***
Мы гуляем, болтаем, я весело вру
Про домашнюю фею-воровку,
Рвём для коз и крольчат молодую траву
И смеёмся над божьей коровкой;
Вечно верит, смешной конопатый жучок,
Что на небе сидят его детки
И едят, и едят до усталости щёк
Конопатые детки конфетки.
***
Достаёт он часы на цепочке –
Открывается крышка и нежный
Начинает заманивать вальс.
…Вот, опять: «Суламифь!»…
Парк, перчатка и голосом снежным
В моё лето отправлен приказ: «Приходи
В эту ночь, на прощание с детством!»
Мне так страшно. Хоть кто-нибудь, мне помоги...
Как спастись?
Чайка крикнула: «Бегством!»
Лотта ...лет спустя (Варшава 1918 год)
Надо поплакать, Лотта,
Надо сходить в костёл.
Пани Мари шесть злотых
Вычтет за кров и стол.
Будет скрипеть кровать то
Медленно, то быстрей,
Будешь губной помадой
Рты кровянить гостей.
Надо поплакать, Лотта,
Надо сходить в костёл.
Кто-то сказал ты – лотос,
Только (psia krew!) увёл
Серьги, колечко с червным
камнем и медный крест.
Как расшатались нервы!
В гостеприимный плеск
Вислы добавь вишнёвки.
Рюмка-кроватка-стол.
…Ксёндз молодой и бойкий
Тоже зовёт в костёл...
Дневник
Август, 1912 (о. Готланд, Швеция)
Толстая, ватная нянька Данута
Не уследила за девочкой Лоттой.
Смотрит как будто, желает как будто
Что-то сказать. Ну а мне неохота
Слушать её. И медведь – бурый Отто
Смотрит в упор. В этой плюшевой лапе
Столько угрозы! Из зеркала Лотта
Кажет язык ему: «Прочь, косолапый,
Не удержать вам меня. Я решилась!
Эта любовь – очень страшная сила...
Вот! Бе-бе-бе!»
***
Белая ночь... А была б она тёмная,
Можно и свечку зажечь, постучать:
«Вот вам огонь!» Или с глупыми совами,
страшно пугая его, закричать:
«Угу-угу! Иду-иду...»
***
Однажды я видела голое тело...
Не страшное, но неприятно –
Столько волос на ногах, на груди!
А «то самое место» не рассмотрела.
...Он спал на кровати матуси,
и я поспешила уйти...
Но мой господин Литератор
Совсем не такой! Не такой!
Он – самый лучший! Он самый...
А вдруг он такой?!
***
...Эта дверь приоткрыта настолько,
Чтоб не скрипнула, если войду...
Я – вхожу...
Кружится комната, кружится мир –
Я на руках моего господина!
Как хорошо на широкой груди,
Мне так спокойно, так радостно-дивно...
«Мой цветочек, мой лучший подарок!
Ты пришла, моё хрупкое счастье?
В лён зароюсь лицом, задохнусь я
В этой свежести трав непорочных!»
Это мне? Это мне говорит милый голос?
«Моё зёрнышко, я истомлён ожиданьем,
Когда ты соизволишь взойти-снизойти
До меня. Суламифь, мы смешаем дыханье
В поцелуях. Приляг на уютной груди,
Если хочешь, моя драгоценная. Ночи...
Этой ночи бесстрастной нет дела до нас.
Позабудь обо всём. Я люблю тебя. Очень!»
(В губы, в шею, в солёные лужицы глаз –
Поцелуи...)
Что летит? Это птица? Нет, просто рубашка
Полетела далё-о-о-ко.
И пусть. Улетай!
Я в ладонях по яблоку прячу.
«Ромашка,
Пожалей и не жадничай, дай же мне. Дай!»
Руки, плечи, поцелуи... Всюду, всюду! Жарко...
Боль!
Мой любимый, мне не больно! (Больно! Больно. Больно...)
Ой!
Суламифь, цветок мой! Лоттааааа!!!
Ты рычишь: «Мой ангел!»
...Твой?..
Остановились мельничные крылья
И сердце успокоилось моё.
Тук-тук – люблю, тук-тук – тебя мой милый.
Послушай сердце, как оно поёт...
Я те-бя лю-блюблюблю!
Смеётся ласково в ответ:
«Усни, мой соловей,
А я посторожу.
Сейчас мне не до сна...»
В эту вмятину, что на подушке
Я щекой попадаю. Твой запах –
Мой любимый. Я так его знаю,
Как знает собака, чем пахнет хозяин.
Вот и я – твой щенок-водолаз.
Засыпаю ресницы слипаются.
...Спите, правый и левый мой глаз,
Это взрослая жизнь начинается...
Обрывок письма,
найденный меж страниц дневника Лотты
«… min van, var det jag som klagade over tristess i den lilla fjord? Glom det! Nu ar det fyra pa morgonen och i min sang sover en angel. En angel, som jag inte bara berovade oskulden, men, tydligen, hennes ode ocksa... det ar inte trakigt, och jag skams inte, men det ar inte roligt heller. Det enda jag vill just nu – att var hemma i Stockholm, dar anglarna ar ur mode for lange sedan. Din V.»
(... друг мой, я ли жаловался тебе на скуку в этом маленьком фьорде? Забудь! Сейчас 4 часа утра, в моей постели спит ангел. Ангел, которого я лишил не только невинности, но, видимо, и судьбы... Мне не скучно, не стыдно, но и не весело. Единственное, чего я сейчас хочу – оказаться сию минуту у тебя, в Стокгольме, где ангелы давно вышли из моды. Твой В.)
***
Дни за днями летели. Мы часто бродили,
Даже в дождь, между лодок, сетей, или в скалы
Забирались. Бессонно желали, любили,
Зачастую без слов. Мы так славно молчали.
Дни за днями летели, летели, летели...
Я всё крепче тебя оплетала руками.
Ты вздыхал: «Успокойся!» – Скучая в постели.
Ундервуд вдруг очнулся и клацнул зубами,
Бил в бумагу тревогу мою: скоро осень.
Скоро всем разлетаться – и листьям, и птицам,
И любовникам тоже. Он так барабанил,
Что от этого можно рассудка лишиться!
***
...Мама, мамочка! Я угасаю.
Здесь так холодно. Эта беретка...
В ней перо той совы. Птица злая
«Проугукала» милое лето!
Он уехал. А как, я не помню.
Села в лодку и волны считала
Поударно и, кажется, море
Потянулось ко мне.
...я упала...
...Мама, мамочка! Ты не поверишь,
До чего же я старая стала.
Я жива, но когда мимо двери
Прохожу, то...
…я очень устала.
***
Что ты грустишь, мой фьорд?
Будет последний поезд
К югу тащить двух Лотт,
Даже не беспокоясь,
Что из двоих одна
Мёртвая, а другая –