Кода она подчинилась, она хотела ответить «да», но дыхание было таким рваным, а ее разум закоротило. Но он, казалось, был не против молчания.

Крэйг рассмеялся, она была в восторге от низкого, прокатившегося смеха.

— Я хочу коснуться ртом твоей груди. Я хочу смотреть и видеть, как ты хватаешь ртом воздух, пока я облизываю тебя, посасываю.

Для немногословного мужчины он неплохо связывал слова.

— Я не могу забыть клинику, — услышала она себя. — Твою руку под простынями. Я точно помню, как это было, вверх-вниз…

— Дерьмо.

— …пока ты не…

— Сорви кофту.

— Что?

— Сорви гребаную кофту со своего тела, — рявкнул он. — Положи телефон и сорви ее!

Пуговицы. Разлетелись повсюду.

И, Боже, это было прекрасно, ее грудь выгнулась, когда она разорвала блузку, застежки нисколько не сопротивлялись ее силе.

Рухнув на матрас, Пэрадайз судорожно вернула телефон к уху… и услышала, что его дыхание стало еще тяжелее, но потом он затих.

Напряженным голосом, словно пришлось стиснуть зубы, он приказал ей забраться под чашечки и потереть соски, почувствовать упругую плоть, а потом вообще избавиться от лифчика. Она не колебалась, и была поражена ощущениями, когда ее пальцы исследовали мягкую кожу, напряженные соски, посылая электрические вспышки и жар прямо к ее лону. И он не переставал говорить своим бархатным голосом, обдуманно направляя ее, постепенно и неумолимо, невзирая на сексуальное влечение. Чем выше она взмывала, жарче и влажнее становилась, тем меньше беспокоилась о скромности и порядочности… тем сильнее хотела того, что он давал ей.

Но ей хватало ума сохранять тишину. Она хотела кричать его имя, но доджен или ее отец начнут ломиться в ее запертую дверь, если услышат что-то, и это приведет к весьма нежелательному разговору.

— Что дальше? — простонала она.

В темноте спальни, которую выделили ему, Крэйг был поглощен разговором. На все сто процентов. Учебный центр мог гореть синим пламенем или сотрясаться от землетрясения, но он, ни за что не прервет звонок.

Он не представлял, на что похожа комната Пэрадайз, где стояла ее кровать, на скольких подушках она лежала или какого цвета было покрывало. Но у него перед глазами стояла кристально-четкая картина того, какой была Пэрадайз, вытянувшаяся на простынях, извивающаяся, с порванной кофтой, повисшей на ее руках, простой, скромный лифчик расстегнут, грудь выставлена напоказ.

Маленькие соски напряжены и устремлены вверх, к его рту.

— Ты чувствуешь меня на себе? — требовательно спросил он.

— Да… — выдохнула она.

Хорошо, настало время продвинуться вниз. Но не своего тела. Ему пришлось выпустить член из рук, потому что он уже кончал, а это вырубало его мозг: больше всего, больше собственной разрядки, он хотел провести ее через этот опыт.

Потому что это — все, что им светит. Он не собирался, черт подери, лишать ее девственности… и если он хотел держаться принятого решения, то должен убедиться, чтобы их голые тела разделяло непреодолимое расстояние: телефон — единственный приемлемый вариант. После всего она сохранит свою честь, потому что ласкать себя — это не пустить неандертальца в свое лоно, чтобы кончить там пару дюжин раз… и лишит мужчину, за которого она, в конечном итоге, выйдет замуж, его обязанности.

Пока он не остается с ней наедине достаточно долго, он в состоянии по чести поступить с ней… и он не обманывал себя. Влечение между ними сносило крышу, но когда обучение закончится? Когда все завершится, и если оба дойдут до финишной черты?

Разные пути. Даже если время от времени им придется работать бок о бок.

Смысл в том, что он не мог предложить ей дом и семью в будущем. Особенно после того, как он займется своей истинной целью, которая стоит за обучением: месть, аристократам, которые позволили его отцу погибнуть от рук врага.

Он не успокоится, пока не умоется в их крови.

— Скользни пальцами вниз по своему животу, — приказал Крэйг. — Что там?

— Пояс моих джинсов.

— Расстегни пуговицу.

— Да…

Раздался шорох, и потом она снова взяла трубку:

— А дальше?

— Замок.

Опять шорох. Он, тем временем, представлял, что именно он раздевал ее, расстегивал ширинку, потом прижимался губами к кружеву ее трусиков. Или, как было в ее случае, к хлопку.

— Сними джинсы. Трусики оставь.

Опять шорох и ерзанье в трубке.

Под легкой простыней, укрывавшей его обнаженное тело, он не смог сдержаться и обхватил себя и пару раз провел по члену. Когда головку начало жечь так, словно она сейчас взорвется, пришлось прекратить.

Стиснув зубы, Крэйг выдавил:

— Положи руку между бедер, раздвинь свои длинные ноги… сделай это.

Он хотел еще потянуть удовольствие, но был слишком жадным. Как и она: ее рваный стон перебросил его через край, его член устал ждать, пока ладонь примется за дело.

— Потри себя, — простонал он, а его эрекция содрогалась под простынями, горячие струи покрывали его живот. — О, Боже, Пэрадайз, погладь себя сквозь хлопок… — По ее вскрику он мог сказать, даже сам охваченный оргазмом, что она была близка. — Заберись под… под ткань, почувствуй влагу и жар… почувствуй… о, черт… так гладко…

Сейчас она задыхалась, и потом выдохнула его имя так, словно его вырвали из ее горла.

— Представь там мои губы.

И тогда она кончила. И он — снова, когда услышал, как она втянула воздух и шумно выдохнула, охрененно сладостная мольба раздалась в трубке.

Только звук ее разрядки подарил ему оргазм номер три. И четыре.

— Продолжай, — он хрипло простонал. — Почувствуй ласки моего языка, посасывания губ…

Какое-то время спустя, когда все, наконец, кончилось, они просто дышали в такт.

По какой-то безумной причине ему захотелось оказаться рядом с ней, обнимать ее… и все такое. Он не знал. Он осознавал одно — жгучую нужду убедиться, что она оправилась после произошедшего.

Сейчас разделявшие их мили казались наказанием.

— Ты в порядке? — хрипло спросил он.

— О… да…

Услышав улыбку в ее голосе, Крэйг сам начал ухмыляться… и обрадовался тому, что находился один и в темноте. Он, наверное, выглядел как полный идиот.

— Ты такая красивая, — услышал он себя. — Потрясающая. Невероятная.

Она резко рассмеялась.

— Шутник.

— Едва ли. Я родился без чувства юмора.

— Правда?

— Да. Я самый невеселый мужчина. И совсем не понимаю шуток.

— Знаешь… если так подумать, я ни разу не видела тебя улыбающимся.

— И не надейся. — Он потянулся к прикроватному столику, выдвинул ящик и достал пачку сигарет с зажигалкой Бик, которые купил на обратном пути в учебный центр. — Кстати, я курю.

Только после секса, чуть не пояснил он. Непонятно почему, но он не хотел подчеркивать, что он был с кем-то кроме нее.

Наклонив голову и удерживая телефон, он завозился, доставая из пачки «Мальба»[66]гвоздь для гроба. Зажигалка зашипела, когда он прикурил, а потом он во всех подробностях увидел кулак, поднеся пламя к лицу. Первой затяжки было достаточно, чтобы снова застонать, и, зажав сигарету зубами, он залез в ящик в поисках пепельницы, которую поставил на голую грудь.

— Это плохая привычка, — сказал он вместо извинения. — Но, по крайней мере, вампиры не болеют раком.

Как только он договорился с ней о звонке, тут же начал думать, где достать сигарету для «после». Не так уж романтично.

Не то, чтобы его интересовала романтика, напомнил он себе.

— Так, Крэйг, почему ты не улыбаешься.

С виду вопрос-утверждение, чем бы он ни был, мог быть принят как поверхностный, в шутливой форме, но ее серьезный тон отвергал все возможные толкования.

И, вот неожиданность, наверное, дело в расслабленной, свободной, пост-оргазмической легкости, потому что он ответил ей, а не повесил трубку, как ему следовало поступить.