Трудно было ожидать от генерала Зова, чтобы он догадался об истинных последствиях роковой ошибки его адъютанта. Между тем соединенная взрывная мощь двух тысяч четырехсот сорока двух огромных атомных снарядов, вылету которых наружу воспрепятствовали тяжелые, каждая в несколько тонн, железобетонные задвижки, обратилась в значительной своей части в обратную сторону, вглубь земли, вырвала весь огромный атавийский материк из материнской планеты, зашвырнула его на головокружительную высоту в пятьдесят девять тысяч семьсот километров и превратила в спутника Земли.

Нам остается честно признать, что, с точки зрения научной, отрыв Атавии от Земли и превращение ее в самостоятельное небесное тело весьма трудно объяснить.

Что касается генерала Зова, то он втайне лелеял надежду, что залп все-таки каким-то образом прошел удачно. Как бы то ни было, он и виду не показывал, что сомневается в полной удаче залпа. Про себя он решил: в случае обнаружения неудачи, свалить всю вину на инженеров…

Словом, генерал Зов молчал насчет своих сомнений. Он только позволил себе посоветовать сенатору Мэйби не торопиться с официальным объявлением войны, а повременить, покуда придут более или менее достоверные сообщения из-за океана. Тем более, что магнитные бури, как правило, длятся два-три часа и никогда не затягиваются дольше чем на трое суток.

Но Мэйби не счел возможным откладывать дело на столь неопределенный срок. За неимением лучшего решено было обойтись сведениями о взрыве «советских» атомных снарядов на территории Атавии. По плану Зова один из них должен был разорваться в районе Зеленых озер, километрах в пятидесяти к западу от города Тахо, другой – примерно на половине пути между городами Киним и Кремп, третий – на самой полигонской границе. Во всех этих трех направлениях были еще в одиннадцатом часу вечера отправлены на автомобилях офицеры связи для уточнения обстановки на месте.

Одновременно по линии военного министерства было отдано приказание: немедленно, впредь до восстановления нарушенной землетрясением постоянной телеграфной и телефонной связи, обеспечить временную связь силами и средствами воинских частей.

В половине двенадцатого утра загудел полевой телефон, установленный на просторном письменном столе сенатора Мэйби, временно исполнявшего обязанности президента Атавии. Начальник Кинимской особой бактериологической станции ставил Мэйби в известность, что вчера, ровно в девять часов вечера, землетрясением разрушено несколько подсобных строений, в которых содержались тысяча триста крыс и около пятидесяти тысяч мелонота вульгарис…

– Чего? – переспросил господин Мэйби. – Как вы сказали? Чего там такого около пятидесяти тысяч?

– Мелонота вульгарис, сударь, то есть майских жуков.

– И вы уверены, что с подобной сенсацией вам надлежит соваться именно ко мне?

– Дело в том… Дело в том… Словом, это не совсем обыкновенные крысы и жуки…

– Конкретнее, профессор, конкретнее!

– Они, – голос по ту сторону провода зазвучал явно приглушенно, они… видите ли, они заражены… одной весьма неприятной болезнью… Эта болезнь…

– Говорите ясно – чем заражены? Корью, свинкой, зубной болью?

И голос по ту сторону провода еще тише проговорил, почти прошептал:

– Чумой, господин сенатор…

– И что же? – спросил после довольно продолжительной паузы Мэйби. – Они все погибли? Они дорого обошлись, но погибли? Так, что ли?

– Боюсь, что не все. Они разбежались в довольно большом количестве. Это крысы. А майские жуки разлетелись… Тоже в довольно большом количестве. Если не принять немедленно самых решительных мер, Атавии грозит эпидемия…

Мэйби положил трубку полевого телефона и приказал секретарю немедленно созвать на совещание министра обороны, министра юстиции, министра здравоохранения, руководителя секретной полиции и начальника медицинской службы армии.

В ходе совещания возникла необходимость в вызове с соответствующими материалами начальника бюро обеспечения армии и флота медикаментами, некоего полковника Омара – человека в высшей степени элегантного, корректного, выдержанного и исполнительного. Полковник явился без промедления – высокий, с идеальным пробором над испещренным морщинами лошадиным лицом, с постоянно подмаргивающим правым глазом – у полковника был тик. Он явился несколько возбужденный, слегка побледневший, чаще обычного подмаргивающий, но полный искреннего желания быть полезным всем, кто в нем нуждается.

Его вызвали, чтобы уточнить, где, на каких складах военного ведомства и в каком количестве хранятся противочумные вакцины и сыворотки и как, по его мнению, проще и быстрее перебросить их в районы, признанные угрожаемыми.

Высокое совещание узнало от элегантного полковника, что правительство Атавии не имеет в своем распоряжении ни единой ампулы противочумной сыворотки и вакцины. Все наличные запасы были сегодня, примерно в половине десятого утра, запроданы полковником Омаром господам Варфоломею и Теодору Патогенам из Боркоса. К ним и следовало сейчас обращаться за вакциной и сывороткой, если в них возникла такая острая потребность.

Первым пришел в себя генерал Зов. Быть может, потому, что он за истекшие сутки уже несколько привык к таким сильным нервным потрясениям.

– Измена! – зарычал он, кинувшись с кулаками на еще более побледневшего полковника. – Предательство! Под суд!

– Одну минуточку, генерал! – остановил его Мэйби. – Поговорим спокойней. Этот человек от нас никуда не уйдет.

– Итак, – обратился он к полковнику, – вы сегодня утром запродали двум боркосским дельцам все наличные запасы противочумной сыворотки? Я вас правильно понял?

– Так точно, господин президент!

– Вы продали средство, которое помогло бы нам повести решительную борьбу с опасностью эпидемии чумы, грозящей распространиться на всю страну, в том числе и на меня, и на вас, и на членов вашей семьи, и всех здесь присутствующих…

– Грозящей распространиться?! – пролепетал в великом испуге полковник. – Разве появилась такая угроза?

– Вы хотите уверить меня, что не знали о реальной опасности чумы, нависшей над нашей страной? – продолжал допрашивать сенатор Мэйби.

– Впервые от вас слышу, господин сенатор!

И это была сущая правда. Если бы полковник Омар знал о том, что произошло прошлым вечером в Киниме, он не ограничился бы при совершении сделки с братьями Патоген пятью процентами комиссионных. Он содрал бы с них пятнадцать, двадцать, двадцать пять процентов!

– Я готов в этом присягнуть, – продолжал он, видя, что его словам не доверяют. – Как я мог узнать? Ведь ни радио, ни телеграф, ни междугородный телефон не действуют со вчерашнего вечера.

– Вас мог поставить об этом в известность этот, как его, Патоген.

– Что вы! – простодушно воскликнул полковник. – Какой же делец станет раскрывать свои козыри при совершении сделки!

Это был вполне логичный и убедительный ответ.

– И у вас не возникло подозрений? – терпеливо переспросил Мэйби. Вдруг ни с того ни с сего приходит джентльмен с предложением немедленно продать ему все наличие такого редкого и неходкого товара, как противочумная сыворотка.

– Никаких. Я полагал, что у господина Патогена имеются достаточно серьезные основания для заключения такой сделки. Возможно, где-нибудь в Индии вспыхнула эпидемия чумы, или в Европе. Человеку представилась возможность заработать на чуме… Я так полагал.

– Гм! – промычал Мэйби.

– Я попытался поставить себя на его место, – продолжал теперь уже вполне оправившийся полковник. – Если деловому человеку посчастливится первому узнать о надвигающемся голоде, он постарается поскорей скупить все наличные запасы зерна. И это только разумно. Точно так же и с чумой. Таково мое скромное мнение, сударь.

Так как его слова отнюдь не вызвали протеста, полковник позволил себе уточнить обстоятельства дела:

– Смею утверждать, что я при совершении этой сделки твердо стоял на страже государственных интересов. Мне удалось запродать весь наличный запас сыворотки, лежавший мертвым грузом на наших складах, с пятнадцатипроцентной надбавкой на его себестоимость, и это принесло, смею верить, достаточно большую прибыль казне. Кроме того, эта сделка создавала возможность заказать точно такое же количество новой сыворотки, что не могло бы не содействовать в какой-то степени преодолению депрессии в фармацевтической промышленности…