– Охотно!

– Тогда прикажите предоставить мне свободный доступ в дом, где совершено преступление.

– Это можно!

– Благодарю! Я не останусь в долгу!

– Советую вам не горячиться, чтобы не попасть в оплошность и не повредить делу.

– Еще раз благодарю вас!

– Через два часа, после завтрака, мы будем допрашивать обвиняемого. Вы придете?

– Да, до свидания!

Теперь в зале остались только трое судей, писарь, жандармский унтер-офицер и Леон Фортен.

Следователь приказал жандарму удалиться в коридор и не впускать никого, потом учтиво предложил подсудимому сесть и приступил к одному из тех ужасных допросов, какие приводят в замешательство даже невинных числом, неожиданностью и странною постановкой вопросов. Сначала следуют имена, прозвания и занятия.

Фортен, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, препаратор парижского факультета, получает содержания 150 франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лафите, ездит по делам три, четыре, иногда пять раз в Париж, имеет абонементный билет 3-го класса Западной железной дороги.

Пока писарь заносил эти сведения на бумагу, следователь впился глазами в Фортена и спросил его:

– Знаете вы господина Грандье?

При этом вопросе, по-видимому, ничего общего не имевшем с преступлением на улице Св. Николая, Фортен явно покраснел и в замешательстве отвечал:

– Да, я знаю господина Грандье… но очень мало… я с ним говорил лишь однажды… при затруднительных… или, скорее, смешных для себя обстоятельствах!

– Сообщите, пожалуйста, эти обстоятельства.

– Охотно, так как это единственное свидание не оставило во мне ни стыда, ни упрека! Я – изобретатель и очень бедный. Нуждаясь в большой сумме с целью внедрить открытие, долженствующее произвести экономический переворот во всем мире, я ходил на прошлой неделе просить эту, сумму у господина Грандье.

– А как она высока? – спросил небрежно следователь.

– Пятьдесят тысяч франков!

Услышав такой ответ, судейский чиновник слегка повел глазами и закусил губы, как человек, начинающий убеждаться в справедливости своего предположения.

– Итак, вы хотели занять пятьдесят тысяч франков у Грандье?

– Да, хотя эта попытка оказалась величайшею из глупостей, когда-либо сделанных мною!

Тогда следователь перешел к другому.

– Где вы были вчера в полдень?

– В лесу!

– Когда завтракаете?

– В двенадцать часов, так что я должен был бы находиться в это время дома; но я вернулся, против обыкновения, только к часу!

– Зачем же вы изменили своей привычке?

– Я шел своей обычной дорогой, как вдруг увидел вспененную лошадь без всадника. Напрасно пытался я ее остановить… Я был отброшен и сбит с ног.

– Сколько было времени тогда?

– Четверть первого!

– Когда же вы могли вернуться к родителям?

– Для этого потребовалось бы около десяти минут!

– Почему же вы вернулись через час?

Вторично Леон Фортен покраснел и обнаружил волнение.

– Отвечайте мне с полною откровенностью,– прибавил следователь,– скажите всю правду!

– Уверяю вас, что я занимался очень невинным делом, совершенно чуждым печальному предмету, о котором мы говорим.

– Я забочусь о ваших же интересах!

Фортен, сделав над собою усилие, начал:

– Хорошо! В тот момент, когда встретилась лошадь, у меня в руке был букет из фиалок и первоцвета… Одной свободной рукой я не мог удержать лошадь, и мой букет очутился у нее под копытом. Из-за этого я должен был набрать свежих цветов!

В ответ на это следователь иронически улыбнулся, слегка пожав плечами.

– Можете вы сказать, кому предназначались эти цветы?

– Нет,– возразил с твердостью Леон,– не могу и не хочу!

– Подумайте, к каким важным последствиям может повести ваше умалчивание при изложении этой малоправдоподобной истории!

– Это мой секрет, и вы его не узнаете!

– Как угодно… Встретили ли вы кого-нибудь по дороге?

– Никого, сколько мне известно… или я не обратил внимания ни на кого. Может быть, я даже прошел мимо нескольких человек, не заметив их!

– Однако вас видели!

– Возможно: я не прятался. Впрочем, видевшие меня могут подтвердить справедливость моих слов!

– Да, без сомнения, но не всех!

При этом следователь наклонился к писарю, после чего тот положил перо и быстро вышел, а через несколько минут вернулся в сопровождении Шелковой Нити и Бабочки, двух помощников Жерве, все еще одетых – один рабочим, другой служащим Западной Компании.

– Узнаете вы этого господина? – обратился без всяких обиняков следователь к Бабочке.

– Да, я встретил его вчера в лесу, когда мы увидели лошадь своего начальника, бедняжки Жерве. Мой товарищ, Шелковая Нить, овладел лошадью и поехал на ней в Мезон-Лафит, я же возвращался пешком, когда заметил господина, находящегося теперь перед вами. Он привлек мое внимание потому, что шел быстро и казался взволнованным, но особенно меня поразила его запачканная пылью одежда и помятая шляпа. Удивленный исчезновением своего начальника, я искал причины этого исчезновения и, увидя незнакомца, так мало походившего на гуляющего, принялся за ним следить.

Он достиг Мезон-Лафита, и я видел, как он шел вдоль решетки богатой виллы и наконец остановился и положил за столбом букет, который держал в руке. После этого он удалился от виллы, причем я следовал за ним на расстоянии почти двухсот метров; однако, мне удалось заметить очень элегантную даму, одетую в голубое, под белым зонтиком, которая торопливо взяла букет.

– Вам известно название этой виллы?

– Оно обозначено золотыми буквами на белой мраморной доске, находящейся над главным входом. Это – вилла Кармен!

– Ну-с, господин Фортен, что выскажете на это? – спросил с иронией следователь.

– Скажу, что это показания шпиона, которому нечего здесь делать! – ответил раздраженный молодой человек.

При слове «шпион», неосторожно сорвавшемся с языка Леона, полицейский агент побледнел и бросил на него гневный взгляд.

По знаку следователя он продолжал:

– Тогда я проследил за этим господином до его дома и узнал, кто он такой. Потом мы занялись Жерве, которого нашли вечером того же дня в Сен-Жерменском госпитале в отчаянном положении. Он не узнал нас и не мог дать никаких показаний относительно нападения, жертвою которого стал.

– Вы продолжаете думать, что здесь было преступление, а не случайность?

– Преступление – утверждаю это! Кроме того заявляю, что этот господин, занятый в лесу собиранием маргариток и находившийся так близко от места преступления, причастен к нему.

Тут Леон Фортен потерял свое обычное хладнокровие и порывисто вскричал:

– Что же случилось, и чего вы хотите от меня? Как! Вы арестовали меня без всякого основания, как убийцу, и вот явился этот человек и под предлогом, что я собирал цветы в лесу, обвиняет меня в другом убийстве! И ваша совесть, господа беспристрастные, справедливые люди, не возмущается?! Вы допускаете, что человек, ознаменовавший свое прошлое славной работой и неподкупной честностью, может сделаться преступником в один день! Это чудовищно!.. Я протестую против оскорбления, нанесенного моей чести!

В ответ на это следователь молча вынул из кармана небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу, потом развернул бумагу и открыл маленькую записную книжку, снабженную карандашом и каучуковой тесьмой.

– Узнаете вы эту книжку? – сказал он ледяным тоном, показывая ее Фортену.

– Да, потому что она принадлежит мне! – отвечал последний без малейшего колебания.– Я потерял ее вчера, вероятно, в лесу, когда был сбит с ног лошадью.

– Так! А можете вы объяснить происхождение кровавых пятен на переплете и некоторых листках?

– Очень легко: я изучаю на морских свинках новое анестезирующее средство и, когда произвожу вивисекцию над этими маленькими животными, то Заношу наблюдения в эту книжку. Я работаю быстро, рук не мою в это время и не могу таким образом избежать пятен на книжке. Вот вам истинная правда!