Слуги устанавливали под балдахином помост, на котором должен был сидеть барон Анри с несколькими самыми знатными гостями. На кухне бушевало пламя, все было готово для того, чтобы жарить мясо – барон Анри еще в день приезда послал своих лесничих на охоту.

Для Пьетро не находилось никакого дела. В замке он все еще был чужим, а Готье, барон и Туанетта прекрасно со всем управлялись. Пьетро вернулся в дом и отыскал портниху, которая готовила ему наряд для предстоящего торжества. Наряд должен был выглядеть великолепно, по этой части Пьетро мог кое-чему поучить простоватую северную знать.

Он нарисовал портнихе на куске пергамента эскиз своего костюма – будучи отличным каллиграфом, он и рисовал очень хорошо. Когда портниха увидела этот эскиз, она уронила иголку и захлопала в ладоши от восторга. Костюм напоминал одежду, которую он носил в юности, и соединял в себе восточную роскошь с сицилийским вкусом. В этом костюме не было никакой особой новизны – если не считать производимого им общего впечатления. Туника была короткой и перехвачена поясом, штаны плотно облегали ноги и соединялись с чулками так незаметно, словно это единое целое, но разного цвета.

Пелерина, отороченная мехом, тоже была короткой, но чуть длиннее туники. Во времена, когда мужская одежда была длинной и ниспадающей, Пьетро самым скандальным образом открывал свои ноги почти целиком. Он выбрал для своего костюма темно-красный цвет, прекрасно оттеняющий его смуглую кожу. По чулкам из черного шелка спиралью шли вверх ярко-красные полоски. Мех черной куницы оторачивал по низу пелерину, а куртка была оранжево-красная, более светлая, чем пелерина и штаны. Пьетро прекрасно умел пользоваться сочетанием оттенков одного основного цвета. Этот его наряд был красно-черный с преобладанием красного.

Он сожалел, что, несмотря на жару, ему придется надеть плащ. Отороченный мехом плащ, отделанный венецианской парчой, служил подтверждением благородного происхождения. Туфли из красного бархата были украшены черными нитями. Он поручил портнихе пришить на плащ среди маленьких черных розеток рубины, чтобы и цвет драгоценных камней соответствовал общему замыслу.

Несмотря на все свои злоключения, Пьетро вовсе не стал бедняком. Когда он покидал с Исааком Сицилию, он по совету Исаака взял с собой все свои драгоценности, так как золотых дел мастер предвидел, что их придется закладывать, если граф Синискола потребует слишком большой выкуп за жизнь Донати. Иоланта сохранила их для него. И, будучи девушкой не только романтической, но и весьма практичной, она передала их Пьетро, когда они бежали из Хеллемарка.

Пьетро радовался этому обстоятельству. Оно обеспечивало ему независимость от семьи его жены. На следующий день после их приезда в Монтроз он продал несколько драгоценных камней помельче, и даже после того как купил баснословно дорогие ткани для своего костюма, у него в кошельке оставалось немало золотых монет.

Портниха закончила работу над костюмом. Пьетро поблагодарил ее и дал ей серебряную монету – таких денег она не видела никогда в своей жизни.

– Спасибо, добрая женщина, – сказал он ей. – Вы хорошо все сделали.

Он взял костюм и шапочку, украшенную так же, как и костюм, рубинами, хотя, поскольку их у него оставалось немного, эти и другие, пришитые к туфлям, были из стекла, он их тайно купил в деревне несколько дней назад.

Только он положил костюм на кровать под балдахином, как в комнату вошла Антуанетта. Она остановилась в дверях и увидела костюм.

– Пьетро, – прошептала она, – это очень красиво. Надень его, пожалуйста.

– А не слишком ли рано одеваться? – спросил Пьетро.

– Нет, некоторые гости из менее знатных уже приехали. И кроме того, мне хочется увидеть тебя в этом костюме.

Пьетро одевался, а Туанетта сидела на краю кровати, рассматривая его очень серьезными глазами.

– Ты знаешь, Пьетро, – сказала она, – ты выглядишь совсем как принц.

– Благодарю, – рассмеялся Пьетро и наклонился, чтобы поцеловать ее, но она поспешно отстранилась.

– Прости, – сказал Пьетро.

– Не надо, – прошептала Туанетта. – Я преодолею это. Ты такой добрый, такой терпеливый. Я хочу преодолеть. Я могла бы любить тебя. Я каждую ночь молюсь Пресвятой Деве, чтобы она помогла мне полюбить тебя. Я буду гордиться, что у меня муж такой изящный, такой красивый. Сегодня все девушки будут завидовать мне всем сердцем…

– Не такой уж прекрасный, – с горечью сказал Пьетро. – Деревенщина без денег, у которого нет никаких шансов когда-нибудь стать рыцарем…

– Отец посвятит тебя в рыцари или попросит графа Форбрюна сделать это.

– Нет, – возразил ей Пьетро, – так нельзя. Неужели ты не понимаешь, Туанетта, что я должен завоевать это право? Я не хочу, чтобы рыцарство досталось мне по удачному стечению обстоятельств. Я хочу завоевать это звание честно, храбрыми поступками…

– Большинство рыцарей не завоевывали рыцарское звание храбрыми делами, – подчеркнула Туанетта. – Они сначала получали рыцарство, а потом уже отправлялись на войну. Многие из них никогда не совершали ничего отважного. Гораздо чаще они грабили, убивали, творили всяческое зло. Кроме того, ты уже совершил доблестные поступки. Ты спас жизнь моего брата – и мою. А после этого ты совершил еще более достойный поступок, и еще более благородный – ты взял в жены женщину, уже не девушку, беременную Бог знает от какого отвратительного подонка, – ты сделал это из чувства верности моему брату и из жалости ко мне…

Пьетро подумал, что она опять начнет плакать, и поспешно сказал:

– Тебе пора одеваться, моя маленькая. Нам скоро выходить.

Пришли служанки и стали одевать ее. Он ждал. Когда они кончили, она выглядела прелестно. Одна из старших служанок пощипала ей щеки, чтобы они разрумянились, и Пьетро, взяв ее за один палец, повел вниз по лестнице.

Веселый гул голосов во дворе замолк. Тишина волнами распространялась от того места, где они стояли, пока все гости не заметили их и не повернулись в их сторону, довольно бесцеремонно рассматривая иностранца.

Пьетро почувствовал, что лицо у него горит. Но он высоко держал голову, направляясь к помосту и ведя за руку жену. Туанетта смотрела только на свои туфли и не поднимала глаз.

За их спинами возникал шепот:

– Клянусь кровью Господа нашего, кто бы он ни был, она не унизила себя этим браком!

– Говорят, он незаконный сын императора Фридриха…

– Не болтайте глупостей, Фридрих не старше его…

– Клянусь ногтем Святого Антония, я заставлю моего портного сшить мне такой костюм! Ничего более красивого я не видел в своей жизни…

– И все-таки странно. Она исчезла из Монтроза Бог знает как давно. Барона Анри не было, когда она уехала, это я знаю из верного источника. А когда они вернулись, с ней приехал этот парень. Мы ведь не знаем, он, может, всего-навсего жонглер или какой-нибудь бродяга…

– Бродяга? В таком костюме?

– А откуда вы знаете, кто платил за этот костюм?

– Я знаю одно – Монтрозы не так богаты, чтобы покупать такие рубины. И еще одно – камни такого размера нельзя купить ни во Франции, ни в Лангедоке.

Впечатление, подумал Пьетро, благоприятное. Хотя есть и другие мнения. Если Бог нам поможет, мы выиграем…

И тут грянули трубы, прекратившие всякий шепот. Гости сразу же двинулись к длинным дубовым столам, расставленным под навесами из пестрого шелка. У входа стояли двое представительных слуг, один держал в руках серебряный таз с водой, а другой предлагал гостям длинное яркое полотенце. При входе каждый гость вытягивал руки, первый слуга лил на них воду, а второй проворно вытирал их.

Главный епископ занял свое место во главе длинного стола, а барон Анри встал через два места от него левее. Обычно барон сидел рядом с епископом, но сегодня почетные места были любезно оставлены для Пьетро и его молодой жены. Еще правее на особо почетном месте стоял статный граф Форбрюн, чья фамилия никогда не переставала интриговать его вассалов, поскольку его леса, видит Бог, были достаточно зелеными.[29]