Остальные главы трактата посвящены наказуемости имущественных преступлений, направленных против частных лиц (кража, банкротство) или казны (контрабанда, нарушение общественного спокойствия, бродяжничество и тому подобное), преступлений, коренящихся в области этики или семейных отношений, и вопросу о предупреждении преступлений. Интересны соображения Беккариа о самоубийстве, адюльтере, детоубийстве и других преступлениях, которые не всегда легко поддаются определению.

Самоубийство, по его мнению, не может быть наказуемо, потому что кара закона поражала бы безжизненный труп; подвергать же ответственности неповинное семейство самоубийцы было бы гнусно и жестоко. Самоубийца приносит менее вреда государству, нежели гражданин, оставляющий свое отечество. Первый оставляет стране все свое имущество, второй – отнимает у него не только свою личность, но и свое состояние. Не следует ли из этого, что надо ограничить свободу граждан эмигрировать в чужие края? Никоим образом, потому что государство не должно быть тюрьмою для своих граждан. Удержать их на месте можно не страхом наказания, а старанием улучшить всеобщее благосостояние и этим отнять повод искать счастия на чужбине. Вред, наносимый эмиграцией, весьма значителен, но возмездие за этот вред, точно так же, как и за самоубийство, – не дело человеческого правосудия. Эмигрант и самоубийца подлежат посмертному суду Божьему, один Бог может их судить.

Конечный вывод Беккариа о наказуемости трех видов половых излишеств: прелюбодеяния, детоубийства и самого омерзительного и скотоподобного – мужеложства – таков, что нельзя назвать полезным или необходимым наказание проступков, для предотвращения которых не позаботились принять необходимых мер, соответствующих бытовым условиям данной нации.

Мы подходим к последней, заключительной главе, которую можно назвать увенчанием здания, возведенного миланским реформатором. В чем состоит задача хорошего законодателя? Не в одном увеличении карательных законов, а в старании предупреждать преступления.

«Хотите предупредить преступления? Устройте так, чтобы законы были ясны, просты, чтобы их полюбили, чтобы весь народ готов был с оружием в руках защищать их от врагов и не было охотников нарушать их. Старайтесь, чтобы они покровительствовали каждому гражданину. Пусть граждане их боятся, страх перед законом спасителен. Страх же перед людьми приводит к преступлениям.

Рабы всегда развратнее, подлее и более жестокосерды, нежели свободные люди. Последние занимаются науками, общественными делами страны, имеют перед собою великие примеры и подражают им. Рабы же, довольные настоящим днем, ищут в распутстве забвения того уничижения, в котором они обретаются. Вся жизнь их окружена неизвестностью, они не знают, к чему ведут их преступления, что заставляет их усугубить эти темные дела.

Хотите предупредить преступления? Старайтесь, чтобы свет науки сопровождал свободу. Науки приносят вред, когда они мало распространены… Неправда, что наука вредна для человечества! Перед ее светом исчезнут невежество и клевета, неправедная власть задрожит, одни законы останутся непоколебимыми, всемогущими».

Указав на важное значение религиозного начала, много содействовавшего сплочению полудиких людей в правильно организованные общества, для которых были изданы первичные законы, останавливаясь на Богом избранном народе, Беккариа объясняет причину накопления такой массы фальши и предрассудков, диких понятий и зверских обычаев, для борьбы с которыми нужны теперь хорошие законы и судьи, достойные священнодействовать в храме правосудия. Он вооружается против полузнания, которое гораздо вреднее, нежели круглое невежество. Представители полузнания должны быть устранены из этого святилища, в него не должен быть допущен ни один элемент растления, продажности и деморализации. Много есть способов для предупреждения преступлений. Самое действительное и плодотворное – усовершенствование народного воспитания.

В чем должно состоять это перевоспитание? Беккариа указывает на своего идола, Жан-Жака Руссо. Этот всеми преследуемый великий просветитель доказал, что воспитание детей состоит не в загромождении их памяти, а в толковом восприятии солидных знаний, в преимуществе качественности перед количественностью, оригиналов перед копиями, в знании явлений мира, нравственного и физического. Надо доказать детям пользу добродетели путем убеждения или примера, а не приказаниями, которые порождают только минутное и лицемерное послушание. Эта пора наступит еще не скоро, и только тогда единственной задачей законодательства будет народное счастье.

Вот, в сущности, главные положения знаменитого трактата, который никогда не потеряет своего значения в истории культуры европейского общества.

Появление этого трактата потрясло всю Западную Европу. Оба враждующих лагеря – друзья и враги прогресса – встрепенулись. Чувствовали и сознавали все, что труд Беккариа произведет решительный переворот, радостный для одних, ненавистный другим, что от этой искры, брошенной в массу горючих материалов, накопившихся в недрах общественной жизни, произойдет взрыв, от которого рухнет все здание средневековых правовых порядков. Это ожидание поклонников Беккариа, дружно работавших для распространения его идей, и опасение врагов, всячески старавшихся затормозить успех его книги, действительно осуществились – и очень скоро. На скромного миланского обывателя, занимавшегося философией и видевшего свою жизненную задачу в «любви к свободе, литературной репутации и сочувствии к несчастиям людей, жертв многих ошибок», вдруг было обращено всеобщее внимание. Он сделался объектом восторженных похвал и злостных инсинуаций. Имя его произносилось одними с умилением, другими с негодованием – его называли невеждой, разбойником, безбожником. Люди свободного образа мыслей чуть не молились на Беккариа; церковники и ветхозаветные законники проклинали его на всех перекрестках, изрыгали хулу на его книгу, не жалели доносов, чтобы погубить автора. В дружной травле молодого философа приняли благосклонное участие духовные и светские особы. Беккариа выставлялся то как закоренелый безбожник, заклятый враг религии вообще и католичества в особенности, то как демагог, стремящийся разрушить все основы, на которых зиждется гражданское общество. Приходилось полемизировать с набожными сикофантами в печати. Анонимные доносы начальству были несравненно мягче и безвреднее, нежели возражения, посыпавшиеся как из рога изобилия из недр клерикального лагеря. Благодаря покровительству, которым Беккариа пользовался у наместника Ломбардии, графа Фирмиани, втайне сочувствовавшего гуманным идеям молодого борца, доносы были оставлены без последствий. Зато мстительная рать ханжей и сторонников мракобесия набросилась на Беккариа с невероятным ожесточением. С пеной у рта стали они разносить этого «бунтовщика, фанатика, опасного писателя, обманщика, необузданного сатирика». Книга его была, по мнению этих господ, «возмутительной, ядовитой, безбожной и бесчестной». Она изобилует бесстыдным кощунством, наглой иронией, скандальным глумлением, грубыми клеветами – и на кого? На представителей религии, руки которых, по словам этого безбожника, «обагрены человеческою кровью». Прелаты католической церкви, известные своею мягкостью и человечностью, оказываются изобретателями самых бессмысленных и жестоких наказаний, ересь не входит в группу преступлений «оскорбления величества»! Еретики, преданные анафеме церковью, изгнанные светскими государями, оказываются жертвами недоразумения! Одним словом, не было ни одного преступления, предусмотренного уголовным кодексом, в котором бы не оказался виновным автор ненавистного трактата, испортившего немало крови сторонникам существующих порядков.