— Вот сюда лампочку ввернём, видите — патрон, — говорит Митька, — а эту полку уберём. Сюда поставим клетки, а сюда аквариумы. Здесь будет гнездо для ужа, а для белочки мы колесо сделаем — пусть бегает.

— Колесо? — спрашивает Таисия Петровна. — Да, колесо… Только я должна посоветоваться с директором.

Она ушла, и её не было очень долго. Вернулась она раскрасневшаяся, у неё даже причёска чуть растрепалась.

— Ну вот что, — говорит, — даёте слово, что живой уголок не будет мешать занятиям?

— Даём! — кричат все.

— А даёте слово, что сами будете ухаживать за зверушками, убирать за ними и не отвлекаться на уроках?

— Даём!

— Ну, глядите! Нам даётся испытательный срок. Если сдержите слово, живой уголок останется, а если подведёте меня…

— Не подведём! — кричат. — Ура!

— Козу привезу! — орёт Лисогонов.

— Крокодила! — кричит Мишка Хитров.

— Никаких коз! Никаких крокодилов, — пугается Таисия Петровна. — У нас нет для этого подходящих условий! А всех лесных птиц и зверушек мы возьмём с собой в поход, в лес. И там выпустим на волю. Согласны?

— Ура! Согласны!

— Тогда вот что: эти зверята теперь ваши воспитанники. Ухаживать за ними будут все звёздочки по очереди. Начнут «Светлячки», потому что инициатива принадлежит им, — говорит Таисия Петровна. — А теперь все по местам, начинается урок.

Весна вдруг хлынула в город. В парках над влажной землёй поднимался пар, и казалось, что травинки и всяческая прочая зелень прямо на глазах лезли из этой земли поближе к солнышку.

А солнце пекло всерьёз.

С улиц исчезли шубы, меховые шапки, варежки и зарябило в глазах от ярких плащей, платочков, шляп, лысин и причёсок самой разнообразной формы и цвета. Лужи высохли, во дворы пришёл футбол.

— У меня просто ноги чешутся, так поиграть охота, — говорит Митька Нине Королёвой.

— Так нельзя сказать — «ноги чешутся», — говорит Нина.

— Почему это нельзя? Могу я сказать: руки чешутся дать, допустим, Лисогонову по шее?

— Можешь.

— А почему «ноги чешутся» нельзя? — спрашивает Митька.

— Потому что некрасиво! — твёрдо отвечает Нина. — Будто у тебя чесотка.

— Слушай, — изумляется Митька, — ты, по-моему, сумасшедшая! При чём здесь чесотка, если мне охота в футбол сыграть?!

— Ну и играй себе! Только не чешись.

— Ах так! Я тебя серьёзно спрашиваю, а ты смеёшься?!

— Скандал в благородном семействе, — встревает ехидный Лисогонов. — Слышал, слышал, на кого у тебя руки чешутся!

— Так я же сказал «допустим». К примеру сказал, — смущается Митька.

— Знаю, знаю, — говорит Лисогонов и делает оскорблённое лицо, — сначала к примеру, а потом не к примеру. Почему-то про Лёшку ты не сказал «допустим». Не-ет, видно, зря я вас всех спас от того дылды, который голубя пинал!

От такого нахальства Митька даже поперхнулся.

— Что-о? — спрашивает. — Ты нас всех спас?

— А то нет! От вас бы пух и перья полетели, как от того голубя, если бы не я!

— Ну знаешь, Гошка, — говорит Нина, — ты просто хвастун!

— Да мы без тебя ещё и лучше бы справились. Только под ногами путался, — кричит Митька.

— Ах так?! Путался, значит, — зловещим шёпотом говорит Лисогонов и даже бледнеет от обиды. — Ну погодите, погодите! Пусть только на вас кто-нибудь нападёт ещё! Путался, а?!

— Да будет вам! — говорит Лёшка. — Ты это, Митька, зря. Несправедливо.

— А чего ж он хвастает?! — кричит Митька.

Но в это время в класс вошла Таисия Петровна и старшая пионервожатая. Все встали, поздоровались, и спор сам собой прекратился, чему Митька был очень рад, потому что чувствовал себя не очень-то правым.

Лицо у пионервожатой было серьёзным, даже, можно сказать, торжественным.

— Дорогие ребята, — говорит старшая пионервожатая, — всё ближе и ближе один из самых главных праздников нашей страны. И наступит он ровно через две недели. Какой это праздник?

Ну тут, конечно, весь класс закричал:

— День рождения Владимира Ильича!

— Правильно! — говорит пионервожатая. — Но для вас этот день будет особенно торжественным. Пожалуй, в вашей жизни такого дня ещё не было, потому что двадцать второго апреля большинству из вас повяжут на шею вот такой галстук, цвета алой крови, пролитой за свободу лучшими людьми нашей Родины. Повяжут достойным. Но нам, мне и вашей учительнице Таисии Петровне, очень хочется, чтобы все вы оказались достойными чести стать в ряды юных ленинцев. Я знаю, что вы стараетесь, я вижу этот лист бумаги на стене и на нём итоги соревнования ваших звёздочек. Итоги, прямо скажу, неплохие, мы довольны вашим классом. Вам всё предстоит впервые — первый сбор, первая пионерская линейка, первый пионерский костёр. Но для того чтобы стать настоящим пионером и на призыв «Будьте готовы!» от всего сердца ответить «Всегда готовы!», мало просто хорошо учиться и достойно вести себя. Надо ещё быть политически грамотными людьми. Скоро среди октябрят нашей школы будет проведён конкурс на лучшее знание истории пионерского движения. Готовьтесь к нему, не ударьте лицом в грязь.

— А какие вопросы будут? — спрашивает Вика.

— Вопросов будет много. Ну например, такой: когда день рождения пионерской организации?

— Кто ж этого не знает, — говорит Вика, — девятнадцатого мая тысяча девятьсот двадцать второго года.

— Молодец! А когда ей присвоено имя Ленина?

— В тысяча девятьсот двадцать четвёртом году, — говорит Вика.

— А когда основана газета «Пионерская правда»?

Вика задумалась, подёргала себя за косичку, покраснела так, что капельки пота на носу выступили, и прошептала:

— Я не знаю.

— А кто знает? — спрашивает пионервожатая.

— По-моему, в тысяча девятьсот двадцать шестом году, — говорит Мишка Хитров.

— Нет, не в двадцать шестом, а в двадцать пятом, — тихо говорит крохотная, незаметная девочка Лиза Морохина из лисогоновской звёздочки.

— Съели? — шепчет Лисогонов.

— Просто молодцы! — говорит вожатая. — Буду очень рада, если ваш класс победит в конкурсе.

— А как же! Конечно, победим, — снова встревает Лисогонов, — только я себе другой галстук повяжу, не такой, как у вас.

Тут весь класс просто ошалел от изумления. Тихо-тихо стало. А вожатая так растерялась, что слова вымолвить не могла. Лицо её покрылось красными пятнами, брови нахмурились.

— Что ты сказал? — спрашивает. — Другой галстук повяжешь? Как же это?

— Не такой, — упрямо говорит Лисогонов, — не шёлковый. Я ситцевый повяжу, бабушкин. Первые пионеры шёлковые не носили, они ситцевые носили. Бабушка свой до сих пор хранит. Она мне обещала его передать. Она сказала — это будет как… как эстафета.

— Ну что ж, — улыбается вожатая, — дело в конце концов не в материале. Тогда и вправду ситцевые носили. Время было трудное, не до шелков. А это здорово, что у тебя бабушка из первых пионеров! Она в каком году вступала?

— В двадцать втором. Я же говорю: первая.

— Вот это да! — восклицает вожатая. — А ты не можешь пригласить свою бабушку в школу, на торжественную линейку?

— Отчего ж не могу, — говорит Лисогонов и весь раздувается от важности. — Конечно, могу! Моя она бабушка или чья?

— Ну что ж, — говорит вожатая, — не забудь! До свидания, ребята. Готовьтесь.

И она ушла.

Весь класс Гошку Лисогонова окружил, все его расспрашивают о знаменитой бабушке, а он грудь колесом выгнул, ходит гордый и всё на Митьку поглядывает.

— Ну что, — спрашивает, — чешутся у тебя руки или уже не чешутся?

— Не чешутся, — говорит Митька, — только ты не больно-то задавайся. Ты ведь ещё не твоя бабушка.

— Неважно, — говорит Лисогонов, — я её внук. Такие внуки, как я, на дороге не валяются.

— Ну ладно, уважаемые внуки и внучки, — смеётся Таисия Петровна, — садитесь по местам. Просклоняем существительное «внук», а потом проспрягаем глагол «валяться».