— Нет, не успел.

У меня на столе лежала местная газета с очерком о Шмелеве. Я дал ее гостю. Чикуров внимательно прочел очерк, вернул газету.

— Вы знаете, Игорь Андреевич, для нас эта публикация в какой-то степени праздник. Сами знаете, как в последнее время пресса пишет о нашем брате. Даже Генерального прокурора не жалуют…

— Гласность, — усмехнулся Чикуров.

— Но почему-то однобокая. Это… — ткнул я пальцем в газету, — исключение. А ведь есть отличные работники, которые заслуживают, чтобы о них знали люди.

Мне хотелось дать понять следователю из Москвы, как я отношусь к Шмелеву. Вопрос о нем тоже, видать, беспокоил Игоря Андреевича.

— Захар Петрович, я что-то не понимаю. — Чикуров снова взял в руки газету. — Судя по статье, Шмелев, как говорили раньше, маяк. Бери и представляй к ордену. Но как это все воспринимать в свете дела Киреева?

Честно говоря, я сам находился в довольно щекотливом положении.

— Поймите меня правильно, — продолжал Чикуров. — Да и не люблю я недомолвок… Откуда взялось, что Шмелев необъективен?

— Буду и я откровенен. Считаю, что обвинять Николая Павловича в предвзятости по этому делу нет никаких оснований.

— Жалуются?

— Жалуются, — кивнул я. — Но, по-моему, нам к этому не привыкать, ведь мы не деньги, чтобы всем нравиться.

— А сам Шмелев что? — допытывался Чикуров.

— Трудно ему. С одной стороны, после публикации в газете петь бы да плясать от радости… Еще бы! Поздравления сыплются отовсюду. На улице узнают. Даже пригласили в пионерлагерь. Встреча с героем наших дней… А тут — недоверие. Вчера пришел мрачнее тучи.

— Из-за меня? — в лоб спросил Чикуров.

— А кому это было бы по душе? — вопросом ответил я. — Всю жизнь отдать следственной работе и получить такую оплеуху. Знаете, что он сказал, узнав о вашем приезде? Баба с возу — кобыле легче. Это он о себе. Честно говоря, я Николая Павловича просто не узнаю. Думаю, его можно понять.

Чикуров задумался. Надолго. И неожиданно спросил:

— А уж так ли необходимо отлучать Шмелева от дела?

Ну прямо читал мои мысли!

— Господи, вовсе нет.

— Вот и отлично! Будем работать вместе. Работы хватит на двоих.

Чикуров снял гору с моих плеч.

— Я даже не уверен, что обойдетесь вдвоем. Как вы знаете, иное дело — что айсберг: главное под водой, — поддержал я предложение следователя из Москвы, но, чтобы выдержать субординацию, выдвинул свое условие: — Однако сделаем так: пусть Николай Павлович введет вас в курс дела, а потом, если решите его оставить под своим началом, я возражать не стану.

— Принимается, — кивнул Чикуров.

— Пойдемте к Шмелеву, познакомлю. Заодно покажу вам кабинет, который мы специально освободили для вас.

Николай Павлович встретил нас настороженно. Вид у него был неважный. Осунулся, посерел лицом. Еще буквально неделю назад ему никак нельзя было дать его шестидесяти семи лет, а тут сразу превратился в дряхлого старика…

Я представил следователей друг другу. Гость из Москвы был подчеркнуто вежлив и поздравил Шмелева.

— С чем? — буркнул Николай Павлович. — Что мне, ветерану, не доверяют?

— Я говорю об очерке, — сказал Игорь Андреевич. — Знаете, прочитать о себе подобное лично я не надеюсь.

— Эхе-хе, — тяжело вздохнул Шмелев. — Лучше бы не печатали вовсе. Насмешка получается.

— Ну вот что, — как бы не слыша его последних слов, проговорил Чикуров, — дальше будем работать вместе… Мы вот с Захаром Петровичем… — Он глянул на меня и запнулся. — Словом, коней на переправе не меняют. Потащим воз двумя лошадиными силами. Не хватит их — попросим подмогу. Обещали…

Шмелев слабо кивнул. А я-то думал, обрадуется старикан. Впрочем, трудно быть сейчас на его месте.

— Короче, с сегодняшнего дня поступаете под начало Игоря Андреевича, — сказал я, попробовал обратить все в шутливую форму: — Тем более он советник, а вы младший советник юстиции.

Николай Павлович даже не улыбнулся, только пожал плечами: мол, если начальство решило, он подчиняется.

— Значит, у нас нынче пятница, так? — по-деловому сказал Игорь Андреевич. — Сегодня и завтра засядем. Буду вникать в дело под вашим началом…

— Простите, Игорь Андреевич, — перебил я его, — почти все допросы сняты на видео.

— Отлично, — обрадовался Чикуров. — Просто здорово! Недаром говорят, лучше раз увидеть… Ну а уж с понедельника впряжемся.

Я хотел было оставить следователей наедине, но вспомнил о документе, пришедшем сегодня из Москвы, — забыл о нем, переживая, как выйти из сложной ситуации со Шмелевым.

— Игорь Андреевич — сказал я, — вы — везучий. Не успели ступить на южноморскую землю, как поступило одно письмецо. Думаю, это подарок для следствия.

— Подарок? — вскинул брови Чикуров.

В глазах Шмелева тоже промелькнуло любопытство.

Я позвонил секретарю, чтобы она взяла на моем столе письмо с сопроводиловкой Прокуратуры Союза и принесла в кабинет Шмелева.

— Знаете, чье послание? — обратился я к Николаю Павловичу. — Скворцова.

— А кто это? — полюбопытствовал Игорь Андреевич.

— Коммерческий директор нашего «Детского мира», — пояснил Шмелев и коротко рассказал, что именно с его показаний началось дело Киреева.

— Посидел Скворцов в следственном изоляторе и написал Генеральному прокурору, — продолжал я. — Приглашает его на свидание. Обещает вывести на чистую воду всю южноморскую мафию.

— Так и назвал — мафия? — спросил Николай Павлович, качая головой.

— Да, именно так, — подтвердил я.

Первым ознакомился с посланием Скворцова Шмелев, а потом уж передал Чикурову.

— Та-ак, — протянул тот, возвращая документ. — Значит, ждет в гости самого Генерального. Только ему откроется…

Надо объяснить Сковорцову, что приезд Генерального — нереально, — сказал я. — Пусть считает нас его доверенным лицом. Ну а если Скворцов не захочет излить свою душу мне и Николаю Павловичу…

— Почему не захочет? — перебил Чикуров.

— А вдруг заподозрил в принадлежности к этой самой мафии? — пояснил я и продолжил: — Так вот, в таком случае он вроде должен доверять вам. Как представителю Москвы.

Игорь Андреевич кивнул.

— Знаете что? — кисло проговорил Шмелев. — Увольте-ка меня от встречи со Скворцовым. Я уже допрашивал его. Не раз и не два. Честно говоря, больше желания нету.

— А я предлагаю устроить перекрестный допрос и участвовать в нем нам всем, — сказал я, потому что щепетильность Николая Павловича показалась мне в данной ситуации неуместной. — Если же разговора не получится, тогда Чикурову карты в руки.

— Правильно, — поддержал меня Игорь Андреевич. — Прямо в понедельник и допросим.

Нигде я так не высыпался, как в моем родном Синьозере — большом селе, где я родился и где живет поныне моя матушка. Воздух здесь пьянящий, настоянный на росных травах. Он особенно бодрит, когда лето уже на исходе, а деревья в саду рдеют налитыми ядреным соком яблоками.

Первых петухов я проворонил и был разбужен хриплым лаем Шайтана — старого, как Мафусаил, пса;

— Кшишь ты, окаянный! — послышался за окном сердитый голос матери. — Гостей разбудишь…

Моя родительница была уже на ногах: встала, по обычаю, ни свет ни заря.

Ее гости — моя жена Галина, дочь Ксения (они тут две недели) и я, прилетевший вчера, чтобы побыть с родными пару дней — субботу и воскресенье. Засиделись за полночь. Но и четырех часов хватило, чтобы усталость многих месяцев отпустила. В жарком душном Южноморске о таком облегчающем сне можно только мечтать…

Я распахнул окно, высунулся наружу. И дух захватило от красоты.

Синьозеро расположилось на возвышенности, и многие его улочки словно стекали к озеру с таким же названием. Окрестили его так не зря: вода в нем голубая-голубая.

Сейчас над озером стлался туман, что развеется под лучами солнца. Оно еще пока пряталось за дальним лесом. Слегка розовела лишь ободранная маковка церквушки, поставленной синьозерскими прадедами на самом высоком месте.