— Ребята, как найти товарища Вихрова?

Андрис показал на Игоря:

— Вот он скажет.

Игорь указал на раскрытое окно их комнаты, видное отсюда:

— В этом доме, направо первая комната.

— Спасибо! — сказал незнакомец и пошел к дому.

— Кто это? — спросил Андрис.

Игорь удивленно пожал плечами — он видел этого человека впервые.

— Понятия не имею!

— Пройдемся! — предложил Андрис.

И они поднялись со скамейки. «Куда идти?» — хотел спросить Игорь, но тут же понял, что Андрису не хочется идти на берег, и направился в глубь сада, по дорожке, уже опять занесенной опавшими листьями. Но в этот момент из окна выглянул папа Дима и позвал Игоря домой…

Незнакомый человек встретил Игоря внимательным взглядом своих серых, спокойных глаз. При входе Игоря он сунул в портфель какие-то листки. Игорь посмотрел на отца — зачем его позвали? И в такой неподходящий момент.

— Папа, мы с Андрисом хотим погулять! — сказал он.

Отец обратился к незнакомцу:

— Андрис — сын Яниса Каулса. Они очень сдружились за лето.

Игорь нахмурился: его дружба с Андрисом никого не касалась, это его личное дело. Но тут отец сказал, кивая на неожиданного посетителя:

— Игорь, вот товарищ Аболинь хочет побеседовать с тобой. Расскажи ему, как ты дежурил у гнезда и что потом тебе пришлось увидеть и услышать. Постарайся вспомнить все, до мельчайших подробностей! — Видя, что Игорь колеблется и вопросительно глядит на него, он добавил: — Товарищу Аболиню не только можно, но и нужно рассказать все, понял?

Аболинь, задумчиво постукивая о портфель острым карандашом, внимательно слушал Игоря. Он выслушал и предысторию — об Андрюшке, который так глупо убил птенца в тот день, и о том, как очередь дежурить пала на Игоря и как он обрадовался тому, что родители ушли в кино и, стало быть, не надо было ничего выяснять. Папа Дима при этом посмотрел несколько озадаченно на Игоря — значит, можно было обмануть не обманывая, интересно!..

Но, когда Игорь дошел до того, как послышались ему голоса возле грота, Аболинь оживился. Теперь его интересовало все — и с какой стороны подошли люди, какими показались их шаги Игорю, где остановились, как и о чем говорили, как звучали их голоса — кто из них сердился, кто из них угрожал, какое положение они при этом занимали, как стояли, долго ли?..

— Уверен ли ты, что это был именно Каулс, а не кто-нибудь другой? Ты часто с ним виделся? Разговаривал? Слышал ли ты его голос и вблизи и издалека? И всегда узнавал?

Игорь смутился:

— Я не могу сказать этого твердо! Я вспомнил его голос только тогда, когда увидел его на песке там, возле спасательной станции…

— А как сказал тот, с усиками: «Теперь все у них полезет по швам!»? Ты это хорошо помнишь? Не что-нибудь другое, а именно это и такими словами, да? Не другими, а именно так?

Отец заметил:

— И я запомнил эти слова! Потому что Игорь спросил меня этими словами. Я страшно удивился тогда…

Аболинь продолжал:

— А потом, когда они будто бы помирились, тот, который с усиками, сказал, что он не понимает многого и что ему не с кем поговорить? Как будто все, что он сказал прежде, это результат его размышлений, в которых никто не помог ему разобраться? Так, да? — Он прищурил глаза, и они стали острыми-острыми, словно он что-то увидел вдруг. — А высокий сказал ему, что он ничему не научился?

Игорь сказал упрямо:

— «Я вижу, тебе наука впрок не пошла!» — вот так он сказал…

— У тебя хорошая память?

— Память у него завидная! — вмешался отец.

Аболинь задумался.

— Ты понял так, что этого, с усиками, кто-то чему-то учил, но он так ничего и не понял или не захотел понять?

— Да! — сказал Игорь, уже уставая от этих вопросов.

— И он был очень рассержен, когда высокий сказал ему, что мог бы стать коммунистом?

— Да, он после этого бросил папиросу, и так зло!

Аболинь щелкнул пальцами.

— Надо посмотреть, — сказал он. — Может быть, мы найдем эту папиросу. Хотя мало шансов на это, но давайте пройдемте к гроту, если я вас не отрываю от дела, товарищ Вихров! — Он поднялся.

— Папиросу я закопал! — сказал Игорь.

— Где? — быстро спросил Аболинь.

— Там же! У стенки…

Вихров торопливо собрался, и все вместе они вышли из комнаты. Они прошли по дорожке к гроту именно с той стороны, с которой пришли высокий — Каулс — и тот, с усиками. Аболинь велел Игорю сесть в гроте на то место, где сидел он, когда начался разговор. А сам с папой Димой остался там, где Игорь видел ночью двух людей. Папу Диму он поставил так, как стоял высокий, а сам стал лицом к Игорю, на место низкого. Они понемножку передвигались, чтобы было похоже, и Аболинь все спрашивал: «Так?.. Так?» — пока Игорь не сказал, в свою очередь: «Так!» Тогда Аболинь опять настойчиво спросил Игоря — выше или ниже вот этих камней или наравне с ними было лицо второго? И Игорь припомнил, что подбородок второго был почти на одной линии с концевыми камнями кладки. Тут Аболинь неожиданно вынул из кармана рулетку и измерил это расстояние, что-то посчитал в уме и сказал, улыбаясь:

— Ну, я бы не назвал его низким! У него все сто восемьдесят будут — хороший рост! Это он рядом с Каулсом казался таким. У того сто девяносто пять сантиметров…

— Возможно! — сказал папа Дима.

Аболинь, с сожалением глядя на дорожку, сказал:

— Ну, после этого ливня бессмысленно что-либо тут искать! Такой потоп был, что больше и некуда! — Он обернулся к Игорю. — Ну, показывай твою папиросу!

Игорь пошарил глазами по низу и нагнулся над небольшим бугорком возле самых камней. Аболинь схватил его за руку, когда он хотел разрыть этот бугорок, поспешно сказав:

— Стоп! Стоп, дружок! Это я сделаю сам…

Он вынул из портфеля флянц-кисть и стал смахивать ею осторожно песок. Выступы камней прикрывали собой песок, прилегающий к камням, и он был лишь немного влажен — почти сухая папироса лежала там, куда зашвырнул ее Игорь.

— Ты не брал ее руками? — спросил Аболинь.

Игорь замотал головой — нет, конечно! Он до сих пор помнил, с какой злостью пнул ее ногой, чтобы не торчала на глазах… Как хорошо, что тогда пришла ему в голову эта мысль! Аболинь тихонько просунул в папиросу спичку и так вынул ее из песка, внимательно приглядываясь к ней. Он вынул из портфеля вощеную бумажку, бережно положил туда папиросу и отправил все это в портфель. Однако вслед за этим он опять нагнулся к этому же месту и сказал:

— Тут есть еще что-то! — и опять принялся убирать песок, на этот раз концом кисти. И вдруг из ямки, которая образовалась здесь, выглянула скрюченная лапка птенчика, а дальше показалось и его взъерошенное брюшко. Значит, Андрюшка целый день бродил по саду, не зная, куда девать убитого им птенчика, а потом притащил сюда и закопал. — Тот? — спросил Аболинь Игоря и засыпал птенчика вновь.

— Тот! — вздрогнув, сказал Игорь.

— Ну ладно! Делать нам тут больше нечего! — сказал Аболинь. — Еще один только вопрос: этот низкий, который оказался высоким, очень худой, да? Ты говоришь, у него сильно запавшие щеки?

— Да!

— Такие, как у меня? — спросил Аболинь, у которого было сухощавое лицо с крепко сжатыми губами. Он вынул при этом папиросу из портсигара.

— Нет, что вы! — сказал Игорь. — У него совсем провалившиеся щеки! Он очень-очень худой!

Аболинь закурил. Выпустив дым из ноздрей, он неожиданно затянулся и сказал Игорю, ткнув пальцем в свои сильно запавшие в это время щеки:

— Ну, а теперь — похоже, да?

— Точь-в-точь! — невольно сказал Игорь.

Аболинь рассмеялся:

— Ну, значит, разговаривал с Каулсом — если это был Каулс! — человек ста восьмидесяти сантиметров ростом, брюнет спортивного сложения, курящий «Казбек», возможно отбывавший наказание в местах заключения, но не низкий и не истощенный, так? Немного, но уже кое-что.

— Вы сыщик? — спросил Игорь, давно уже догадавшийся, что Аболинь пришел к Вихрову только по делу Каулса. Значит, убийцу Яна Петровича уже ищут!