Глава 24. Почему

Я пришла в себя, тяжело дыша и уставившись в потолок.

В отличие от дрейфа то туда, то сюда, сопровождавшего многие прыжки, я обнаружила, что меня вышибло, по-настоящему вышибло. Я издала невольный стон, глядя в потолок. По мне ударила мощная тяга тошноты разделения, такая сильная, что я не могла пошевелиться. Держась за живот одной рукой, я наполовину свернулась на боку, стараясь дышать и лёжа на пропитавшемся потом одеяле.

Несколько долгих минут я лежала там как парализованная. Я не могла контролировать тошноту, которая накатывала волнами. От неё язык как будто разбухал во рту, переполнявшемся слюной.

Это не первый раз, когда в этих сессиях подступала тошнота. Временами всё было так плохо, что мне хотелось сдохнуть, и я едва держалась за здравый смысл. Что-то в полном отсутствии привязанности в том возрасте искажало любое нормальное желание прикосновений в вычерненную отчаянием нужду, в яму, которая никогда не насытится.

Я лежала там, будучи не в состоянии пошевелиться, даже посмотреть на него.

Но в итоге я была вынуждена. Я была вынуждена посмотреть на него.

Когда я перевела взгляд, он лежал в такой же позе, что и я, только привалившись спиной к органической стене, а лицом прижавшись к полу, словно ища ощущения везде, где он только мог его встретить, в любой форме. Он не шевелился и не смотрел мне в глаза.

Я хотела поговорить с ним.

Я понятия не имела, почему или что я хотела сказать, но мне так сильно хотелось поговорить с ним, что пришлось закусить губу, чтобы удержаться и не произнести его имя.

Я честно не могла сказать, осознавал ли он вообще моё присутствие. Его глаза оставались закрытыми, лицо расслабилось, словно он находился где-то в другом месте, где ошейник и мой свет не могли до него дотянуться. Я бы подумала, что он потерял сознание, но я видела, что его губы опять шевелятся, повторяя слова с однообразностью, которая превращала их в монотонный напев.

Вспомнив, как мальчик делал то же самое, я закрыла глаза, ощущая, как тошнота усиливается.

Я только-только начала отворачиваться, когда его глаза распахнулись.

Он уставился на меня, лёжа щекой на полу, и я ощущала боль в его свете — более сильную, чем моя боль. Я видела, как он смотрит на меня сквозь эту боль — может, потому что в данный момент он не мог отречься от контакта с кем-либо, даже со мной.

Я всё равно не ожидала, что он заговорит со мной, так что когда он заговорил, я подпрыгнула.

— После этого они привели мне Жизель, — сказал он.

Его слова поначалу казались мне бессмысленными.

Затем имя встало на место, и я осознала, что понимаю.

— Проститутку, — сказала я.

Он кивнул, закрывая глаза. Я видела боль на его лице, и она не исчезла в последующие секунды. Я заговорила прежде, чем осознала своё намерение.

— Её уволили? Мисс Пирну?

Воцарилось молчание. Затем он издал сдавленный смешок.

— Конечно, её уволили.

— Больше никаких расспросов?

Он вновь покачал головой, держа глаза закрытыми.

— Никаких.

— Боги, Ревик.

Он посмотрел на меня, и я на мгновение увидела проблеск того стыда.

— Я не это имела в виду, — я покачала головой, ощущая боль в груди. — То, что ты вообще подумал о таком, чтобы добиться её увольнения и дискредитировать её, в одиннадцать...

— Я был ближе к двадцати годам, Элли.

— Я знаю. Знаю, просто... — я покачала головой, закрыв глаза и положив ладонь себе на лоб. — Ты был таким...

— Маленьким. Я знаю. Жизель тоже так думала.

— Я собиралась сказать «юным», — ответила я, вновь повернувшись.

Он не ответил сразу же, но я видела, как он снова устраивается на полу, крепче обхватывая себя одной рукой. Боль всё так же отражалась на чертах его лица, но он, похоже, дышал легче — может, стабилизировав себя в какой-то точке. Я невольно задалась вопросом, было ли для него иначе ощущать это сейчас в сравнении с тем, как это должно было быть тогда.

Словно прочитав меня вопреки ошейнику, он заговорил.

— Временами я гадаю, не сделал ли я это больше ради секса, — сказал он.

Он наполовину перекатился на спину, слегка поморщился и закрыл глаза.

— Я хотел её, — добавил он. — Я сох по ней всё то время, что учился в её классе. Я фантазировал о ней.

Покосившись на него, я вернула свой взгляд к потолку и закусила губу прежде, чем успела обдумать причины такой реакции. После небольшой паузы я покачала головой.

— Ты сделал это ради неё. Я видела тебя, Ревик. Я чувствовала, что чувствовал ты.

— Ты чувствовала то, что я сам говорил себе в то время, — поправил он. — Возможно, тогда я тоже врал себе, Элли.

Он опять закрыл глаза и устроил голову на полу.

— Знаешь, я потом нашёл её, — сказал он. — Когда стал старше.

Слегка вздрогнув, я повернула голову. Когда я посмотрела на него, он хмурился, всё ещё лёжа на спине с закрытыми глазами.

— Она переехала, — сказал он. — В другой город. Замуж вышла. Я пытался поблагодарить её... за то, что она пыталась мне помочь. Я пытался извиниться. Она даже смотреть на меня не могла. Она не могла посмотреть мне в лицо.

Ощутив от него очередной импульс стыда, я поначалу не могла ответить ему, затерявшись в его свете и уловив проблеск её повзрослевшего лица.

Образ быстро померк, оставив меня ни с чем.

Сделав ещё один вдох, я посмотрела на него.

— Если ты хотел, чтобы она прикоснулась к тебе, то ты не можешь винить себя за это, — сказала я. — Сколько бы лет тебе ни было... я помню те годы. Я помню, каково это было, и у меня была семья, Ревик. У меня были друзья. У меня был брат.

Он поднял одну из рук в кандалах, показывая жест «нет» на языке видящих.

— Элли, я не хочу опять выслушивать историю про Джона.

Я ощутила, как мои щеки заливает жаром, а в грудь ударяет прилив собственного стыда.

— Я не это имела в виду.

— Знаю, — он покачал головой. — Забудь.

Но тошнотворное ощущение в моём животе не рассеивалось. Я закусила губу.

— Почему тебя это так беспокоит? — спросила я мгновение спустя, повернувшись к нему. — Это потому, что он мой приёмный брат? Я даже тогда знала, что он гей, и я была напугана. В моей школе был этот парень... — подумав об этом на мгновение, я покачала головой, осознав, что эту историю тоже не хочу ему рассказывать. — Я знала, что это неправильно. Я знала, что это глупо. Просто... у меня были свои причины попросить его об этом.

— Знаю.

— В любом случае, теперь я уже ничего не могу с этим поделать, — почувствовав, как напряглись мои челюсти, я вновь посмотрела на него. — Я жалею, что сказала тебе.

Он посмотрел на меня с пола, всматриваясь своими прозрачными глазами в мои.

Я видела в них что-то вроде извинения или, может, просто понимания. Мгновение спустя он просто кивнул.

— Я знаю. Я понимаю, Элли.

— Знаю, что понимаешь. Тогда почему это тебя так беспокоит?

— Это беспокоит меня потому, что он мой друг.

На мгновение я лишь уставилась на него, поражённая его словами. Подумав над этим, я посмотрела обратно в потолок, обдумывая сказанное им и осознавая, что понимаю лучше, чем думала.

— Балидор был твоим другом, — тихо сказала я.

Молчание заполнило пространство между нами.

Оно выходило из него, ударяя по моему свету. Я не пошевелилась, когда оно дошло до меня, не перевела взгляд, чувствуя, как он прокручивает в голове мои слова. Я уже пожалела о них, осознав, что Ревик впервые говорил со мной — по-настоящему говорил со мной.

Я выдержала его тяжёлый взгляд, чувствуя, как мою грудь сдавило, когда он, наконец, отвернулся.

— Почему, Элли? — спросил он.

Я ощутила, как у меня перехватывает дыхание. Думаю, я отреагировала скорее на исходившее от него чувство, нежели на слова. Когда я повернула голову, он опять смотрел на меня холодными прозрачными глазами.

— Почему? — повторил он. — Я не имею в виду себя. Уверен, в отношении меня у тебя были причины. Я имею в виду их.

— Их? — переспросила я.

— Да, их. Я думал, ты любила их. Врег. Никка. Джакс. Холо. Гар. Другие, с которыми ты была на операции. Ты знала, какими их жизни были прежде, каково им будет вновь стать рабами, — он помедлил, сглотнув и посмотрев на меня. — Почему, Элли? Как ты могла так поступить? Как ты могла просто отбросить их вот так?

Я не могла пошевелиться.

Мысли поднялись в ответ на его слова, но потом просто умерли.

Наконец, я покачала головой, вытирая лицо ладонью.

— Я не отбрасывала их, Ревик.

Злость выплеснулась из его света.

— Балидор сказал мне, что теперь они принадлежат Лао Ху. Он сказал, что ты дала ей разрешение устроить рейд... дала ей чёртовы координаты. Он сказал, что почти никому не удалось сбежать. Им пришлось на месте принести ей клятву верности или очутиться в китайском работном лагере.

Я ощутила, как боль в моей груди усиливается, и разгорается злость на Балидора.

Что ж, я же задавалась вопросом, о чём он говорил с Ревиком все эти дни.

Когда я подумала об этом, злость ушла, растворилась, как соль в воде. Вместо этого меня парализовало чувством вины и скорбью, которую я не могла убрать из своего света, хоть и не выдавала лицом. Когда я, наконец, заговорила, я не смотрела ему в глаза.

— Я не давала разрешения на это, — сказала я, ненавидя эти слова, наверное, даже сильнее, чем ему было ненавистно это слышать. Но я не могла ничего изменить. — Она нарушила наше соглашение.

— Вой Пай?

Я кивнула, показывая жест «да» на языке видящих.

— Каким было ваше соглашение?

Я уставилась в потолок, зная, что он это возненавидит, но понимая, что всё равно хотела ему сказать.

— Мне нужно было их отвлечь, — сказала я, прочистив горло.

Мой голос зазвучал сильнее, почти по-деловому.

— Мне нужно было сдержать их, пока я не доставила тебя в безопасное место. Я знала твоих людей. Достаточно хорошо, чтобы понимать — они пошлют за нами все силы, как только поймут, что я тебя похитила. Вой Пай находилась там, чтобы сдержать их, вот и всё.

— И она согласилась на это? Лидер Лао Ху? Согласилась на работу на побегушках у Моста? — в его голосе звучал неприкрытый сарказм. — Ты действительно настолько наивна, Элли?