— Приятно, — проворчал я, ощущая очередной прилив холода к душе.

— Переходим к минусовым режимам, — продолжил инструктаж Чудо-юдо, убирая риску верньера из плюсового сектора с буквами С, П, Н, Л, З и Д. — Идем теперь против часовой стрелки. «И» — информирующий режим. Можно передавать информацию прямо в память нужного абонента с расстояния полтора-два метра непосредственно в мозг, с расстояния до 1500 метров — через другой, совместимый с нашим, ГВЭП, включенный на режим считывания. «К» — «контроль поведения». С расстояния до тысячи метров можно внушать отдельному человеку или целой толпе стиль поведения. Одна волна вызовет апатию, другая — агрессивность, третья — панику, четвертая — эйфорию. Все, что попадет в 120-градусный сектор воздействия ГВЭП на этом расстоянии, будет либо сидеть без движения, ковыряя в носу, либо попрет с воплями «Аллах акбар!» громить что-нибудь в заданном оператором направлении, либо пустится наутек в холодном поту, либо будет ржать беспричинно, радуясь тому, что солнышко светит.

— Здорово! — порадовался я.

— Второй минусовой уровень. «У» — «управление личностью». С расстояния в тысячу метров можешь диктовать отдельному субъекту порядок действий, принятие решений, даже управлять его речью. На предельном расстоянии будут помехи и сбои, предупреждаю, но где-то на дистанции пятьсот-шестьсот метров работает безукоризненно. «Р» — «реноминация личности». Этот режим в необходимых случаях можно применять после «Л». Начисто стер прежнюю личность с естественного носителя и передал другую. Например, свою собственную.

— Чаще наоборот бывало…

— Нет, дорогой, полностью тебя еще не стирали. Было подавление доминантного «я» Короткова и замещение Брауном, но не более того. Тогда полностью стирать личность и окончательно заменять одну личность другой еще не умели. При полной чисто проведенной реноминации ты никогда и не вспомнил бы, что был когда-то Колькой. Но при этом вполне понимал бы, что естественный носитель у тебя другой. Идем дальше! Третий минусовый уровень, режим «В» — «видеообразная имитация». Грубо говоря, ты показываешь противнику то, что хочешь, вместо того, что он должен видеть. Ты лезешь через забор, а часовой видит, как птичка через него перепархивает…

— Помню, ты мне что-то такое рассказывал по случаю с Белогорским.

— Именно это. Имитационную картинку можно держать примерно полчаса, потом переходить в плюсовой режим, энергии это жрет очень много. Наконец, режим «О» — «огневое поражение». Штука не менее сильная, чем режим «Д» в плюсовом секторе. Но и не менее опасная. Работает сильнее, чем лазер. Возникает узкий луч голубого цвета, который представляет собой примерно то же, что и луч-заборник, только спиральное вращение вихревых электромагнитных полей направлено не в сторону аппарата, а от него. Энергия не поглощается ГВЭПом из окружающего пространства, а выбрасывается из генератора в сторону цели. Неплохой эффект может быть, если применять попеременно режимы «О» и «Д». Деструктурировал объект, забрал энергию и тут же выстрелил. Один танк, допустим, разбил на атомы, другой сжег лучом. Но точно так же автоматика может подвести. На шестом-седьмом выстреле можешь как минимум посадить инициирующие источники питания, и придется аккумуляторы менять. Дадут тебе на это десять секунд или нет — неизвестно. Могут и пристрелить. Но может быть и хуже. Если инициирующие не сядут, а потребуется энергия для очередного выстрела, ГВЭП может ее взять из окружающего пространства, в частности, разбить своего стрелка на атомы и сам перейти в энергию. Так что после пятого выстрела уже сомневайся, стоит ли делать шестой.

— Да-а… — протянул я. — Ну и машинку вы мне вручаете, товарищ генерал!

— Тебе я ее разрешаю взять только в том случае, если с Васей что-то случится, — строго сказал отец. — А до того ГВЭП не трогай. Давать указания Васе по поводу его применения — можешь, но если он скажет «нет» — значит, нет. Если он сам тебе подскажет, что, мол, не худо бы употребить, — соглашайся.

— Понял. У меня, правда, еще один вопрос есть, не по устройству ГВЭПа, но тоже технический. Как я понял, у наших вероятных противников имеются индикаторы, по которым они с точностью до метра или даже точнее могут определять, где я, Дмитрий Баринов, со своей микросхемой нахожусь.

— Хорошее замечание! — похвалил Чудо-юдо. — Насчет этого теперь не беспокойся. Микросхему мы перенастроили, и она дает сигналы на иных частотах, пока неизвестных противнику. Искать они начнут не сразу, потому что вот здесь, на этой самой кровати, установлена имитирующая микросхема с периферией, которая будет докладывать неприятелю, что, мол, все нормально, товарищ Баринов вылеживается и никуда не улетел. Может быть, за эти сутки они и не расчухают нашего обмана. Еще вопросы?

— Где Ленка? — спросил я. — Ты ее, правда, французам отдал?

— А вот это, милый мой, тебя волновать не должно. Вернешься — узнаешь.

— Кстати, как возвращаться, ты еще не объяснил.

— Некогда уже, — сказал Чудо-юдо, — слишком долго проболтали. Надо было загрузить тебе всю информацию про ГВЭП напрямую, да уж больно хотелось с тобой поговорить напоследок… Сын все-таки.

— Да вроде при таком приборе мы должны всех как котят сделать… Не волнуйся.

— Как не волноваться, не чужой все-таки. Хоть и шпана детдомовская, а кровь-то не спрячешь, проскакивает. Поберечь бы тебя, а нельзя. Некоторые вещи с удовольствием бы сам сделал, но староват уже. А другого, кроме тебя, не пошлешь… Что же касается прибора, то ты не обольщайся. Как и всякое оружие, он хорош только против тех, у кого его нет. А там, к сожалению, могут появиться те, у кого есть свои ГВЭПы…

— Но все-таки не худо бы знать, как вернуться. Бросаешь невесть куда, а как обратно, и вовсе не говоришь.

— Узнаешь. Пошли, переодеваться будешь.

«Геркулес С-130» пилотировали немногословные, строгие эмиратские арабы. Они твердо знали, что должны открыть аппарель в точке с такими-то координатами и закрыть ровно через пять минут после этого. За пять минут мы обязаны были вывалиться из самолета и освободить помещение. Но прежде чем должны были наступить эти пять минут, нам предстояло часика полтора пролететь в самолете. Над Персидским заливом, Ираном, южной частью Афганистана.

Самолет шел вполне законно, по трассе, никого не обижая, и его вроде бы никто обижать не желал. Ну подумаешь, добрый и богатый шейх послал голодающим детишкам десяток тонн риса, муки, сахара и другое. Ну а пулеметы для нищих, но истинно верующих исламских студентов и пара десятков ящиков с патронами — это мелочь. Таможня, должно быть, дала «добро» и на нашу погрузку. Почему бы не подбросить каких-то странных ребят, которым жить надоело? Лишь бы у нас, в Эмиратах, терроризмом не баловались, а в Афгане, где уже давным-давно воюют, пущай! Тем более, что ребята сойдут, не долетая до Кандагара.

Из экипажа с нами общался только один парень — бортинженер Фарид. Наверно, потому, что он единственный знал русский язык. Вопросов по существу он, конечно, не задавал, хотя мы бы на них и не ответили. И вообще, когда он появлялся в грузовом отсеке, где мы кемарили на мешках, старались помалкивать. Фарид ходил, проверял крепление груза, изредка справлялся:

«Как дела?» — и, получив ответ: «Нормально», удалялся. Правда, он успел нам за время полета рассказать, что когда-то учился в Киевском институте инженеров гражданской авиации и очень хотел жениться на какой-то Оксане Аноприенко или Онуфриенко — это по его произношению было трудно понять. Но точно так же, как эта Оксана не захотела выходить за араба, так и мы на его КИИГА не купились. Никто с ним, беднягой, откровенничать не стал. Хотя очень может быть, что среди нас были и киевляне, и вообще украинцы.

Фамилий тех, кто вообще не знал, зачем летит, мне не сообщили. Чудо-юдо провел меня, переодетого и вооруженного, в подземный гараж, где я и увидел впервые будущих соратников.

— Коля, — так представил меня отец, и я понял, что теперь отзываться на «Диму» не имею права. — Он ваш командир. Со всеми полномочиями.