– Когда он уехал?
– Вчера ночным поездом.
– Его поездка была намечена заранее?
– Нет. Но мой муж часто внезапно уезжает после звонка одного из деловых партнеров.
– Значит, вчера утром он еще не знал, что должен будет уехать?
– Абсолютно не знал. Мы должны были вместе пойти в театр. Мне пришлось идти с одним из наших друзей.
– Жаль, что я не вхожу в число ваших друзей, – не удерживаюсь я от вздоха.
Она не обижается. У нее есть зеркала, и она понимает, что красивый парень вроде меня может чувствовать, оказавшись возле такой киски, как она.
– Он уехал надолго?
– Он уезжает часто, но никогда надолго...
В этой ремарке слышится нотка сожаления. По-моему, она не страдает от отлучек своего старичка.
Милашка, должно быть, не играет в Пенелопу. Она не из тех бабенций, что пекут пирожные, ожидая возвращения благоверного.
– Вы знаете, когда он вернется?
– Точно нет, но полагаю, что завтра или послезавтра.
Я – увы! – не нахожу больше ничего ей сказать. У меня просто сердце разрывается от мысли, что придется проститься с такой потрясающей красоткой. Однако так надо.
– Вы узнали что-нибудь новое по делу Буальвана?
– Думаю, да.
– И не можете мне рассказать?
Какая она соблазнительная! Слушайте, ребята, я человек небогатый, но с радостью отдал бы половину ваших сбережений за возможность сходить с ней куда-нибудь однажды вечерком. Прогуляться с такой телкой под ручку является мечтой любого двуногого.
– Видите ли, мадам, пока еще слишком рано разглашать данные следствия.
– Вы занимаетесь увлекательной работой.
– Она позволяет встречаться с замечательными людьми, мадам Бержерон.
Как вы понимаете, на «замечательные» я делаю особое ударение. Если мадам и теперь не поймет, что она в моем вкусе, придется ей это написать открытым текстом большими жирными буквами.
– Надеюсь в скором времени увидеть вас снова, – шепчу я.
– Буду очень этому рада.
Она протягивает мне ручку, я ее целую и выхожу пятясь. Где-то в районе желудка я ощущаю огорчение, которое доставляет неудовлетворенное желание. На месте Бержерона я бы не уехал из дома. По крайней мере без жены.
Свежий утренний ветер немного отрезвляет меня. Я оцениваю ситуацию. Меня осаждает масса вопросов, на которые я пока не могу дать ответа.
Не Альфредо ли кокнул свою девицу? Действительно ли Буальвану грозила большая опасность? В самом ли деле покойная Мари-Терез написала Буальвану письмо, в котором признавала, что нападение на нее было всего лишь инсценировкой? Если да, что стало с этой бумагой? Почему Бержерон внезапно уехал в Куршевель, сказав своей очаровательной куколке, что отправляется в Марсель?
Видите, сколько вопросительных знаков цепляются за мои мозги? Чтобы разгрести их, нужна автоматическая газонокосилка.
Захожу в бар. Владелец моет паркет. Стулья стоят на столах, вкусно пахнет свежесваренным кофе.
– Чашку кофе и жетон! – бросаю я.
Вооружившись никелированным кружочком, я спускаюсь в подвал. Во Франции вообще, а в Париже особенно, когда телефон не находится рядом с сортиром, сортир находится рядом с телефоном.
Я набираю номер конторы и требую соединить меня со Стариком.
Слышу голос Большого Босса:
– Что это за история с убитой в Булонском лесу девушкой, Сан-Антонио? Я очень удивлен, что до сих пор не получил от вас никакого рапорта на эту тему. Дела идут так...
Дела идут так, что я чувствую, что скоро начну ему шпарить выражениями, не фигурирующими в словарях.
Пока он выкладывается, я чищу ногти, потом вставляю свою реплику:
– Послушайте, патрон, ситуация быстро развивается. Думаю, я приближаюсь к развязке (ой, трепач!). Это его успокаивает
– Да?
– Да. Мне нужен домашний адрес Буальвана.
– Улица Терез-Кирикантон, дом четырнадцать.
– Полагаю, у него проводили обыск?
– Да.
– Не нашли у него письмо той шлюхи, которую он якобы пытался задушить?
Молчание показывает степень ошеломления Старика.
– Что вы говорите, Сан-Антонио? Письмо, написанное...
– Я все расскажу потом. Спасибо, патрон.
Я вешаю трубку и иду пить кофеек. А потом несусь на моей «МГ» на улицу Терез-Кирикантон.