат – внешнюю.
Чем же объяснить подобные вопиющие противоречия? В глубине нашей души слишком живуче чувство, не допускающее, чтобы человек имел законное право лишать жизни своего ближнего. История человечества – это целый безбрежный океан ошибок, на поверхности которых иногда появляются непризнанные истины. Пусть не указывают на примеры всех народов, допускавших смертную казнь. Эти примеры малоубедительны. Ведь никто не станет одобрять человеческие жертвоприношения, бывшие в обычае у всех первобытных народов.
«Голос философа, – заканчивает Беккариа эту чудную главу, – слишком слаб, его постараются заглушить шумные крики фанатических сторонников рутины и предрассудков. Но мой голос найдет отклик в сердцах немногих мудрецов, рассеянных по поверхности земли, а они одобрят мои усилия. И если эта истина достигнет, несмотря на все препоны, слуха монархов, – пусть они знают, что в этой истине заключаются затаенные пожелания всего человечества, что, если они возьмут под свое покровительство эту святую истину, их слава будет лучезарнее всех великих полководцев и благодарное потомство поместит их на первом месте, рядом с мирными трофеями Титов, Антониев и Траянов».
Эта глава составляет венец творения Беккариа, основу его славы. Никто до него так горячо не отстаивал дело права и человечности, никто не говорил таким вдохновенным языком, вернее, глаголом, который, по словам поэта, может «жечь сердца людей». И его мощный глас был услышан. Движение, вызванное его книгой, до сих пор не улеглось; в его родном городе до сих пор издается журнал, всецело посвященный этому вопросу. Он так и называется: «Giornale per l'abolizione delia реnа di morte».
С неменьшею страстностью и непререкаемой логичностью ратовал Беккариа против пытки. Это «бесчестное средство для открытия истины», этот «памятник варварского законодательства наших предков, установивших „Божьи суды“ и так далее, глубоко возмущали нашего философа-гуманиста. Он не мог мириться с безнравственным требованием закона, чтобы человек, под воздействием нестерпимых физических страданий, сделался поневоле своим собственным обвинителем. Тут истина, требуемая судом, заключается в крепости мускулов, в закаленности организма. Закон, допускающий пытку, говорит: „Люди, выдержите физическую боль! Природа дала вам непобедимую любовь к своему естеству и неотъемлемое право самозащиты. А я хочу внушить вам противоположные чувства: геройскую ненависть к самим себе, я хочу заставить вас быть самообвинителями, говорить правду под пыткой, раздробляющей ваши кости, раздирающей ваши мускулы“. В результате оказывается, что виновный, обладающий крепким здоровьем, выходит сухим из воды, а невинный, но слабосильный погибает жертвой судейского педантизма. Вопрос сводится к крепости мускулов, к простой формуле, достойной скорее медика, нежели судьи. Пытка составляет бесчестие (infamia), ей подвергается человек с запятнанной репутацией, – следовательно, одним бесчестием желают смыть другое.
Приводить все аргументы против пытки, высказываемые автором, мы не станем, потому что эта глава утратила теперь всякое практическое значение, пытки давно исчезли не только в теории, но и на практике. Но в прошлом веке понадобилось много усилий великих умов, чтобы доказать бесполезность и позор этого способа вымучивания признания. Люди нескоро и неохотно расстаются с наследственными предрассудками. На наших глазах, в начале 60-х годов, происходила памятная полемика по поводу проекта отмены телесных наказаний в России.
Человек, нарушающий законы своей страны, возмущающий общественное спокойствие, подлежит исключению из среды общества, договорные обязательства которого он презирает. Другими словами, он должен быть изгнан. Как же поступить с его имуществом: конфисковать ли его в пользу казны, чтобы отнять у него возможность вредить покинутой родине, или отдать законным наследникам?
Беккариа высказывается против конфискации, имеющей множество гибельных сторон. Конфискация может обратить в преступника честного человека, доведенного лишением имущества до нищеты, и затем жестоко карает ни в чем не повинное семейство осужденного к изгнанию, – семейство, которое обыкновенно слепо повинуется своему главе и не имеет возможности не только помешать беде, но и принять меры против грозящего материального бедствия, сопряженного с позором.
Позорящие наказания должны быть вообще крайне редки, потому что от частого употребления этого средства притупляется значение подобной кары. Бесчестие не должно поражать большое количество лиц, потому что коллективное бесчестие перестает быть бесчестием для каждого отдельного лица.
Ратуя за соответствие наказания преступлению, за смягчение наказания, которое должно быть, по возможности, умеренным и быстрым, автор восстает против остатков старины, вроде права убежища на чужой территории, или обычая назначать награду за поимку злодея. Последнее ему представляется в таком виде, что каждому гражданину дают в руки кинжал, готовя его к роли палача! Наказание должно быть неизбежно.
«Пусть законодатель, – говорит Беккариа, – будет гуманен и снисходителен, но законы должны быть неумолимы, исполнение их – неукоснительно. Что касается меры наказания, то она должна соответствовать действительному вреду, наносимому обществу преступлением, а не намерениям подсудимого или общественному положению потерпевшего».
Приступая к классификации проступков, он переходит к определению так называемого «оскорбления величества». Этим именем назывались ересь, богохульство, кощунство, колдовство и тому подобные преступления. Невежество и тиранство имеют дар спутывать самые ясные понятия, и потому в категорию этих проступков попало множество недоразумений, к которым применяют самые жестокие наказания. Все преступления вредят обществу, – но не все преступления имеют целью его разрушение. Поэтому надо сообразовываться с нравственными двигателями, положительными последствиями, местом и временем – и отказаться от прежней системы суровой репрессии. Равенство наказаний является одной из основ обновленного законодательства. Все несчастия в людском общежитии происходят именно от этого неравенства. Говоря об оскорблении чести, на которую имеет право каждый гражданин, Беккариа указывает на средство уменьшения дуэлей – в окончательное их упразднение он, кажется, плохо верит. Карать дуэль смертной казнью бессмысленно, – но что вызывающий не должен остаться безнаказанным, это тоже несомненно. Можно освободить от ответственности лицо, вынужденное силой сложившихся обстоятельств принять вызов. Только этим способом можно содействовать умалению подобного трудно искореняемого обычая.