Глава четвертая

Из он-лайн дневника Мити Филиппова

27 февраля

Вот странно: если жизнь с одной стороны (в школе, например) скучная, то с другой – ну очень «веселая», даже слишком. На днях еле заснул – мне все время казалось, что сейчас кто-то в дверь позвонит и опять придется куда-то ехать, за кем-то бежать...

Цитата дня: «Достойный человек не идет по следам других людей».

Это сказал Конфуций. Умный дядька!:]

Как и обещал, продолжаю исследовать феномен черного цвета. Набрел в сети на какой-то форум. Вот что пишут люди о черном цвете:

«Черный цвет – это стильно и элегантно. К тому же на его фоне хорошо смотрятся украшения. У меня не только черная одежда, но и крашеные черные волосы и черный лак на ногтях. И глаза я всегда подвожу черным. Разве что помада не черная, потому что это было бы слишком. Я готова ходить в черном всегда, но летом жарко, приходится надевать что-то посветлее. Мне нравится вид молодежи в черном. А еще, когда я в черном, то чувствую себя более уверенной, независимой».

Хм... А мне вот вид людей в черном не нравится. На монахов и на этих... которые главные фашисты... на эсэсовцев они похожи.

Посмотрим, что там дальше:

«Выбираю черный, потому что самый удобный цвет...

Подумать только – из-за пристрастия к черному цвету меня тут между делом публично обвинили в совковом мышлении! Как мило... Оказывается, мое нежелание за счет одежды выделяться из толпы и неуважение пестрых и разношерстных «прикидов» есть потенциальный стереотип совкового мышления... Лица, с пеной у рта ратующие за искоренение штампов и ярлыков, так и норовят при первом же удобном случае налепить на тебя ярлык или поставить штамп. Нехорошо, однако. Я разве говорил о том, что ВСЕГДА хожу в вещах черного цвета? Если на дворе стоит жаркий летний день, то я, разумеется, выйду на улицу в белой футболке и светлых джинсах, а не в черном плаще и темных брюках... В реальной жизни я достаточно мрачный человек, а поэтому черный цвет наиболее соответствует моему обычному настроению, в связи с чем я и предпочитаю темные цветовые градации».

Ага, это зануда-меланхолик писал, не иначе!:]

«Просто люблю черный цвет – стройнит, чувствуется строгость и характер, люблю черный в сочетании с красным – страсть и безумие, такое сочетание кого угодно сведет сума....»

Ну, у девчонок только одно на уме!:]

« Черный цвет – мой любимый цвет в одежде, жаль, что летом в черных вещах жарко. Черный цвет – это стильно и элегантно, на его фоне хорошо смотрятся украшения. Когда я надеваю черное, то чувствую себя более независимой и уверенной в себе. Я так люблю черный цвет, что покрасила волосы в черный и постоянно крашу ногти черным лаком. Мне нравится, когда другие тоже носят черное. А еще я люблю черный цвет потому, что я любительница глума, но он мне нравился и до начала моего увлечения этим музыкальным течением».

О, а про это уже было, только другими словами. Глум... Надо будет узнать, что это такое!

И последний пример:

« Черный – очень красивый цвет. Загадочный, таинственный, стильный, цвет ночи... Я очень люблю его. Черные джинсы, черная кофточка, черная куртка, черный лак, черная губнушка, черная подводка... Он как-то изменяет тебя, когда ты носишь его... Мрачная, опасная... Леди вампир... Класс. Можно немного разнообразить черную гамму, к примеру, красным. Красный в обрамлении черного смотрится потрясающе... Черный с белым иногда тоже неплох, но только при правильных комбинациях... Носите черный! Любите себя! Бойтесь себя! Изменяйте себя!»

Опять, что ли, глум? Нет, надо бы разобраться, что это за зверь такой...

* * *

Когда немного остывший от ссоры с Верой Василий вернулся с балкона, его уже ждали. Точнее, ждали не дома, а в подъезде. Удивленная и испуганная Вера крикнула из прихожей:

– Вась, к тебе. Мужики какие-то. Я дверь не открыла. Кто это?

Бутырин глянул в глазок и нахмурился. Четверо в штатском толпились на площадке. То, что это именно «люди в штатском», он понял сразу, как и то, что ошибка исключена. Они – за ним.

Лязгнула открываемая дверь.

– Заходите! – Василий посторонился, пропуская незваных гостей. Старший предъявил муровское удостоверение, уточнил имя, сунул Бутырину под нос ордер на арест и обыск, а потом... А потом на его запястьях впервые в жизни защелкнулись стальные браслеты.

Топая и переговариваясь, двое муровцев, отодвинув потрясенную Веру, прошли в комнату. Один вышел в подъезд и очень быстро «нарыл» пару понятых, сварливую бабку-соседку и молодого мужика с верхнего этажа.

Начался обыск...

В кино Бутырин много раз видел эту процедуру – все в комнатах переворачивается вверх дном, женщины плачут, а оружие и листовки прячут в колыбель к младенцу, чтобы в момент, когда подлые жандармские руки потянутся к ребенку, с ненавистью сказать: «Дите-то хоть пожалейте, ироды!» Ироды, кстати, обычно жалели...

Здесь же все происходило совсем по-другому: старший «поимочной бригады» спросил, где Василий хранит драгоценности, деньги, наркотики, оружие и радиоактивные препараты, и услышав, что нигде, кивнул своим – приступайте.

«Свои» приступили: поворошили белье в шкафу, взбаламутили недра дивана, подняли ковер, на выбор вытащили из стеллажа и пролистали несколько книг, ошарили карманы верхней одежды во встроенном шкафу, заглянули в сливной бачок и под ванну, погромыхали кастрюлями и сковородками на кухне и развели руками – чисто, ничего, мол, нет!

– А в чем меня обвиняют? – поинтересовался Василий у старшего. Тот пожал плечами:

– Следователь объяснит...

– Ну нельзя же так... – начала Вера, явно собираясь ввернуть что-нибудь про права человека, но тут один из муровцев взялся за так и лежащую на полу возле двери сумку и выудил из ее глубин шишаковские баксы. Старший группы сразу напрягся, у него даже ноздри затрепетали, и вообще он стал похож на какую-то охотничью собаку, почуявшую дичь. На легавую или сеттера...

Вытащив из кармана блокнот, муровец что-то прочитал в нем, сверил прочитанное с номерами на купюрах и удовлетворенно кивнул своим – они!

Обыск тут же закончился. Понятые расписались там, где положено, и убыли восвояси, бросая на Веру и Бутырина недоуменные взгляды. Оперативники вывели Василия в прихожую, старший велел взять вещи, смену белья, зубную щетку и прочую дребедень, внимательно осмотрел взятое и показал на дверь – иди.

– Ой, мамо-о-очки... – тихо и тоскливо проскулила Вера и вдруг рванулась к Бутырину: – Не-ет! Не отдам! Не пущу!!

– Спокойнее, гражданка! – резко дернул ее за руку оперативник. – Вашего... сожителя обвиняют в убийстве. Так что придержите эмоции, они вам еще понадобятся.

Один из муровцев накинул на скованные руки Бутырина его же куртку, и Василия повели вниз. Машина, обычный «жигуленок»-семерка синего цвета, стояла у подъезда, и он вначале просто не обратил на нее внимания. И только в машине, вдохнув горький дым от водительской сигареты, Бутырин вдруг почувствовал, что он опять падает, падает в темную, бездонную и жуткую пропасть, из которой невозможно подняться...

* * *

Наручники с него сняли в кабинете того самого Городина, небольшой прокуренной комнате без штор, выходящей двумя окнами в узкий внутренний дворик. Старший опергруппы положил перед следователем на стол протокол обыска, доллары и вышел. Они остались одни.

– Ну, здравствуйте, Василий Иосифович! В смысле – еще раз здравствуйте! – чуть насмешливо проговорил Городин, но в лице его, бесстрастном и пустом, не было и намека на смех.

Василий, растирая занемевшие от наручников запястья, только кивнул в ответ, решив – пусть говорит, пусть объяснит ему сперва, почему он здесь и зачем.

Впрочем, с этим вопросом Бутырину и самому было разобраться несложно – Городин подозревает его в убийстве Шишакова. Собственно, а кого еще он мог подозревать? Таинственного незнакомца на серой машине с непонятными номерами, о существовании которого опять же узнал со слов Василия? Наверняка, по логике следователя, это еще бабушка с двумя поговорила, был ли тот незнакомец...


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: