Она не могла скрыть дрожь, вызванную их близостью. Ее грудь слегка касалась, его пиджака, и у нее перехватило дыхание. Она взглянула ему в лицо широко раскрытыми глазами и положила руку ему на грудь, не отдавая себе отчета в интимности такого жеста. Кончиками пальцев она почувствовала ровное биение его сердца. Простить? В это мгновение она простила бы ему даже убийство.

— Да, конечно, — прошептала она. Одна часть ее существа отвечала на поставленный им вопрос, в то время как другая — на зов в его потемневшем взгляде.

Бенедикт поймал ее маленькую руку, повернул ладонью вверх и поднес к губам.

— Думаю, мы поняли друг друга, вы и я… Она была околдована, ее фиалковые глаза затуманились, губы приоткрылись. Ей казалось, что она тонет в темно-золотистой глубине его глаз.

— Но лучше поговорить об этом в другое время и в другом месте, Ребекка. Пообедаем завтра вечером вместе. Я зайду за вами в семь.

Ей нравилось, как он произносит ее имя.

— Хорошо, — прошептала она, затаив дыхание, и тут он наклонился и поцеловал ее в губы.

— Пора возвращаться к гостям. От прикосновения его губ кровь бросилась ей в лицо и пламенем побежала по венам.

— А пока до свидания, милая, не забывайте меня. — Он улыбнулся, глядя на ее пылающее лицо. — До завтра. — Сняв руку с ее плеча, он приподнял ей подбородок. — Не беспокойтесь, Ребекка, я уважаю своих дам. — На прощание он усмехнулся и подмигнул ей.

Она не помнила, сколько времени простояла, глупо улыбаясь. Лишь оглядевшись, сообразила наконец, какой занимательный спектакль они, должно быть, разыграли для окружающих. Она заметила понимающие улыбки на лицах нескольких женщин, но ей было все равно. Сегодня вечером она впервые встретила Бенедикта, но была уже без ума от него. Это ясно как дважды два.

— Ну что, дитя, судя по сентиментальному выражению твоего лица, старина Бен тебя покорил? — Голос Руперта вернул ее к реальности.

— Неужели так заметно? — спросила она, отрывая взгляд от того места, где в тесном кольце любопытствующих стоял Бенедикт.

— Боюсь, что да, малышка. Но должен тебя предупредить, Бенедикт не тот мужчина, об которого тебе следует сломать молочные зубки.

— Я не ребенок, я знаю все, что полагается в этих вопросах знать. — Она улыбнулась Руперту. — Бенедикт пригласил меня пообедать с ним завтра. — И слова эти, произнесенные ею вслух, заставили ее затрепетать.

— Ах вот оно что! Прежде чем ты наделаешь глупостей, девочка, советую тебе поговорить с Мэри. Она знает Бена лучше меня. Они дружили еще студентами. Он очень сложный человек и, говоря откровенно, не совсем твоего уровня.

— Благодарю вас, — ответила она сухо. — Вы умеете исподтишка создавать рекламу.

Руперт с растерянным видом запустил пятерню в полуседую гриву:

— Ах, черт возьми, Бекки, пойми меня правильно и будь осторожна. А теперь пошли отсюда.

Ребекка оглядела комнату, ища глазами человека, о котором они только что говорили, и Руперт заметил, как эти двое обменялись горящими взглядами.

Бенедикт повел плечом, а она произнесла одними губами «Завтра» и с улыбкой кивнула.

Оглянувшись в последний раз, Ребекка позволила Руперту вывести ее через запруженный людьми зал вниз по лестнице, во двор. Они шли под руку по улицам Оксфорда. Ребекке казалось, что город никогда еще не был таким прекрасным. В начале июня студенческие экзамены почти закончились, и теперь дышащий стариной город звенел от юных голосов, напоенных восторгом и чувством облегчения.

Древние камни знаменитых колледжей отливали серебром в угасающем свете, и сердце Ребекки пело от необъяснимой радости. Ей казалось, что она летит на крыльях, и они дошли до дома за каких-нибудь десять минут.

Сидя напротив Мэри за кухонным столом и потягивая какао, она пыталась сохранить спокойствие, когда Мэри попросила рассказать, о чем же была лекция Максвелла.

Допив какао и поставив свою чашку на стол, Мэри оглядела Ребекку внимательными голубыми глазами.

— Конечно, высокие идеалы спасения мира — прежде всего, но теперь расскажи-ка мне, что на самом деле случилось.

Ребекка с улыбкой вскинулась: неужели все так заметно? Даже Мэри, поглощенная новой для нее ролью матери, что-то углядела.

— Случился Бенедикт Максвелл, — ответила она напрямик, притворство было не в ее духе.

— Ага! Значит, это Бен превратил тебя из просто красавицы в красавицу сияющую. Мне следовало самой догадаться. Он даже в студенческие годы производил потрясающее впечатление на женский пол.

— Жаль, что я не знала его тогда, — заметила Ребекка; мысль о том, что Бенедикт был ребенком, а потом юношей, что до того, как они встретились, он жил какой-то своей жизнью, поразила ее. Что это, ревность? Нет, конечно же, нет. Это просто жажда, жажда знать мельчайшие подробности о жизни человека, который внезапно покорил ее сердце.

— Расскажи мне о нем, Мэри. — Она взглянула на подругу, и страшная мысль вдруг ужаснула ее: может быть, Мэри была одной из его женщин? Она ведь очень хорошенькая, высокого роста, шатенка с веселыми голубыми глазами, подходящая ему пара. Может, Бенедикт был ее любовником…

— Нет, он не был моим парнем, — хмыкнула Мэри, как бы прочитав ее мысли. — Но мы все варились в одном котле. Что же рассказать тебе о нем, право, не знаю. Если не считать рождественских открыток, мы с ним не общались после колледжа. Должно быть, он сильно изменился с тех пор, уже не тот застенчивый молодой человек, какого я знала.

— Застенчивый? — воскликнула Ребекка: это определение никак не подходило к образу Бенедикта.

— Да. Ну, может быть, «застенчивый» не совсем то слово, лучше сказать — сдержанный. — Мэри широко улыбнулась. — Я вспоминаю один случай, в конце экзаменов за второй курс. Мы устроили вечеринку, и, по-моему, тогда Бен первый и последний раз напился. Мы проболтали всю ночь. Я узнала, что отец у него умер, когда ему было десять лет, и через месяц его мать снова вышла замуж. Бена поместили в школу-интернат, а когда ему исполнилось двенадцать лет, у него появился братишка.

Сердце Ребекки сжалось при мысли о мальчике, потерявшем отца и отправленном в интернат. Она ведь тоже потеряла мать, когда ей было девять лет, и могла понять, как Бенедикт страдал от одиночества.

А Мэри продолжала рассказывать:

— У него был комплекс. Он объяснял замужество матери тем, что она слабая женщина и нуждается в опоре. Казалось, он ощущал себя виноватым за то, что был слишком молод, чтобы оказать ей поддержку. — Мэри вздохнула. — Какая наивность! Женщине, наверное, нужен был мужчина в постели… Во всяком случае, в дальнейшем Бенедикт никогда не обсуждал свою личную жизнь. Больше ничего не могу тебе рассказать, но он мне нравится.

— Ты уже и так многое мне рассказала. Тебе, наверное, покажется, что я преувеличиваю, но даже говорить о нем мне доставляет радость. — Ребекка усмехнулась, и в ее глазах блеснул озорной огонек. — Я увижусь с ним завтра вечером и произведу собственное расследование; не могу дождаться.

— Я понимаю, тебя интересует его блестящий интеллект, а уж никак не его телосложение, — поддразнила ее Мэри, и они обе расхохотались. Потом Мэри, посерьезнев, потянулась к ней через стол и взяла за руку. — Пойми меня правильно, я знаю, что ты умница, но ведь речь идет о сердечных делах, а тут у тебя не так уж много опыта. Бенедикт намного старше, и я не хочу, чтобы тебя обидели. Прежде чем ты наделаешь глупостей, убедись, что с твоей стороны это не просто преклонение перед героем.

Ребекка благодарно сжала ей пальцы и с наивной честностью ответила:

— Никогда прежде я не испытывала такого чувства к мужчине. Я знаю, он создан для меня, и даже если придется страдать, пусть так и будет.

Много позже она поняла всю горькую правду своих слов.

Ребекка посмотрела на беспорядочно разложенную на кровати одежду и вздохнула. Через полчаса заедет Бенедикт, а она стоит в одном кружевном белье и никак не может решить, во что одеться.