Вдова Вандерслуш, пересыпая свою речь угрозами, обращенными к Ванслиперкену, рассказала почти одним духом всю историю измены лейтенанта. Лорд Альбемарль слушал ее, не прерывая, а когда она кончила, спросил ее, знает ли она, что Ванслиперкен уже был здесь.

— Да, я его видела, когда он уезжал отсюда!

— Он обвинял вас в измене!

— Меня! — воскликнула она. — Ах, он негодяй! — и она снова одним духом рассказала всю свою историю с ним, с его собакой, свою помолвку с капралом и вчерашнюю сцену, избиение лейтенанта вениками и ее угрозу донести на него.

— Все, что вы нам сказали, фрау Вандерслуш, я не забуду, а пока советовал бы вам отправиться домой и ждать, пока мы вас не потребуем опять!

— Я готова явиться во всякое время! Посмотрим, мистер Ванслиперкен, посмотрим! — добавила она уже по адресу отсутствующего Ванслиперкена, после чего, сделав реверанс, как фрегат на всех парусах, выплыла из приемной.

— Ну, что вы на это скажете, мингер? — спросил лорд Альбемарль, когда за вдовой захлопнулась дверь.

— Я того мнения, что этот человек рожден для того, чтобы быть повешенным, — сказал герцог Портландский.

Между тем тот, о котором так лестно отзывались, получив записку Рамзая, поспешил явиться и уведомить его о том, что получил приказание немедленно отправляться в Портсмут. При этом лейтенант надеялся почерпнуть из писем Рамзая дальнейшие важные сведения, который рассчитывал сообщить своему правительству и тем еще более доказать свое усердие и верноподданические чувства. Рамзай принял Ванслиперкена даже более любезно, чем обыкновенно, и просил садиться.

На сообщение лейтенанта, что он получил приказание отправляться сегодня вечером, Рамзай сказал, что намерен ехать в качестве пассажира на его куттере, и что он будет иметь при себе очень большую сумму денег звонкой монетой, которую надо будет постараться незаметно принять на судно.

— Большую сумму звонкой монетой! — повторил Ванслиперкен, соображая, что ничто не помешает ему, заманив Рамзая на судно, сделать его своим пленником, объявив изменником и государственным преступником, а все эти деньги присвоить себе, так как о них никому не будет известно. — Это будет довольно трудно сделать, мистер Рамзай!

После некоторого обсуждения вопроса было, наконец, решено, что куттер снимется с якоря и отойдет мили на полторы в море, а часов около одиннадцати ночи Рамзай подойдет к нему на вельботе синдика; на оклик вельбота ответят: «Королевский посланный с депешами»; тогда ящик с звонкой монетой будет принят на куттер, равно как и сам пассажир. На корме судна будет зажжен фонарь, по которому Рамзай узнает, где оно будет находиться.

Условившись таким образом, Ванслиперкен удалился совершенно довольный, нимало не подозревая, что его игра открыта и что его измена известна и здесь, и там. В девять часов вечера на куттер прибыли королевские депеши и были приняты самим Ванслиперкеном, а в 10 часов он снялся с якоря и вышел в море, приказав зажечь фонарь на носу. Отойдя мили полторы от берега, лейтенант приказал лечь в дрейф, и около одиннадцати ночи к судну подошла длинная десятивесельная лодка. Когда ее окликнули с судна, с нее отвечали: «Королевский посланный с депешами!» Но едва успела она причал как человек 15 — 20 вооруженных людей взобрались на палубу куттера, вслед за ними Рамзай с пистолетами за поясом и обнаженной шпагой в руке.

Загнав экипаж вниз, Рамзай пошел прямо на Ванслиперкена и, подойдя к нему совершенно близко, сказал:

«Я, как видите, принял необходимые меры предосторожности и теперь должен свести с вами кое-какие счеты!» Поняв, что его измена и предательство известны Рамзаю, лейтенант до того растерялся, что кинулся на колени, прося пощады, но в этот момент Рамзай отвернулся, чтобы отдать необходимые распоряжения, — и Ванслиперкен со всех ног кинулся на нижнюю палубу.

— Ничего, пусть себе, — проговорил Рамзай, — все равно он здесь не уйдет от меня! Ребята, — приказал он своим людям, — живо подымай ящики, вот так! Надо спешить!

После этого он подошел к лодке, принял переодетую мальчиком Вильгельмину на судно и проводил ее в капитанскую каюту, куда вскоре были внесены и ящики с звонкой монетой. Вельбот был привязан к корме куттера, паруса поставлены, — и несколько минут спустя судно, которым теперь совершенно овладели заговорщики, под управлением нового штурмана быстро пошло вперед.

Трусливое отступление Ванслиперкена не было замечено никем из его экипажа, все сначала полагали, что он наверху, между тем как лейтенант бежал в носовую часть и там скрылся не только от заговорщиков, но даже от своего собственного экипажа, крайне удивленного таким неожиданным вооруженным нападением в мирное время.

Все оружие хранилось внизу, в каюте командира, а каюта эта была теперь занята неприятелем, и даже в проходе был поставлен сильный караул.

— Ну, я, признаться, ничего понять не могу! — сказал Кобль. — В мирное время быть взятыми на абордаж! Да это настоящий разбой! И думается мне, что в этом деле Ванслиперкен не без греха.

— Да! — сказал Шорт.

— Как бы то ни было, но я не намерен сидеть здесь взаперти! Сколько бы их там ни было, все же их должно быть меньше, чем нас! Неужели мы не попробуем добыть оружия и сделать против них вылазку или открытое нападение?!

— Mein Gott, все оружие в каюте, у нас здесь одни штыки да пары три пистолетов! — сказал капрал.

— У нас есть ганшпуги! — воскликнул Билль Спюрей. — Давайте их сюда!

— Лучше подождем до утра! — заметил Кобль.

— Да! — сказал Шорт.

— Но что они могли сделать со шкипером? Он точно в воду канул, а собаку его выгнали из каюты!

Матросы принялись собирать и готовить оружие; решено было, как только рассветет, сделать нападение на караул в проходе у дверей каюты.

Тем временем Рамзай, Вильгельмина и иезуит, расположившись в каюте, нашли и вскрыли все депеши, ознакомились с их содержанием, и если бы не желание спасти своих друзей в Портсмуте и на острове, то Рамзай пошел бы прямо в Шербург. Но надо было успеть предупредить друзей, и потому он решил идти сперва к острову.

Все это время экипаж, устроив баррикаду из своих коек и гамаков и распределив между собой шесть пистолетов и 200 патронов, произвел атаку на стражу у дверей каюты.

Экипаж «Юнгфрау» первым открыл огонь и ранил одного из людей Рамзая. Те отвечали тем же, но за своею баррикадой матросы были неуязвимы.

Имея уже несколько человек раненых и боясь обессилить себя еще более, Рамзай решил покинуть каюту. Через верхние люки вытащили на палубу ящики с золотом, затем высадили Вильгельмину, и все бежали наверх, заперев решетки всех люков, у которых были расставлены вооруженные люди, которые не давали никому показаться вблизи решетки, целясь прямо в голову. Весь день куттер оставался на военном положении и даже ночью было сделано несколько попыток вырваться на палубу, но заговорщики не дремали.

Судно шло с свежим попутным ветром, искусно управляемое опытной рукой. Вся нижняя палуба была теперь во власти экипажа, но выйти наверх им не удалось. На следующее утро был уже в виду остров Уайт. Рамзай страшно спешил прибыть скорее к цели, так как ни он, ни Вильгельмина и никто из его людей не имели за все это время никакой пищи. Около полудня куттер подошел к Черному хребту.

Сначала Рамзай рассчитывал удержать за собою судно и перевезти на нем в Шербург всех своих единомышленников с острова и из Портсмута, но теперь это уже было невозможно: у него было шесть человек раненых, и он не мог отправиться в бухту на своем вельботе, оставив на судне недостаточное количество людей, чтобы отстоять его от экипажа. Таким образом, ему оставалось только снести в вельбот свои сокровища и вместе с Вильгельминой и со всеми остальными отправиться на остров и уже оттуда послать оповестить всех своих единомышленников в Порстмуте и предложить им собраться на остров — ожидать предстоящего нападения.