Наступил долгожданный день. 1 августа было приказано линкор вывести на Большой рейд и поставить на якорную бочку. Накануне командир вызвал меня и сказал:

- Штурман, пойдите на катере на рейд и установите вешку. Вот здесь должна стоять бочка... - Командир поставил на карте точку и предупредил: Помните, если бочка станет в любой другой точке рейда, то при разворотах по ветру мы можем закрыть движение остальным кораблям. Ясно?

Разумеется, я здорово волновался. Позорно будет, если, приведя на рейд такую махину, как линейный корабль, нам придется перемещать его с одного места на другое...

На счастье, день выдался солнечный, тихий. С катера я секстаном по углам приметных мест - маяков и мысов - долго выбирал точку, потратив на это не один час, благо меня никто не торопил.

На следующий день утром буксиры повели "Марат" на рейд. На баке играла музыка. У нас и на всех других кораблях команды были выстроены во фронт, на мачтах развевались приветственные сигналы.

Двигались мы очень медленно, осторожно. К обеду линкор стал на бочку, она находилась в точно назначенном месте.

Сейчас все эти опасения могут вызвать лишь ироническую улыбку, а тогда казалось, что проделана огромная и сложная работа. Командир линкора, видя мое волнение, подошел и, скрывая улыбку, прохрипел:

- Ну, что же, штурман, "бочоночек" стоит, кажется, на месте...

От радости у меня перехватило дыхание, и я ничего не ответил.

Ремонтные работы продолжались и на рейде. И вот опробована артиллерия, машины. Линкор поднял вымпел. Он в боевом строю.

Подошли баржи с углем. Его для наших двадцати пяти прожорливых котлов требовалось очень много. Был объявлен общий аврал, в котором участвовал весь экипаж, кроме командира, врача и радистов. Руководили работами старпом и главный боцман. Одни в трюмах барж насыпали мешки, другие эти мешки таскали на корабль.

На палубе играла музыка. В облаке пыли скоро и музыканты стали черными, как негры. Было весело, с шутками и прибаутками краснофлотцы бегали с мешками на спине от баржи к угольным шахтам. Роты соревновались в скорости погрузки. Над трюмами барж и над палубой корабля густела серая завеса угольной пыли. Перерывы на перекур, на обед и ужин были короткими. Начиналась погрузка с подъемом флага - в 8 часов утра, кончалась вечером, после чего все устремлялись в бани, душевые и ванны, но все же мы еще долго ходили с подведенными глазами. Угольная пыль въедалась не только в нашу кожу, она забивалась во все щели, проникала сквозь, казалось бы, наглухо задраенные иллюминаторы и двери. Поэтому мы долго и сами мылись, и мыли весь корабль.

Все это уже история. Наши корабли ныне ходят на жидком топливе, и традиционный ритуал угольной погрузки канул в далекое прошлое...

К осени в строю находились подводные лодки, эсминцы типа "Новик", учебное судно "Океан" и большое число беспрерывно работавших тральщиков. Авиации у нас было мало. Летало несколько тихоходных гидросамолетов старой конструкции.

Стало известно о близящихся маневрах Балтийского флота. Началась подготовка. Матросы, как муравьи в муравейнике, целыми днями двигались в разных направлениях, сверху вниз и снизу наверх, вдоль палубы и поперек нее. Мыли и подкрашивали корабль, несли мешки с продовольствием и ящики с приборами и инструментами. Шума было мало, а движения - много, лица озабоченные, а настроение приподнятое. Мы понимали, что маневры - это не только учеба, но прежде всего первый экзамен флота на боевую зрелость.

Летом на "Марате" проходили практику курсанты первого курса училища комсостава флота. Многие из нас были привлечены к занятиям с ними в качестве нештатных преподавателей. Практика закончилась, курсанты должны были возвращаться домой, и вдруг ко мне заявился курсант Анатолий Петров. Он и его друзья - Алафузов, Краснов и Керт убедительно просят оставить их на маневры в качестве штурманских учеников.

- Позвольте, а как же ваши отпуска? - недоумеваю я. - Вы же потеряете десять-двенадцать отпускных дней! Петров даже обиделся:

- Товарищ штурман, как так потеряем? Ведь это же первые маневры нашего флота, мы согласны лишиться отпусков.

Я понял ребят. Доложил начальству по всем инстанциям, и сам наморси дал курсантам "добро".

В походе курсанты с энтузиазмом несли штурманскую вахту, определяли место корабля в море, делали все необходимые записи показаний приборов словом, были мне лучшими помощниками. В училище они привезли с практики великолепные аттестации. Позже из них получились первоклассные моряки. А.Н. Петров стал вице-адмиралом, начальником штаба флота, В.А. Алафузов адмиралом, начальником Главного морского штаба.

Маневры начались с разведки сил "противника", который обозначался учебным кораблем "Океан" и несколькими вспомогательными судами.

"Марат" стоял вначале на рейде, мы денно и нощно отражали налеты авиации "синих". Силы "противника" были обнаружены к востоку от острова Гогланд. Они направлялись в сторону Кронштадта. Мы совместно с эсминцами, имея впереди завесу из подводных лодок, вышли в море. Линкор маневрировал, вел условный огонь из всех своих четырех башен. С ним взаимодействовали мощная артиллерия Красной Горки и самолеты. Подводные лодки атаковали "Океан", обозначавший линейный корабль "противника". И все это на довольно узком пространстве треугольника: Шепелевский маяк, остров Сескар и маяк Стирсудден. Тут тесно, не разбежишься. Пройдем минут двадцать средним ходом, и я докладываю командиру:

- Подходим к Стирсуддену, надо ворочать!

И линкор медленно разворачивается, оставляя за собой широкую гладкую полосу - словно мощный утюг прошелся тут. Так и крутились в нашей "маркизовой луже". Не то что теперь, когда наши корабли бороздят все моря и океаны.

На борту у нас находился Военный совет Морских сил Балтики, а также помощник Главнокомандующего Вооруженными Силами Республики по морской части, или, как тогда говорили, Помглавкомор, Э.С. Панцержанский. Панцержанский в 1917 году героически сражался на эсминце в Рижском заливе, а в 1919 году, уже командуя Онежской военной флотилией, одним из первых военморов был награжден орденом Красного Знамени за высадку десанта и разгром белых под Петрозаводском.

Прибыв на линкор, Панцержанский прежде всего произвел тщательный смотр корабля. Высокий, худощавый, он был неутомим. Забирался во все уголки. Везде оказалось чисто, все было в порядке. Наконец поднялся к нам на мостик, в штурманскую рубку. Оглядев все опытным глазом знатока, Панцержанский спросил меня:

- Какие карты вы приготовили, штурман? Я доложил.

- Ну, а если мы бросимся преследовать "противника" за остров Гогланд?

Отвечаю, что и такие карты есть.

- Хорошо.

Я ничего не понимал. Загадка скоро разъяснилась. После хорошо проведенных маневров нам приказали готовиться к новому походу. 25 октября туманным утром корабли покинули Большой рейд Кронштадта.

Низко висели тучи, дождило и сильно дуло от зюйд-веста. Малым ходом приближаемся к Лондонскому маяку (его позже переименовали в Приемный, ибо все корабли, шедшие в Петроград, принимали здесь лоцманов). Смотрим, вся команда маяка выстроилась во фронт. Ветер донес разноголосое "ура!". Моряки линкора дружно ответили. Служители маяка махали нам шапками, радостно улыбались. Этим гражданским людям вообще-то не положено по уставу никого приветствовать. Но вот не выдержали и бурно выражают свои чувства. Советский флот вышел в море! А на маяке служили бывшие матросы, сердцем прикипевшие к родному флоту.

Начальник Морских сил Балтийского моря Михаил Владимирович Викторов, шедший на нашем корабле, повернулся ко мне (в то время штурман отвечал и за связь):

- Штурман, поднять маяку сигнал: "Адмирал изъявляет удовольствие".

На нашем флоте тогда не было адмиралов и вообще не было воинских званий. Но мы продолжали пользоваться трехфлажной книгой старого флота. А там значился такой сигнал как выражение высочайшей похвалы.

- Товарищ наморси! Сигнал на маяке принят, - доложил я.