— Ты, наверно, член бригады? — полюбопытствовал Петька.

— Сказал! Я ж учусь школе.

— А почему приехал с охотниками?

— Так. Выпросился отцом каникулы.

— И не боишься один? Ночью же темно, кругом звери. И речка ворчит.

— Хо, ворчит! Я ж сколько раз ночевал тайге без крыши.

— Ну да! Зачем?

— Ходил охоту. Домой далеко, вот и ночевал.

Беглецы спросили, сколько километров до удэгейского поселка.

— Прямиком — двести, может, двести пятьдесят, — сказал Лян. — Плыть речками — семьсот будет. Только это ерунда: хорошей лодке мотором три дня ходу.

По словам мальчишки, в прежние времена удэге передвигались по таежным речкам, как черепахи: стоит человек в лодке-бате, отталкивается шестом и идет куда надо. Даже сильный молодой охотник проплывал таким способом пятьдесят километров в день. Да и то по течению. А теперь у каждого удэге и наная на бате подвесной мотор. Поставил его, закрепил как следует на корме и несись птицей.

Еще быстрее и проще переезжают лесные люди с места на место в холода. Поздно осенью, когда пройдет праздник Октябрьской революции, в поселок прилетает вертолет. Охотники грузят в кабину ружья, собак, садятся сами, и их развозят по зимовьям. В каждой таежной избушке остается четыре-пять человек. А потом вертолет время от времени наведывается к ним — привозит продукты, забирает пушнину. Прошлой зимой в каникулы Лян летал в гости к отцу. Доводилось ему кататься и на самолете.

Когда Петька услышал, что Лян летал по воздуху и что у него есть знакомый пилот, сердце заныло от зависти. Что, в самом деле? Мальчишка-таежник, не видавший ни паровоза, ни автомобиля, курсирует за облаками, как у себя дома, ты же всю жизнь провел в городе, с утра до вечера провожаешь глазами всякие ТУ да ИЛы, а пощупать руками, что оно за такое, и не можешь. Если так пойдет дальше, космонавтом разве станешь?

Рассказывая о своем житье, о колхозе, Лян показал гостям и хозяйство охотников.

В амбарушке, куда мальчишки заглянули, забравшись по приставной лесенке, лежали пузатые мешки с продуктами, под крышей белели перекладины для подвешивания оленьих туш. На разлившейся речке у берега, будто горячий конек на привязи, танцевала легкая оморочка. А о жердях, вкопанных в землю за домом. Лян сказал сначала коротко:

— Это вешала. Сушить рыбу.

Однако, увидев, что Коля с Петькой ничего не поняли, объяснил подробнее.

Промышляя рыбу, лесные люди особенно много ловят кеты — морской рыбы, которая поднимается по Амуру, заходит в Уссури и потом нерестится в мелких речках. Сейчас, правда, кеты стало меньше, чем раньше. Чтобы она не перевелась, приезжим жителям Приморья ловить ее в речках запрещают. Но удэге жить без рыбы, конечно, не могут и ловят ее по-прежнему. Только не где и как попало, а по специальным разрешениям.

«Таежный следопыт» в этом году добудет пять тысяч рыб. Из них пятьсот штук заготовят Лянов отец и его товарищи. В сентябре, когда кета подойдет к нерестилищам, охотники выловят рыб, разрежут на пласты, подсолят и развесят на вешалах для просушки. А потом вяленую рыбу перевезут домой и разделят между семьями.

— Фи! Пятьсот штук! Разве ж это много? — скривил губы Петька.

Ляна это задело.

— А мало, да? Каждая кетина — пять килограмм. Четыре охотника — две тонны. Понял? Потом будут звериные шкурки, орехи, мясо…

В сенях избушки ребята увидели капканы. Тут были и небольшие плашки для бурундуков, и хитроумные приспособления для ловли каких-то других животных покрупнее, и даже здоровенные пасти с зазубренными стальными дугами для волков. В углах стояли и висели остроги, багры, ловчие сети, проволочные решетца. Каждую такую вещь можно было рассматривать без конца.

А вот обстановка самой избушки, к великому Петькиному разочарованию, оказалась самой обыкновенной. Входя в домик, он думал о чучелах, тигриных шкурах и коллекции охотничьего оружия, а увидел всего-навсего стол со скамейкой, вешалку да широкие нары. Из оружия на стене висела одна-единственная старенькая двустволка, а из шкур, если не считать облезлой шкурки на полу перед нарами, не было ничего и вовсе.

Вздохнув, Петька повернулся и хотел уже выйти, но натолкнулся на Колю. Мальчишка стоял на пороге я не сводил глаз с ружья.

— Это чье?

— Да чье же? — стараясь казаться равнодушным, но явно гордясь, ответил Лян. — Мое, конечно. День рождения подарили.

— Но-о? Насовсем?

— Ну да.

— И ты уже стрелял?

— Сто раз!

— А в кого? Просто так, в воздух?

— Зачем воздух? Воздух стрелять — патроны тратить.

Мальчишка, оказывается, владел ружьем уже два года. Не раз ходил на промысел, убил сорок белок, много рябчиков, а прошлой зимой подкараулил даже козу и енота.

— Выходит, ты уже настоящий охотник, — с завистью сказал Коля. — Можешь промышлять сам.

— Нет, — покачал головой Лян. — Настоящий считается, когда убил медведя, кабана. А мне отец не разрешает. Говорит, рано.

Пока завтракали, говорили да осматривали охотничье хозяйство, промелькнуло, должно быть, часа три. Выйдя опять во двор, ребята увидели, что солнце уже поворачивает к западу. Однако до вечера было еще далеко.

— А теперь что? — спросил Петька. — Может, спать?

Лян ответил не сразу. Посмотрев на небо, на речку, что-то прикинул, сощурился и только после этого ответил:

— Зачем спать? Можно рыбачить.

— Рыбачить? — посмотрел на него Коля. — В такое половодье? В речке ж одна грязь.

— Ничего. Пусть.

— Да как же «пусть»? Может, ты думаешь, острогой или сеткой?

— Нет. Острогой надо ночью, чистой воде. Будем ловить удочкой.

Коля с Петькой заявили, конечно, что ничего не выйдет — вода мутная, червей нет. Но Лян в ответ на это только посмеивался. Потом наловил кузнечиков, взял удочку и, закрыв избушку, зашагал вдоль речки.

Тропинка была узкая и неровная. Они то и дело натыкались на скрытые в траве валежины и корни, попадали и оставшиеся от дождя лужи, скользили в раскисшей глине. Петька два раза шлепнулся, Коля наколол ногу, разорвал штаны.

Когда, наконец, добрались до небольшой полянки, Лян сделал знак остановиться, а сам нырнул в кусты и пропал. Вернулся бесшумно, махнул рукой.

— Ползите пузе сюда. Тихо! Так… Теперь лежите. Я буду там, — показал он и тут же исчез опять.

Улегшись, друзья примяли траву и осмотрелись. В нескольких шагах за стеной лещинника был обрыв. Под ним, слоимо в огромном тазу, колыхалась вода, а по ту сторону открывался пологий, усыпанный галькой и поросший кустами бережок. Петька думал, что Лян привел их к старому речному руслу. Но скоро понял, что это не так. Справа в гуще зелени звонко пел небольшой ручей. Почти такое же, только более глухое журчание доносилось и слева. Видимо, это была крохотная таежная речка. Под обрывом она вымыла в грунте яму, и яма, наполнившись до краев, превратилась в озерко. Вода и нем даже после дождя была чистая и прозрачная, как стекло.

Петька вытянул шею и стал высматривать, нет ли где-нибудь под обрывом кувшинок. Неожиданно среди листьев и травинок, кружившихся внизу, блеснула яркая полоска. Казалось, кто-то пустил зеркальцем зайчика. Через минуту зайчик мелькнул опять, но уже ближе. Поперек озерка метнулись синие тени…

— Ой, Коля! — шепнул Петька. — Это же рыбы!

— Ага! — восторженно и так же тихо отозвался Коля. — Здоровые, как кони!

— Наверно, сазаны, да?

— Ну, нет! Скорее хариусы или ленки.

Перешептывание прервал шорох на другой стороне озера. Пригибаясь и осторожно раздвигая кусты, Лян медленно подходил к берегу. Вот до воды осталась метра три-четыре. Не выходя на открытое место, мальчишка осторожно присел, размотал леску и начал насаживать на крючок приманку.

— А вдруг зацепится рыбина на полпуда? — прошептал опять Петька. — Разве удочка выдержит?

— Не знаю. Может, и нет. Видишь, Лян думает?

И правда, приготовив снасть, Лян сидел на корточках, смотрел на воду, но удочку не забрасывал.