Но Андрюшке и тут не сидится, — он опять тащит Игоря в зал.

Железная Ляля — уже тут. Она взмахивает головой и руками, и к ней присоединяется, хоть и нестройный, но старательный хор…

Непоседа Андрюшка тянет Игоря в соседнюю комнату.

Ляля задумчиво сидит на подоконнике…

У Игоря начинает мелькать в глазах, и лицо его принимает растерянное выражение. И тут он замечает, что каждый раз, когда он показывается в зале, все ребята оборачиваются к нему, припев прерывается смешками. «Железная девчонка!» — шепчет Андрюшка Разрушительный в который раз. Игорь смотрит на Лялю у фортепьяно — она! Тогда Игорь заглядывает в читальню — она! У него начинает двоиться в глазах… Глядя на него, весь зал хохочет. И тогда Ляля с подоконника выходит из читальни и подходит к Ляле у фортепьяно. А ребята хором произносят Андрюшкину фразу: «Же-лез-ная дев-чонка!» Ах, какой розыгрыш!

Обе девочки, как две капли воды, похожи друг на друга. Только ленточки в косах — у одной синяя, у другой красная! Вот и все различие между ними. В остальном они так схожи, что, когда вторая железная девчонка становится напротив первой и тоже начинает петь, кажется, что одна из них смотрится в свое отражение в зеркале, но только нельзя понять — какая из них отражение другой, а которая настоящая?

Но обе они настоящие! Да еще какие настоящие — они поют песню за песней, они умеют втянуть в хор любого: уж если Разрушительный Андрюшка тоже пытается петь, причем невозможно врет, уж если маленькая Наташка целых полчаса сидит на месте смирно, завороженная видом двух совершенно одинаковых девочек, и даже забыла захлопнуть открытый рот и только часто-часто мигает белесыми ресничками!..

Андрис тянет его за рукав и усаживает рядом с собой. На губах его светится отцовская усмешка. Он тоже искренне веселится, видя растерянность Игоря.

— Это Аля и Ляля! — говорит он Игорю. — Они близнецы, так это называется, да?

— Близнецы! — говорит Игорь. — Я знаю, у нас на старом дворе тоже были Леночка и Наташка, близнецы. Только они совсем друг на друга не похожи…

— Они приезжают сюда уже третий год, — говорит Андрис. — И ребята всегда устраивают такой розыгрыш. Ну — просто цирк! А они такие девочки, такие…

— Железные! — хмуро говорит Игорь.

— Просто хорошие! — отвечает Андрис на его взгляд.

Конечно, не могут быть плохими девочки, которые поют с таким увлечением, так искренне. Теперь они вторят друг другу, их голоса — один низкий, второй высокий — так и переплетаются в какой-то незнакомой Игорю песенке. Они глядят друг другу в глаза и делают совсем одинаковые движения. Ребята постепенно замолкают и слушают, слушают…

Они играют…

На Игоря падает жребий — искать. Он стоит с зажмуренными глазами. Остальные ребята рассыпались по всему парку. Шорохи, топот, чей-то приглушенный шепот, возня, сдавленный смех — это ребята смеются, прячась в самых неожиданных местах и заранее представляя себе, как будет Игорь ходить мимо них и не найдет. Но наконец затихает все! Кто-то нарочно измененным голосом кричит: «Готово! Иди искать!»

Игорь открывает глаза, делает шаг-другой, осматриваясь. Тотчас же из-за пожарной бочки рядом с Игорем выскакивает Андрюшка Разрушительный и, торжествуя, колотит по крыльцу кулаками — он застучался. Первым из двадцати. Вот так раз! Спрятался под самым носом у Игоря, а тот и не видал. Тра-ля-ля! тра-ля-ля!..

Игорь шагает по траве. Кто-то еще пулей летит мимо него. Не догнать.

Озорная мысль приходит Игорю в голову. И он шагает все дальше. Что, если спрятаться в Рыбачьем домике! Посмотрим, сколько они будут сидеть в своих укрытиях, дожидаясь, пока Игорь найдет их! «Вот посмеюсь же я над ними!»

Он скрывается в гуще деревьев. Выходит на малохоженую дорожку, что ведет к Рыбачьему домику. Здесь тихо. Стоят недвижные сосны. Не шелохнется ни одна травинка, ни один лепесток неприхотливых полевых цветов, которые растут тут невозбранно, — Янис Каулс разрешил им расти тут и не покушается на этот уголок, лишь кое-где он подправил что-то, а в остальном все здесь растет так, как выросло, дичком, само собой…

Дверь Рыбачьего домика открыта. Там кто-то есть. Хорошо, если Андрис! Но нет, это его отец сидит на крылечке и острым ножом вытачивает зубья для грабель и с кем-то разговаривает. Игорь невольно останавливается. Янис не видит его.

— Да, он человек большой культуры! — говорит Янис с уважением. — Хотя его при Ульманисе из университета исключили на девяносто девять лет.

— Как так? — спрашивает кто-то из домика.

Каулс усмехается.

— Наши буржуи не хотели, чтобы кто-то обвинил их в бесчеловечности, а потому исключили не навсегда, а всего лишь на девяносто девять лет…

— За что исключили-то? — спрашивает невидимый собеседник садовника.

— За Испанию…

— Как, разве Балодис был в Испании? Добровольцем?

— Ну да! — с гордостью отвечает Янис. — Воевал с фашистами и тогда, и в сорок первом. Боевой… Он университет кончил только при советской власти. Сильный человек, даром что фамилия у него такая кроткая: по-нашему, балодис значит голубь.

— Выходит, товарищ Голубев! — шутя говорят из домика.

Но Янис не принимает этой шутки, она ему не нравится.

— Нет-нет, не Голубев, а голубь! — говорит он с легким оттенком неудовольствия, отвергая эту попытку переиначить фамилию Балодиса на русский лад.

Игорь осторожно заглядывает в маленькое окошечко Рыбачьего домика. Во второй его половине, такой же крохотной, как та, где Янис хранит свои инструменты, стоит маленький столик и одна табуретка, а на стенке приделаны маленькие полочки. На столике — знакомые Игорю книги: Макаренко, Коменский, Ушинский, педагогические журналы, бумага, листки рукописи. А за столиком, задумчиво подперев голову правой рукой и покусывая губы, сидит папа Дима и глядит на море — тихое, приветное, ясное…

Так вот кого приютил Янис, запретив ребятам являться в Рыбачий домик днем!

— Ну, не буду вам мешать! — говорит Янис, аккуратно складывая свои инструменты.

— Что вы, какая это помеха?! — восклицает папа Дима.

Но Янис Каулс улыбается и уходит в глубь парка.

А Игорь долго глядит в окно на отца. Едва ушел садовник, он впился в свои записки, вполголоса читает их, перечитывает, черкает пером, пишет… Ах, папа. Дима, папа Дима! Тебе же нельзя работать. Ведь профессор говорил, и Николай Михайлович говорил, и мама говорила, и все говорили, что главное — отдохнуть хорошо! А ты?.. Но тут у папы Димы веселеет лицо — он нашел какую-то удачную фразу и в радостном ажиотаже стучит по столу кулаком.

— Как маленький! — говорит Игорь и ухмыляется во весь рот.

Кто рассказал о том, что Вихровы собираются ехать в Сигулду, и небольшой компанией, — непонятно! Только и было, что Игорь обмолвился об этом Андрюшке Разрушительному.

К маме Гале пришла мать Краснокожей Наташки. Прищуривая свои бесцветные ресницы, она сказала: «Вот хорошо-то! Я давно мечтаю поехать так, чтобы было совсем немного людей. Моя дочка вас не стеснит — она такая тихая и послушная». Наташка, которая пришла вместе с матерью, подтвердила: «Да! Я послушная и тихая! А мама пускай остается — она так надоела мне!» В следующий момент Наташка уже помчалась куда-то, пронзительно крича и размахивая своими ручками-палочками, но это уже не имело существенного значения — мама Галя согласилась.

Потом пришла Петрова и, обворожительно улыбаясь маме Гале, сказала, что она охотно присоединится к небольшой компании, потому что ей решительно некуда девать свое время и ей все давно надоело, конечно, если инициаторы поездки не будут иметь возражений.

Инициаторы поездки, конечно, не имели возражений, о чем мама Галя, улыбаясь Петровой с неменьшей благосклонностью, сообщила тотчас же…

Потом пришла немолодая красивая дама, мать Али и Ляли, и, обняв маму за талию, спросила, не захватят ли Вихровы с собой ее девчонок, от которых ей, по правде сказать, хочется отдохнуть… Аля и Ляля, стоявшие справа и слева от матери, в один голос сказали совершенно одинаковыми голосами: