Елек от всей души радовался. Призыв на войну оторвал его от привычных занятий. Женщины запустили хозяйство. Зато теперь можно было вернуться к действительно интересным для него делам. Ифтах не просто смелый человек. Он eщё и очень умен. Он обуздал себя и добился мира, ничем, по сути, не пожертвовав.

Шамгар был смущен. Он восхищался братом, который сумел без сражений прогнать Нахаша от ворот Мицпе. Но душу его грызли прежние подозрения. Воспользовался ли Ифтах силой Господа или объединился с царем под сенью Милькома? Цилла постоянно подогревала в нем эти мысли и натравливала его на Ифтаха. Дурной мир заключил бастард. Неужели законные дети Гилеада унижались перед ним ради этого? Город Иокбеха, оплот Господа, принадлежит теперь Милькому! Сын аммонитки снова перехитрил братьев и превысил свои полномочия. Его призвали сюда, чтобы руководить боевыми действиями. Никто не поручал ему заключать мир. Это право принадлежит только Шамгару. Соглашение Ифтаха силы не имеет.

Шамгар размышлял о тексте договора, который братья заключили с Ифтахом. Да, враг отброшен «от ворот Мицпе». Ифтах сдержал слово. Должен ли он противостоять Ифтаху, благословенному спасителю? Смеет ли он спорить с ним? В душе он разделял сомнения жены. Он чувствовал себя несчастным и искал убежища в eщё большем усердии в служении Господу.

У дороги к Маханаиму стояло дерево, давшее имя горе — Бамат-Эла. Люди Шамгара хотели свалить его, но жители Маханаима, вооружившись серпами и косами, прогнали их. По совету Елека Шамгар отказался от своего намерения. Теперь же он решил проявить жесткость. Он послал к Маханаиму людей и приказал им во что бы то ни стало свалить дерево. Местные жители и на этот раз оказали сопротивление. Пролилась кровь, но святое дело было сделано, дерево пало.

Ифтах примчался к Шамгару и напустился на него:

— Ты слышал, что какой-то сброд срубил священное дерево Маханаима?..

Шамгар испугался ярости Ифтаха, но взял себя в руки. Он отстаивал честь Господа.

— Это сделано по моему приказу, — твердо сказал он. — Дерево не было священным. Господь не живёт на деревьях.

— Это было прекрасное зеленое дерево, — печально произнес Ифтах. Самое красивое и самое зеленое из всех, что я видел. Оно было дорого всем. И Господу, наверное, тоже.

Его голос охрип от гнева, и он бросил брату в лицо:

— Ты сделал это, чтобы оскорбить Ктуру! Шамгару показалось, что в ярости Ифтах может убить его, призвал на помощь Бога и вызывающе ответил:

— Не знал, что жена военачальника Гилеада все eщё поклоняется идолам…

— Следить за благочестием моей жены — не твоя забота, — отрезал Ифтах.

— И моя тоже, — возразил Шамгар. — Пока eщё я — судья в Гилеаде.

Понимая в глубине души, что он избежал войны не только как военачальник Гилеада, но, прежде всего, как сын своей матери и муж своей жены, Ифтах не намеревался садиться в кресло судьи. Однако Шамгар вел себя слишком уж вызывающе. Его охватила безудержная ярость. Они все eщё мелочатся, сыновья Зилпы. Даже самый никчемный из них позволяет себе повышать на него голос.

— Ты судья в Гилеаде?! — сдавленно просипел он. — Ты больше не судья. Я требую расплаты. С сегодняшнего дня судья — я…

Он схватил Шамгара за плечи и потряс.

— Так кто судья в Гилеаде?.. Скажи мне, «господин судья», скажи!..

Шамгар почувствовал дрожь в коленях, но сдаваться не хотел.

— Только Господь может освободить меня от должности. Я не стану называть тебя судьей!

И вдруг честно признался:

— Знаю, что каменное судейское кресло не для меня. Я ничего не смыслю в военных делах, не умею командовать людьми, не умею приказывать. Искренне был бы рад, если бы Господь сделал судьей тебя. Моя мечта — стать священником, читать по глиняным дощечкам будущее Гилеада. Разве ты не в состоянии освободиться от власти фальшивых божков, Ифтах?.. Ты был бы великим судьей!

Он приблизился к Ифтаху и срывающимся голосом спросил:

— Во время разговора с царем Нахашем на твоем теле были колдовские камни?

Разумеется, Ифтах не брал с собой каменные изваяния. Однако в словах ревностного благочестивца была доля правды. В беседе с царем он руководствовался велением Господа, но его уста произнесли и слова, словно продиктованные ему божком его матери — Милькомом.

Гнев Ифтаха улетучился. Он отпустил Шамгара.

— Не беспокойся, благочестивый мечтатель! — сочувственно, но высокомерно произнес он. — Тебе недолго осталось тяготиться своей работой. Твой первосвященник передаст мне в шатре Господа судейскую должность, как предусмотрено в нашем соглашении. А потом можешь облачаться, как Авиам, и записывать все, что я буду делать для Гилеада.

Ифтах отправился в шатер Господа, предстал перед Авиамом и объявил:

— Насколько видит глаз, в окрестностях Мицпе нет ни одного вражеского воина, ни одной палатки Аммона, — торжественно сказал он.

Его голос звучал, как голос победителя, а в сердце таилась неуверенность. Он боялся, что Авиам догадается, почему Нахаш прервал свой военный поход.

Первосвященник действительно выслушал сообщение об отступлении врага не без подозрений. Ифтах, знаменитый воин, согласился отдать врагу город Иокбеху, чтобы не драться с Аммоном!.. Ощущение, которое появилось тогда из-за двусмысленного поведения Ифтаха, снова проснулось в нем. Но вот Ифтах пришел предъявить свои претензии…

— Ты прав, — сухо констатировал Авиам. — Ты выполнил условие. Сделал так, как говорил. Ты пришел, чтобы это от меня услышать?

Ифтах почувствовал вызов в его тоне. Он не собирался оправдываться перед стариком. Однако его самого мучили сомнения, и ему захотелось теперь высказать кому-то свои аргументы.

— Я знаю, — проговорил он, — ты ждал от меня внушительной победы. Но я понял, что силы аммонитов очень велики. И если бы я победил в открытом бою, война не была бы закончена. Нахаш в своем неприступном городе Рабате спокойно подождал бы подкрепления. Моав и Башан прислали бы ему на помощь всех людей, способных носить оружие. И тогда я, может быть, не смог бы удержать Мицпе. Я — неплохой командир, первосвященник. Думаю, я сумел бы показать свою смелость и нелюбовь к сделкам. Я жаждал решительного сражения. И все же счел, что умнее будет сначала спасти Гилеад.

Все, что говорил Ифтах, звучало убедительно. Но усыпить недоверие Авиама ему все же не удалось.

— Расскажи мне, как ты договорился с царем аммонитов! Что за слова ты подобрал, чтобы он отступил, ни разу не взмахнув мечом? — попросил Авиам.

Священник снова говорил тихо и размеренно. Но на этот раз Ифтах понял всю силу его подозрений. Этот человек знал, по меньшей мере — догадывался, что в соглашении между царем и Ифтахом было что-то тайное, весьма щекотливое, а, может, даже и непозволительное. Ифтах насторожился. Ему следовало сказать Авиаму как можно меньше, и он ответил с напускным спокойствием, как бы мимоходом:

— Я объяснил царю Нахашу, что его победа в битве eщё долго не решит проблем нашего конфликта. Крепкие слова мне не понадобились. Я подбирал только разумные. Царь Нахаш — прекрасный воин. Но он eщё и вежлив, и обходителен…

— Может, твой Нахаш и обходителен, — не сдержался Авиам. — Зато о Господе такого не скажешь. Он не покровительствует жалким соглашениям. Он Бог войны. И вряд ли ему понравилось, что ты оставил врагу город Иокбеху.

Ифтах почти обрадовался ярости священника. Теперь он чувствовал себя уверенней.

— Не забывай о том, что я завоевал Израилю семь замечательных городов на севере. Они, быть может, лучше Иокбехи. А, кроме того, царь Нахаш поклялся мне, что не будет мешать жителям города поклоняться Господу. Не думаю, что Бог недоволен мной. На то была и Его воля, что бы Аммон отступил, как только я появился у ворот Мицпе. До этого он праздно наблюдал, как Мицпе окружают войска Нахаша.

Бессмысленный спор утомил священника.

— Прекрати, наконец, считать меня своим врагом! — устало махнул он рукой. — У нас общие цели. Мы оба заботимся о Гилеаде, каждый на свой лад… Но объясни мне, что ты выигрываешь, отсрочив решение? На этот раз ты уступил Нахашу Иокбеху. Что будет следующей весной? Отдашь ему другие земли?