— Я имею в виду это грустное зрелище! — сказала мама.

Охов и ахов было ровно столько, сколько было зрителей: каждый, кто вчера видел этот славный город и его строителей, его кипучую жизнь, не мог не пожалеть о происшедшем. Даже Петров, наблюдавший со скептической улыбкой, как ползал вчера папа Дима по песку, сочувственно сказал Игорю:

— Ну что, просыпалось все это дело? — и устроился рядом со своей женой и мамой Галей.

У Али и Ляли опустились руки при взгляде на свой город… Они сбегали окунуться в море, а потом, прижавшись друг к другу, уселись на берегу и вполголоса запели что-то.

Разрушительный Андрюшка — вождь разбойничьего племени андрюшек — только свистнул, увидев картину разрушения, и воздержался от слов, то ли потому, что пожалел Алю и Лялю, то ли потому, что считал дело конченным…

Один только Мишенька-Революционер нимало не был смущен тем, что натворил тут ветер. Он появился на берегу со своим самосвалом и экскаватором в руках, едва волоча их — игрушки были и тяжелы и прочны, подошел деловито к городу, задумчиво поглядел на город, потом на папу Диму и спросил:

— Что возить-то будем?

И дал гудок — протяжный, такой, каким водитель вызывает, того, кого ему надо, и поехал к приплеску за ракушками. Для Мишеньки город продолжал жить, улицы его были полны народа, в них царствовало движение и жизнь: людям нужно было все — и товары, и продукты… Он ясно видел этих людей, толпившихся на уличках, выглядывавших из осыпавшихся домов и нуждавшихся в его, Мишенькиных, машинах. Он верил в этот город. И эта вера возродила город…

Аля и Ляля подошли к стенам города, прошлись по его кривым улочкам и вдруг закричали Мишеньке:

— Вези скорей ракушки. Надо вымостить площадь!

А вслед за Алей и Лялей к городу потянулись и остальные ребята. Аля и Ляля принялись было восстанавливать городскую цитадель в ее прежнем виде, но тут папа Дима сказал:

— А я бы лучше выстроил дворец культуры. А цитадель пусть остается памятником седой старины…

Мама Галя посмотрела на папу Диму, на Петрову, ища у нее сочувствия, и сказала:

— Ну, ты хуже маленького. Может быть, опять примешься ползать там с малышами?

А у папы Димы заблестели глаза, он ответил с озорным видом:

— А отчего же не поползать?

— Интересно, что бы сказали твои ученики, увидев тебя в таком виде! Ей-богу, я вижу, что ты еще не вышел из детского возраста. Тебя бы в детский сад!..

Уже возясь в песке и вполголоса объясняя что-то Але и Ляле, устремившим к нему взоры, он ответил маме Гале:

— Не знаю, что бы сказали мои ученики, а Андрей Петрович вынес бы мне благодарность за увлекательный урок! Честное слово!

…Бедняки уже не захотели жить в мазанках. Дом культуры, выросший на городской площади, недолго стоял в одиночестве со своими прямыми стенами, широкими коридорами, большими окнами, вокруг него один за другим вставали новые дома, высокие, светлые, выстраиваясь рядками на широких, просторных прямых улицах.

Вдруг Андрюшка, все слонявшийся без дела по берегу, подошел к городу и, не ощутив желания разрушить его, сказал вдруг:

— А где же стадион, товарищи? Как же можно без стадиона? Не понимаю. А еще культурные люди…

Ах, если бы с такой быстротою исполнялись мечты людей в настоящей жизни, жители Янтарного города тотчас же получили бы великолепный стадион! Точно такой, как и в Лужниках, по уверениям Андрюшки, разрушительные наклонности которого в тот день, кажется, исчезли навсегда, едва ему поручили строить стадион и едва Мишенька со всем своим транспортом поступил в его распоряжение.

Конечно, это была игра, и мама Галя была права, когда говорила, что папа Дима играет. Но он играл не как маленький. Увлеченный этой игрой, он оставался в ней взрослым, немолодым уже человеком, голова которого была отягощена многими сведениями и которому очень надоело сообщать эти сведения только на уроках, только в пределах, положенных программой.

Когда он подсказал девочкам мысль, что ремесленники могли лишь ютиться у подножия дворца, созданного руками и воспоминаниями Али и Ляли, он и не предполагал, что эта игра даст ребятам столько, что они увидят в городе не только игрушечные дворцы и мазанки, что их фантазия населит его настоящими людьми и реальными событиями: ведь город так был похож на настоящий! Это была игра, но в игре ребята высказывали мысли, которые зрели в их головах в результате оценки подлинных понятий и вещей, — и папа Дима всматривался в их лица и вслушивался в их разговоры, по-новому видя их, угадывая их затаенные помыслы. А дальше мысль папы Димы работала и работала, и в какой-то момент он понял, что из этой игры рождается у ребят какое-то жизненное заключение, и уже, как педагог, он поставил перед собой задачу — так закончить эту игру, чтобы память о ней не выветрилась вместе с песком, который должен за ночь унести ветер из Янтарного города, превратив его в живописные развалины.

Мишенька, со своей непосредственностью, не мог себе представить города, в котором не был бы поднят красный флаг, — ведь он привык к ним с первого дня своего рождения, они трепетали в воздухе, тут или там, всегда и везде: и он ускорил игру — подняв красный флаг над дворцом паши и возвестив об окончании старой эры.

Сегодня папа Дима скоро отступился, предоставив ребятам самим строить новый город, лишь только с жадностью прислушивался к тому, о чем говорят ребята. Он тихо отошел в сторону, к маме Гале, но неотступно наблюдал за тем, что происходит перед его глазами, и только время от времени кивал головой, если кто-нибудь из ребят обращался к нему как к высшему авторитету, доказывая свою правоту.

А у строителей разгорались страсти: каждая новая улица рождалась в ожесточенных спорах, надо было слышать, какими горячими и осведомленными градостроителями оказались ребята! Уже Андрюшка громче всех кричал, что на перекрестках улиц надо делать туннели, чтобы облегчить передвижение транспорта и разгрузить магистральные направления. «Слова-то какие!» — шептал про себя папа Дима. Уже Толстая Наташка в который раз требовала внимания к себе, жалобно говоря:

— Ну товарищи! Ну товарищи! Детишкам же зелень нужна, как вы этого не понимаете? — и возле каждого дома-кубика втыкала в песок крохотные веточки, изображавшие деревья.

Уже Аля и Ляля снесли чей-то дом, найдя его безобразным, а какой-то кубик-дом, выпиравший из порядка кубиков, передвинули с места на место и повернули, чтобы не портить вида центрального проспекта. А Мишенька — бессменный поставщик облицовочного материала, давно сбросивший свою вельветовую куртку и оставшийся в одной клетчатой рубашке с короткими рукавами, сказал неожиданно для всех:

— И чтобы коммунальных квартир не было, да? — и отправился в очередной рейс.

Отец Али и Ляли, тоже вышедший на берег, внимательно глядел на происходящее. Услыхав то, что сказал Мишенька-Революционер, он крикнул ему вдогонку:

— Миша! А ты в коммунальной квартире живешь?

Не оборачиваясь, Мишенька ответил:

— Ну, а где же еще.

Отец Али и Ляли рассмеялся и сказал папе Диме:

— Ох, до чего же у людей развита тяга к улучшению условий жизни. Честное слово, вот эти товарищи, — он кивнул головой на оживленную толпу ребят возле города, — так же яростно будут драться со всеми бюрократами и недорослями и в настоящей жизни за благородную жизнь, как сейчас планируют этот игрушечный город! У меня Лялька спит и во сне видит стать архитектором. Аля мечтает о том, чтобы конструировать машины для домашних хозяек, всякие, чтобы избавить быт от одуряющей неблагодарной работы. Недавно они чуть совсем не испортили матери буфет — сконструировали прибор для подачи тарелок из буфета прямо на стол. Хорошо, что дело кончилось лишь двумя разбитыми тарелками.

— Да, технологическое мышление у ребят послевоенного поколения очень развито! — согласился папа Дима. — А преподавание в школе остается допотопным, схоластическим, оторванным от жизни…

Он помолчал и добавил каким-то особенным тоном: