Светлана покраснела. Потом Таранов узнает, что она легко – как ребенок – краснеет…

– Вы – хам, – сказала вдруг Светлана фразу, совершенно неуместную в общении с хамами.

– Что? – удивился Леха. А Светлана присела и стала собирать рассыпавшиеся вещи… и тогда Леха поставил огромную лапу в кожаной кроссовке на очки. Таранов посмотрел на Лаврова… Валька вздохнул и сказал:

– Ну, блин, не дадут спокойно отдохнуть.

Очки хрустнули под подошвой.

– Ах! – вскрикнула пожилая армянка за соседним столиком. Леха повернул ногу туда-сюда так, как если бы тушил окурок. Под ногой захрустело.

– Отставить! – громко скомандовал Таранов. В его сторону повернулись три коротко стриженных головы. Посмотрели без интереса и отвернулись – фраер какой-то.

– Отставить, – повторил Таранов, вставая. – Вещи собрать, извиниться перед женщиной.

Теперь на него смотрели все пятеро братков… из динамиков на стойке бара звучала «Кумпарсита».

– Пошел на хер, штымп, – бросил наконец Леха. Таранов поднялся из-за стола. Валька Лавров по прозвищу Айболит – так его прозвали потому, что в группе «Африка» он совмещал обязанности снайпера и врача – обтер губы салфеткой, тоже встал… под ногой Лехи хрустнула пудреница. Он – закаленный в лагерных сражениях – не принимал этих двух «штымпов» всерьез. Да и соотношение – пятеро против двоих – очевидно было не в пользу «штымпов».

– Надо извиниться, сынок, – сказал, подойдя к тому, что сорвал сумочку, Валентин. В следующую секунду в лицо Айболиту летел кулак. Валька спокойно перехватил руку, сломал ее в запястье и бросил отморозка лицом в стол. И – закрутилось под страстную мелодию «Кумпарситы».

Все братки имели опыт «разборок», а трое из пяти – спортивное прошлое. Но выстоять против офицеров спецназа у них кишка была тонка.

…Леху оставили «на десерт». Не потому, что вкладывали в это какой-то символический смысл, а просто потому, что он сидел в торце стола – дальше всех от Таранова и Лаврова. Когда дошла очередь до Лехи, трое бандитов уже лежали неподвижно, четвертый сидел на полу и стонал, обхватив голову руками.

Таранов повернулся к Лехе, а тот схватил со стола бутылку, ударил ею о столешницу – пакостно оскалилась стеклянными клыками «розочка».

– Ну подходи, подходи, мент, – закричал Леха. Было видно, что на него произвела впечатление быстрая и жестокая расправа… Таранов ухмыльнулся и сказал:

– У тебя еще есть выбор, Леха. Ты можешь извиниться и…

– Отсосешь, сука! – выкрикнул Леха, заводя сам себя.

– Ну, как знаешь, – пожал плечами Таранов и двинулся на бандита. Лагерный боец сделал выпад, а через секунду лежал на полу со сломанной рукой и выбитой челюстью.

– Ах, какое танго у нас получилось трепетное, – с усмешкой произнес Валька. Иван поднял с пола сумочку, сложил в нее рассыпавшиеся вещи.

Светлана стояла, прижав ладони к пылающим щекам, и в глазах ее был ужас.

Он протянул ей сумочку, сказал:

– Вот, возьмите.

– Господи, господи, – пробормотала она и, оттолкнув руку Таранова, выбежала из кафе. Иван растерянно посмотрел на Айболита, потом на сумку – на ней была кровь.

– М-да, – задумчиво сказал Валька, – трепетное танго, Ваня.

Дома Таранов просмотрел содержимое сумочки и нашел в боковом кармашке несколько визиток. На них значилось «Мюллер Светлана Юрьевна. Филолог». И номера телефонов… Он как-то очень обрадовался, когда узнал, что имя незнакомки – Светлана. Имя очень подходило к этой светловолосой женщине с косой… Вечером Таранов позвонил ей на домашний телефон, представился и сказал, что хотел бы передать сумку. Светлана некоторое время молчала, а потом сказала:

– А те… те люди, в кафе… они сильно пострадали?

Таранов хотел было сказать, что, мол, ничего страшного. Да и жалеть их не стоит. Но вместо этого сказал: я сожалею.

Это было в июле 96-го. Тысячу лет назад.

…Голос диктора объявил о прибытии рейса. Иван встрепенулся. А спустя тридцать минут появилась Светлана. Ах, как она шла по залу… ах, как она шла! Сердце ликвидатора Таранова забилось, как у школьника.

Он отобрал у Светланы чемодан на колесиках, вручил цветы и поцеловал в висок, в золото спелой пшеницы.

– У тебя волосы еще пахнут лондонским туманом, – прошептал он ей на ухо.

– Врешь ты все, Ванька, – ответила она. – В Лондоне жара – плюс двадцать пять – никакого тумана… ты меня ждал?

Он ничего не ответил… что тут отвечать?

Их встречу зафиксировала на видеокамеру женщина. Та самая, которая была известна Таранову только по голосу – «пост № 2». Вечером видеокассета с записью встречи ляжет на стол Лидера.

За девятьсот километров от Санкт-Петербурга, в древнем Владимире, в это же время говорили о поставках наркотиков из Таджикистана. Здесь не употребляли слов «Операция „Караван“„, но зато часто говорили слова «золотая жила“.

В гостиной Владимира Дмитриевича Сороки горел камин. Особой нужды в этом не было, но Сорока любил посидеть у камина, говорил, что живое тепло полезно для его застуженного на Севере организма. Сорока был вором в законе и в криминальном мире известен с погонялом Козырь. В сумме Козырь отсидел без малого семнадцать лет из пятидесяти трех. Если бы в начале его воровской карьеры кто-нибудь сказал Козырю, что у него будет свой дом с камином, несколько автомобилей, загородная вилла… что он будет «дружить» с чиновниками из городской администрации, а с ментами общаться через своего персонального адвоката, – он бы не поверил. Да в те годы вору и не положено было быть богатым. Случались, конечно, удачные дела. Тогда шиковали – такси, кабаки, лабухам – десятки в саксофон… Однажды Козырь подломил крутую хату и взял хорошо. В числе прочего – бриллиантовые запонки. Загуляли на малине в Сухуми. Когда деньги кончились, он обменял запонки на две бутылки коньяку. Вот тебе и весь блеск бриллиантов… Вот тебе и счастье воровское. И ведь не жалел тогда ни о чем!

Но времена меняются, и люди меняются. Козырь один из первых в воровском мире понял, что времена переменились, – в середине семидесятых советский строй уже находился в стадии разложения. Торгаши, цеховики, спекулянты, валютчики и проститутки расплодились, как мухи на навозной куче… Так стоит ли «ставить» их квартиры? Рисковать? Садиться? Они ведь и сами дадут… если убедительно «попросить». Козырь сколотил команду и начал «просить». И деньги потекли. Свою «перестройку» Козырь начал на десятилетие раньше Горбачева. В результате к середине девяностых он вошел в круг самых богатых людей Владимира.

Итак, в гостиной пылал камин. Около камина сидели хозяин и его гости: главный финансист группировки Лев Григорьевич Тойфер по прозвищу Еврей и двое бригадиров – Волк и Танцор. Обсуждали возможность открытия «таджикского канала».

– Это – золотая жила, – убежденно произнес Волк. Он едва дождался возвращения Козыря из Нижнего Новгорода. Волку не терпелось доложить, что на днях в Москве, в ресторане «Прага», Волк носом к носу столкнулся с одним из знакомых по первой ходке. Сухроб Курбонов – в те годы простой счетовод из Куляба – вошел в «Прагу» в сопровождении молодого человека, чем-то на Сухроба похожего, и двух шикарных телок фотомодельного вида. На плечи бывшего счетовода был небрежно накинут плащ – явно очень дорогой, руки в перстнях перебирали четки. Все это великолепие охраняли четверо строгих таджиков.

Сам Волк – человек, к слову, наглый и без всяких комплексов – к Сухробу подойти не решился, быстро просек, что теперь они на разных уровнях. Впрочем, и в лагере «простой счетовод» был на особом положении и срок до конца не отбыл – говорили, что его выкупили родственники за пятьдесят тысяч рублей. А «Жигули» в ту пору стоили шесть тысяч.

Сухроб сам узнал Волка и даже как будто обрадовался. Подошел, обнял, назвал братом… умилился, вспоминая молодость и зону в степи на границе с Киргизией.

В тот день загуляли крепко. Но даже во время загула Сухроб решал какие-то вопросы. Молодой человек, оказавшийся младшим братом Сухроба, тоже назначал какие-то встречи, говорил по телефону. Его звали Ниез.