В воскресенье пошли всем классом в цирк, на утреннее представление. Столько народу было, будто весь город собрался.

А лишние билетики ещё у моста через Фонтанку спрашивали.

Нина, Мишка, Вика и Митька, конечно, сидели рядом. Места у них были замечательные, у самой арены, в третьем ряду.

До чего же всё-таки замечательная штука — цирк!

Гремит музыка, пахнет влажными опилками, сияют прожектора, а ловкие и сильные люди вытворяют на ваших глазах немыслимые совершенно вещи да ещё улыбаются при этом, будто всё, что они делают, совсем не трудно, а просто, весело и интересно. Будто каждый так сможет.

Почти целых три часа праздника! Красота!

Белоснежные кони танцевали вальс, кланялись, становились на колени.

И всё это по приказу тоненькой девушки — дрессировщицы с длинным бичом, которым она никого не била, а только хлопала, будто из пистолета стреляла.

Потом акробаты-прыгуны показывали свои фантастические прыжки и воздушная гимнастка вертелась на трапеции под самым куполом.

Жутковатое это зрелище!

Представьте: тревожно рокочет барабан, зрители умолкают, и вдруг артистка срывается вниз головой, цирк дружно ахает, а она уже висит как ни в чём не бывало, зацепившись за перекладину пальцами ног, и улыбается, и шлёт воздушные поцелуи восторженной публике.

Но главным героем представления был, конечно же, клоун.

Чего он только не вытворял!

Передразнивал артистов, потешно падал, с него слетали невероятных размеров башмаки, он запутывался в собственных ногах — никак не мог их пересчитать.

И всё с таким серьёзным, старательным лицом, что зрители просто стонали от хохота.

А у Митьки заболел живот и напала икота.

Клоуну с таким же уморительно серьёзным видом помогал маленький ослик, с серой замшевой мордой и печальными глазами.

Ишачок упирался всеми четырьмя ногами, когда клоун тащил его на арену, брыкался, ходил на задних ногах, громко кричал.

А самый весёлый номер был в конце представления.

Клоун притащил упирающегося ишачка, поставил его на середину арены и показал зрителям большую коробку конфет и карманные часы величиной с дыню. А потом он пронзительно закричал:

Дорогие зрители!

Прокатиться не хотите ли?

Вот стоит ослик —

Уши да хвостик!

Кто на нём усидит —

Тот храбрец и джигит!

Вот часы, вот приз —

Одну лишь минуту

Не брякайтесь вниз.

Все настороженно молчали и переглядывались.

— Ну что же вы! — кричит клоун. — Неужели никто из вас не любит конфеты?

— Любим! — кричат все в один голос.

— Так выходите же, удальцы-храбрецы! Продержитесь на этом скакуне одну минутку, и конфеты ваши! — подзадоривает клоун.

Сперва никто не решался попробовать. Зрители посмеивались, переглядывались, толкали друг друга локтями, но желающих не находилось. Стеснялись. Тогда клоун стал стыдить.

— Какой стыд! Какой позор на ваши головы, — кричит. — Неужели здесь не найдётся ни одного смелого человека?! Испугались маленького ишачка!

И вдруг сидевший рядом с Митькой большой, усатый человек поднялся с места, подкрутил ус и надменно сказал:

— Кто испугался?! Я испугался?! Арчил Коберидзе испугался?! А ну подайте мне этого жалкого ишака, и вы увидите, что я сейчас с ним сделаю!

— Давай, давай! — кричит клоун. — Милости прошу! Наконец нашёлся храбрый человек! Ай, ай, пропали мои конфеты, плакали горючими слезами.

— Эх, опередили! — шепчет Мишка Хитров и с досады хлопает кулаком в ладонь.

— А ты когда-нибудь верхом ездил? — спрашивает Вика.

— Подумаешь! Делов-то — на ишаке прокатиться! — говорит Мишка. — Упустил! Сейчас бы конфеты лопали! Этот-то, ясно, заберёт их, слыхали — Коберидзе его фамилия, грузин, значит. Грузины — они все наездники.

Ишачок спокойно стоял и ждал. Когда доброволец подошёл к нему, все засмеялись — ишачок был такой маленький, а человек толстый и важный.

— Одну минуту? — спрашивает.

— Одну, дорогой! Только одну маленькую, совсем коротенькую минуточку, и можешь угощать друзей конфетами.

— Эх дурак я, дурак. Упустил! — шепчет Мишка.

— Ты безумный человек, кацо! Ты не знаешь, кто такой Арчил Коберидзе! — гордо говорит доброволец.

— Так ты и есть сам Арчил Коберидзе, — с притворным ужасом говорит клоун и подмигивает зрителям. — Ой, пропала моя глупая голова! Пропали мои конфеты!

— Ах подмигиваешь? Смеёшься? Ничего, ничего, сейчас плакать будешь! — кричит Арчил Коберидзе.

И он вскочил на ишака.

Что тут началось!

Ишачок вдруг заподпрыгивал сразу на четырёх ногах, будто это были не ноги, а пружинки.

Вместе с ним заподпрыгивал наездник.

Потом ишачок лихо взбрыкнул и наездник, нелепо взмахнув руками, шлёпнулся на арену.

Он сидел, недоуменно хлопал глазами, а цирк покатывался со смеху.

Клоун встал на голову, подрыгал ногами, потом прыжком поднялся и сделал сальто.

— Ах, ах! Какой нехороший, какой скверный ишак! — кричит клоун. — Можно сказать: просто какой-то невоспитанный осёл! Сбросил такого джигита, как тебе не стыдно!

— Иа, иа! — говорит ишак.

— Ах так! — кричит Арчил Коберидзе. — Сейчас ты увидишь! Сейчас все увидите!

Он азартно сорвал с себя пиджак, снял шляпу и в ярости швырнул их на бортик арены.

Ишачок спокойно и равнодушно стоял на прежнем месте и жевал губами, будто ничего не произошло.

Арчил Коберидзе осторожно подкрался к нему сзади, прыгнул на спину и схватил руками за уши. Теперь, как ни взбрыкивал ишачок, как ни подпрыгивал, ничего у него не получалось. Клоун держал в руках секундомер и кричал:

— Ай, молодец! Джигит! Двадцать две секунды! Двадцать четыре! Ай, пропали конфеты! Двадцать девять! Тридцать!

— Видишь, кацо! — кричал джигит.

— Вижу, дорогой! Вижу!

— Теперь понял? — спрашивает Арчил Коберидзе.

— Понял, понял! Пропал я! — причитает клоун.

— То-то же! Я — Арчил Коберидзе! — говорит Арчил Коберидзе.

— Эх! Плакали мои конфеты, — говорит Мишка Хитров. — Упустил!

И тут присмиревший было ишачок разбежался изо всех сил, а наездник скакал на нём победителем и даже исхитрился помахать зрителям рукой.

Но ишачок вдруг остановился на всём скаку, и Арчил Коберидзе, перелетев через его голову, шлёпнулся со всего размаху на арену. Что было!

Цирк просто стонал от хохота.

У многих слёзы текли и животы разболелись.

А клоун вдруг вскочил на ишачка и спокойно уехал с арены.

На этом представление окончилось.

Когда отсмеялись всласть и уже пробирались меж рядами к проходу, Митька неожиданно сказал:

— Не нравится мне это… Хоть и смешно.

— Смешно, — говорит Вика, — только жалко.

— Жутко смешно, — кричит Мишка. — Вон этот Арчил Коберидзе идёт! Какой-то он понурый…

— Будешь тут понурый, — говорит Митька.

— Когда все смеются над тобой, — добавляет Нина.

— Подумаешь, — говорит Мишка, — сам виноват. Зачем полез?

— Зачем, зачем! — кричит Митька. — Он думал, что сможет! Он же не знал, что этот осёл такой опасный ишак! Сам-то, думаешь, усидел бы?

— Кто?! Я?! — кричит Мишка. — Уж будь здоров! Жалко, не успел.

— Не хвастай, Мишка! — говорит Вика. — Слушать неприятно.

Они уже вышли в коридор.

Направо был буфет, дальше — раздевалки. А налево висела плотная занавеска и над ней надпись: «Посторонним вход воспрещён».

— Глядите-ка, — говорит Мишка, — что-то там, наверное, жутко интересное, давайте заглянем?

— А надпись? — спрашивает Нина.

— А-а! Подумаешь! Мы в щёлочку!

Ребята осторожно раздвинули занавес и в тускло освещённом коридоре увидели двоих людей. Они что-то рассказывали друг другу и весело смеялись.

Вдруг Митька выпустил занавеску и принялся так хохотать, что чуть на пол не сел.