Глава 4

День первый

В то время как поезд ветки метро Джубили загудел за углом, Том Карни пялился на первую полосу газеты, где в верхней части красовался заголовок «Грейди и Бродяга». Темноволосый мужчина средних лет, одетый в синий костюм в тонкую полоску, сердито пытался оттолкнуть объектив фотографа вытянутой рукой. По мужчине на фотографии сразу можно было понять, что он богат, обладает статусом и привилегиями.

Том встал намного раньше, чем обычно: ему не терпелось увидеть свою первую статью на первой странице в национальной бульварной газете, и это была не просто какая-то статейка. Черт, это была история года. Решающий момент для Тома, реабилитация после долгих тяжелых лет, когда друзья в его сторону недоумевающе хмурились и бросали пренебрежительные комментарии при упоминании, что мужчина собирается стать журналистом. У других газет не было громких историй. Том и его коллеги в газете сгребли их все себе. Он представлял, как его статью будут читать в каждом автобусе и поезде страны. Она уже стала главной новостью на радио и телевизионных каналах, которые смотрят за завтраком. На Даунинг-стрит будут читать слова Тома этим утром и волноваться. Эта мысль кружила голову.

Журналисты всегда называли газету «Газетой». Это было золотым правилом. Произносить ее реальное название означало признавать, что она не была единственной газетой и что могут, просто могут, быть и другие по общему признанию менее значимые претенденты на честь называться газетой рабочего человека. Том попал под особенно жестокий всплеск эмоций от своего редактора после всего часа работы во время первого редакторского собрания. К несчастью для Тома, Алекс «Док» Докерти проходил мимо и услышал, как новенький называет газету настоящим именем, так как не имеет представления, что этого делать нельзя.

― Кто ты, мать твою?

Том не ожидал увидеть, что легендарный Алекс Докерти будет смотреть прямо на него с ядовитой ненавистью, написанной на лице.

― Думаю, ты новенький, ― сам ответил на свой вопрос. ― Вот почему ты только что совершил святотатство в моем офисе.

Докерти злобно смотрел вниз на новенького.

― Ты босяк (прим.: опустившийся человек из деклассированных слоев населения)?

― Пардон? ― все, что мог сказать Том.

― Часть сирых и убогих, тех, что снаружи? ― и Док показал пальцем в направлении огромных окон, из которых открывался вид на очертания района Уоппинг. ― Народа, который не знает, за кого голосовать, что думать, кого любить, ненавидеть или игнорировать. Тот тип личности, который даже не знает какую руку использовать, чтобы подтереть собственную задницу, пока им не расскажут. Если ты один из них, тогда ты можешь называть мою газету по ее названию. Если, с другой стороны, ты хочешь выжить здесь еще в течение пяти минут, тогда можешь оказать маленькую любезность, называя ее Газетой, как и все другие.

Док присел так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом Тома, будто хотел сообщить тому секрет.

― Потому что моя газета – Газета. Других нет.

Том открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но Докерти прервал его, подняв руку.

― О, я знаю, ты можешь думать, что там есть и другие газеты, даже можешь заблуждаться, считая, что они серьезные соперники, но это не так. Факт: нас читают на каждой стройке, футбольном тренировочном поле, в офисе и станции метро, столовой местного совета и учительской в стране, что значит, что мы имеем вес. Я могу разрушать карьеры, сажать людей в тюрьму и удерживать их там, отправлять в отставку министров, низвергать премьер-министров, повышать количество голосующих за тех, кто в самом низу, на десять, даже двадцать процентов всего парой хорошо подобранных слов на первых страницах. Все это делает нас игроками на поле.

Он оглядел собравшихся вокруг улыбающихся журналюг, которых держал в своих руках. Мужчина повернулся обратно к своему подчиненному.

― Каков тираж нашего ближайшего соперника, Терри?

― Дерьмовый, шеф, ― тотчас подхватил Терри.

― Дерьмовый, ― кивнул Док и повернулся к Тому. ― Если хочешь пойти и работать на газетенку, которую никто не читает, за исключением нескольких полковников в отставке из Тьюксбери, тогда присоединяйся к «Ториграф». Если на газету с историей, но без будущего, тогда «Таймс», определенно, для тебя. А хочешь ходить строевым шагом на работу каждое утро, тогда «Дейли Мейл» поприветствует тебя с распахнутыми объятиями. «Гардиан» примет тебя в один миг, если ты умеешь сам вязать себе сандалии. Но если ты хочешь работать в настоящей газете, то существует только одна ― моя. Только я привык называть ее Моей Газетой, и ты должен называть ее также, и, если я услышу, что ты используешь какое-то другое слово в будущем, вылетишь из этих дверей так быстро, что твоя задница пролетит мимо твоего носа на пути на выход, усек?

― Да, босс, ― многозначительно кивнул Том, отчаянно желая уйти со сцены и вернуться в свою раковину, как можно быстрее.

― Оставлю тебя с этой мыслью. Мне нужно править страной, ― бормоча, ушел он.

― Как долго ты здесь пробыл? ― спросил один из старших журналистов. ― Час? ― и покачал головой в удивлении. ― У нас тут были стажеры, которые не удостаивались и слова от великого за все шесть месяцев пребывания тут, ― он протянул эти слова с эдинбургским акцентом, который был не громче шепота. ― Отлично, сынок.

***

Едва пережив первый день, Том, засучив рукава, принялся входить в дело с помощью собратьев журналистов. Он быстро понял, что скрывается за эвфемизмами. «Родитель-одиночка» значит ничтожество, «одиночка на пособии» ― паразит, «молодой одиночка на пособии» ― паразитирующее ничтожество, живущее в халявной квартире. Гулящие женщины, они же «изменщицы», таскали любовников в свое «гнездышко», чтобы вступить в «отвратительные внебрачные связи». А потом эти интрижки пафосно порицали в статьях журналисты ― кокаинщики, пьяницы, бабники и вообще худшие отбросы, которые только встречались Тому в его жизни. Газета была бичом незамужних мамочек, живущих на пособия, футбольных фанатов, Европофилов и педофилов; последние двое считались преступлениями такими чудовищными в глазах Дока, что они почти делили главную роль на первых полосах газеты.

Том Карни с тех пор держался подальше от Дока. В следующий раз, когда он будет стоять рядом с великим, у него будет история, которую можно поведать. Том встретился с проституткой ― женщиной, которую звали Труди Найтон, работавшей под псевдонимом «Госпожа Искра», и был убежден, что та говорит правду. Док увещевал его, но, в конце концов, тоже поверил и лично назначил команду для освещения этой темы, полагая, что доказательства, настоящие подкрепляющие доказательства, в виде множества фотографий Грейди с его высунутым членом ― все, что нужно.

Разведывательная операция запечатлела приходы-и-уходы и хождения-и-похождения сверхуважаемого и очень женатого Министра обороны, Тимоти Грейди, который до этого момента имел все шансы стать в будущем консервативным премьер-министром. Его широко рекламируемая поддержка «семейных ценностей» все же не предотвратила встречу Грейди с «Госпожой Искрой» и ее подругами в его лондонской резиденции, а ее услуги оценивались в вызывающие-слезы три сотни фунтов стерлингов в час, хотя он, конечно же, попросил скидку. Неспроста Тимоти Грейди называли в политике «львом» ― прозвище, которое он приобрел, добившись пересмотра британского бюджета в ЕЭС (прим.: Европейское экономическое сообщество — региональное интеграционное объединение двенадцати европейских государств). Такая непримиримость была его позицией по всем вопросам, которую французские и немецкие политики стали ассоциировать с ним в уничижительной манере, как о «Лондонском льве», и, когда пресса правого крыла подхватила эту кличку, переименовывая его во «Льва Брюссельского», Грейди ничего не сделал, чтобы испортить свой героический образ.

Пусть он и знал наизусть каждое непристойное слово, Том Карни сел на поезд и читал, перечитывал статью, написанную им в соавторстве, всю дорогу до станции Джубили. Впервые Том вошел в редакцию газеты, будто был здесь своим. Когда он проходил мимо рядов столов, за которыми сидели репортеры-ветераны, он принял непринужденную походку, надеясь, что так и выглядел, будто разрушить карьеру будущего премьер-министра и занять в процессе первую полосу было привычном делом для начинающего репортера. Пара журналюг даже обеспокоились тем, чтобы пробормотать приветствие. Миленькая молодая девушка, с которой он однажды неудачно пофлиртовал, стоявшая у кулера с водой, даже улыбнулась ему.

― Шеф хочет тебя видеть, ― сказал подчиненный Терри, когда Том дошел до его стола, и выглядел так, будто завидовал тем поздравлениям, которые Том скоро получит.

― Осторожно, ― сказала Дженнифер, секретарь Дока, когда Том прибыл в огромный офис со стеклянными стенами, доминирующий над обширным отделом новостей, ― он не светится от счастья.

Она произнесла это так, будто только что изобрела вызывающую тошноту фразу, которую на данный момент, казалось, использовал каждый.

― Ну, ― сказал Том, ― я ничего не сделал.

Его мечты, однако, прожили недолго, жестоко обрубленные на корню знакомым громовым голосом, который сильнее обычного сочился злобой.

― Карни, немедленно войди!

Том недоверчиво вошел в офис.

― Шеф? ― спросил он неуверенно.

― Ты кретин! ― закричал Док и тотчас же бросил сложенную копию утреннего издания в Тома, который поднырнул, когда та пролетела, не причинив вреда, над его головой и сквозь открытые двери позади него. ― Ты абсолютный конченый кретин!