Пионеры нехотя разбредались по усыпанной галькой площадке и, словно гусята, начинали щипать редкую травку. Петька как-то попробовал обогнать других. С полчаса, как лопоухий, мотался из конца в конец, а нашел, не говоря плохого слова, шиш: два или три листка осоки, тощую лебедку да веточку шиповника с розовым цветком. То ли было, когда ходили на экскурсию с учительницей ботаники! В классе чуть не сорок человек, а каждый набрал по полсотни растений. И это не в тайге, а в городском парке!

Многим мальчишкам на сбор травы было, разумеется начихать. Они начинали перебрасываться камешками или играть в чехарду. Но Вера сейчас же пресекла и это.

— Мамаев! Краснов! Прекратите бросать камни! — кричала она. — Луковкин, не смей прыгать через Виноградова! Видишь, какой он слабенький?!

Если окрики не действовали, вожатая собирала ребят в круг и устраивала спевки. Пели больше про синие ночи да про барабанщика — такое, что надоело еще в школе. Книжка для чтения у Веры тоже была никудышная — про то, как мальчишка обрезал девчонке косу, а она в благодарность за это помогла ему стать отличником. Чушь, да и только!

После обеда и тихого часа время проходило не лучше. Правда, тут по распорядку дня полагалось купанье и занятия спортом. Но какой может быть спорт, если разрешалось играть лишь в волейбол да шахматы? Пробежаться к Филькиной заимке не позволяли — заблудишься; побороться с ребятами — по-Вериному значило порвать рубаху; а потренироваться в боксе и вовсе страх: выбьешь кому-нибудь глаз или зубы!

Но настоящий смех и грех был с купаньем. Боясь, как бы кто-нибудь не утонул, вожатая водила ребят освежаться к маленькому заливчику. Воды там было не больше, чем до колен, и мальчишки, чтобы ополоснуться, ложились плашмя. Посмотришь на другого пловца с берега — курсирует, будто кит: позади туча брызг, спина наружу, а брюхо елозит по дну. Из-за этого, когда Петька первый раз пришел на купанье, произошла уморительная история. Один лупоглазый мальчишка ползал, ползал, а потом как вскочит, как закричит:

— Рак!.. Крокодил!.. Кусается!

Многие испугались, бросились из воды. А Вера скорее к мальчишке.

— Что с тобой? Почему поднимаешь панику?

Дело оказалось простое. У лупоглазого был чересчур большой пупок — торчал, как кукиш. Мальчишка плавал, плавал да и чиркнул им по камням. А на камнях, конечно, песок. Царапина получилась пустячная, зато хохоту было на весь день.

Петька однажды решил утащить вожатую в тайгу.

За большой синей рекой на высокой сопке виднелась серая, похожая на башню скала. На верхушке ее с утра до вечера сидела какая-то птица. Иногда она поднималась, делала над долиной круг, падала, а потом возвращалась назад и снова застывала на своем месте. Ребята говорили, что это беркут и что у него там гнездо, столовая и наблюдательный пункт.

— Вер! А Вер! — стал клянчить Петька. — Пойдем посмотрим беркута.

— Какого еще беркута? Что выдумал?! — сдвинуло брови вожатая. — Знаешь, сколько времени нужно, чтобы добраться до скалы? В тайге же колючки, бурелом, заросли.

— Вот и хорошо, — продолжал твердить Петька. — Полазим, сделаем какое-нибудь открытие. А времени хватит. Можно обойтись без обеда.

— Нет и нет! Даже не думай. В тайгу пионерам ходить воспрещается.

— Это почему же?

— Потому, что там энцефалитные клещи. Не могу же я допустить, чтобы ты заболел энцефалитом.

— Так мне ж делали прививки! От энцефалита, от холеры, от оспы. Даже от насморка!

Насчет насморка он, конечно, приврал. Ребята засмеялись, а Вера даже не улыбнулась.

— Прививки делали каждому. А в тайгу все равно не пойдем, — заявила она.

Обиднее всего было то, что Вера запрещала ходить в тайгу и заниматься всякими делами только таким пионерам, как Петька. Младшим же — девятилеткам и десятилеткам — разрешалось почти все. У них вожатым был парень — высокий, широкоплечий, с белыми волосами и веселыми голубыми глазами. Звали парня Сережей. Ребятишки вились вокруг него, будто пчелы возле сладкого.

— Сережа, а это что?

— Сережа, а это едят?

— Сережа, а что мы станем делать после обеда?

Быть строгим вожатый почему-то не умел. Каждый день он куда-нибудь водил своих пионеров. Однажды, например, пошел с ними вдоль большой речки и поручил собирать камни. Девчонки и мальчишки тащили всякую всячину, а он отбирал, что ему нужно, и складывал в кепку. Когда вернулись и лагерь, Сережа собрал всех на лужайке.

— Видите, зюзики-карапузики, гальку? — спросил он. — Из таких вот оранжевых делают охру, а охрой красят заборы, полы, крыши… Вот это кусочек каменного угля. Речка, должно быть, размыла пласт и принесла образец, чтобы мы послали его геологам.

— А зачем геологам? — уставились на вожатого мальчишки и девчонки. — Чтобы открыть шахту?

— Ну да. Знаете, как бывает? Бродят в тайге люди, найдут интересный камешек и посылают ученым. Ученые-геологи покопаются в земле, посмотрят, а после, глядишь, на том месте вырос целый город — с заводами, школами, клубами.

— Ага! Вот здорово! Давайте и мы пошлем этот уголь.

— Оно можно бы, — согласился Сережа. — Только надо сначала посмотреть, какой пласт. Что, если в нем угля с гулькин нос? Не мешает разведать и другие ископаемые. Вот это, например, знаете что? — На ладони вожатого рядом с угольком появился серый камешек. Ребята склонились над ним.

— Голыш.

— Голыш? — улыбнулся Сережа. — Глядите.

Он чиркнул камнем по гвоздям каблука, и от них брызнули искры.

— Кремень! Кремень! — в один голос закричали ребята.

— Вот это другое дело, — сказал вожатый. — Из него люди в древности делали топоры. И огонь добывали.

— Да чего там в древности! — заволновалась курносая девчонка. — Наш дедушка и сейчас так добывает. У него одна штука есть — кресало называется. Ага! Вот такой камушек, стальная пластинка, а потом в большом патроне еще фитиль с обожженным концом. Фитиль загорается, и от него можно прикурить.

— Твой дедушка — древний человек, — засмеялись мальчишки. — В музей сдать надо.

— Ишь какие! В музей! — обиделась девчонка. — Он так прикуривал на войне, когда в партизанах был и спичек не выдавали. А сейчас кресало ему — память. Вот!

— Правильно, — подтвердил Сережа. — В войну с такими штуками в тайге ходили тоже. По-украински они называются кресало, а по-русски — огниво. Еще в ходу были зажигалки — с маленьким кремешком да стальным колесиком… А кто знает, зачем добывают кремни в наши дни?

Ребята зашумели:

— Ножи точить!

— Дома строить!

— В бетон мешать!

Кто-то сказал даже, что кормить уток: они, мол, гальку жрут. Но Сережа только смеялся да подзадоривал.

— Но спорю, в бетон кремень мешают. Бруски для точки инструментов из него делают. Шлифовальный порошок тоже. Ну, а нам с вами он разве не служит? Разве можем мы приготовить без него обед или завтрак?

— Обед? Завтрак? — разинули рты ребятишки. — Как же это? Может, из кремней кашу варят? Или блины пекут?

— Из самих кремней, конечно, не пекут и не варят. Но испечь без них блины или хлеб нельзя… А почему? Кто знает?

Ребята, переглянувшись, смущенно примолкли. Но один вихрастый мальчишка, видно, что-то сообразил и затанцевал на одной ножке.

— А я знаю! Знаю! Для блинов да хлеба требуется мука. А ее получают с мельницы. Правда, Сережа? Там есть здоровенные жернова. Они положены друг на друга, крутятся и все время жуют зерно. Жернова из кремней, да?

Купанье в речке Сережа проводил тоже не так, как Вера. Место он выбрал не на мели, а в заливчике за кустами. Глубина и там была небольшая, но в одном углу все-таки доставало до шейки. Нравилось Петьке и то, что вожатый не сидел на берегу и не кудахтал, как наседка, а купался вместе со всеми. Сбросив рубаху и брюки, он первым бросался в воду и кричал:

— А ну, налетай, зюзики-карапузики! Только не все вдруг по очереди. Будем учиться плавать.