И снова хохот в толпе.

- Наслаждаясь плотскими радостями по ночам, они загубили нашего малолетнего короля. Его наверняка уже нет в живых!

- В Лувр! В Лувр! К королю! К нашему маленькому королю! - закричали в толпе.

Еще в юности, слоняясь по парижским салонам, участвуя в несчетных дуэлях, которые, казалось, могли бы открыть Сирано де Бержераку путь в Лувр, он так и не добился тогда заветной цели.

И вот теперь, став иным, стремясь не к своей выгоде, а посвятив себя борьбе со Злом, вместе с толпой Сирано, потеряв своего спутника Ноде, ворвался в королевский дворец.

Сотни ног топтали зеркальный паркетный пол роскошных беломраморных залов с лепными украшениями в простенках и на потолке.

И Сирано увидел перед собой прославленную красотой королеву Анну. Она вышла к толпе, ведя за плечи хилого сына, Людовика XIV, который через четверть века стал олицетворением безграничной королевской власти, основанной на прихоти, самодурстве, бессмысленном этикете.

Но сейчас рядом с неестественно бледной, но величавой королевой стоял перепуганный худенький мальчик в роскошном, видимо стесняющем его, костюме и расширенными глазенками смотрел на возбужденные лица ворвавшихся во дворец людей.

Анна сказала:

- Я приказала освободить трех арестованных членов парламента и строго взыщу со своего первого министра за его самовольство. Занимавшийся нашими финансами Эмери мной уже отстранен. Кроме того, я обещаю выполнить ваши желания, которые изложат мне выбранные вами представители и которые не пойдут во вред стране и короне.

Сирано отметил про себя, что французский язык королевы Франции желал бы лучшего. Во всяком случае, соляресса Эльда, изучавшая его на невообразимом расстоянии от Франции, успела в произношении куда больше.

Ноде так и исчез, и Сирано решил идти к доброносцу герцогу д'Ашперону один.

Он шел знакомыми улицами, по которым проходил когда-то вместе с другом детства Кола Лебре, но вспоминал почему-то не виденные ими вместе дома, которые встречались теперь ему, а исполинские башни, сложенные из поставленных друг на друга дворцов, уходившие в розовые полупрозрачные облака, куда поднимали чудесные самодвижущиеся ступеньки лестниц.

Впрочем, было ли все это на самом деле? Не мечта, а грубая реальность с баррикадами и негодующей толпой окружала теперь его. И как не похожи эти люди на соляриев!

С этими мыслями Сирано оказался перед стеной замка, в которой виднелся сравнительно свежий заделанный в ней проем. Тот самый, через который проник на носилках в замок герцога д'Ашперона немощный, но всевластный кардинал Ришелье, наследника которого поносят теперь на улицах Парижа.

Мог бы это представить себе Ришелье?

Но доброносец Сирано де Бержерак не только представил себе это, но и слился с негодующей толпой, заразясь от нее ненавистью к угнетателю французов, к невежественному монаху-итальянцу в кардинальской сутане (даже не мантии), который душит французский народ.

Сирано вернулся в Париж другим человеком, чем тот, который покинул его вскачь, летя вместе с незабвенным учителем на измазанных грязью конях из подземной конюшни герцога д'Ашперона.

Герцог д'Ашперон, когда к нему привели Сирано, долго испытующим взглядом смотрел на него.

Даже знаков тайного общества, которыми они обменялись при встрече, видимо, было недостаточно для герцога-доброносца, чтобы признать Сирано де Бержерака.

- Прошу простить меня, - сказал, откинув седые длинные волосы, спадавшие ему на плечи, герцог д'Ашперон. - Я действительно знал господина Савиньона Сирано де Бержерака, но... его так долго не было в Париже, кроме того, я провожал его в путь не одного... Право, достойный гость мой, мне трудно признать его в вас, как бы вы ни напоминали мне его своей наружностью.

- Ваша светлость, вы приняли на себя скромное звание местного надзирателя Дома добра. Перед нашим расставанием вы предложили мне быть поэтом при вашей особе. И надо думать, не для восхваления вашего имени и знаменитого рода, а для целей, в которых мы объединены с вами общим обрядом...

- Я готов повторить свое предложение Сирано де Бержераку, как только удостоверюсь, что он передо мной.

- Сирано де Бержерак, которого вы вспоминаете, был признанным дуэлянтом, но я дал клятву не вынимать шпагу из ножен, дал клятву тому, кого вы, ваша светлость, провожали в подземном ходе перед решеткой вместе со мной и которого, увы, уже нет в живых.

- Вот видите, вы отказываетесь признать Сирано де Бержерака в главном, чем он был знаменит, в его искусстве владения шпагой!

- Простите, ваша светлость, но вы предложили ему быть при вас поэтом. Значит, была еще сторона Сирано, которую вы отмечали.

- Разумеется.

- Так разрешите мне доказать вам, что я - это я.

- Извольте. Каким образом?

- Позвольте считать, что я уже служу вам, и предложить для борьбы со Злом то, что вы вправе ожидать от меня.

- Охотно позволяю, если вы на это способны.

- Тогда я прочту вам памфлет, который сочинил сегодня, находясь на баррикадах, перегородивших улицы Парижа.

- Памфлет? Против кого?

- Против врага Добра, врага народа.

- Читайте. Сирано де Бержерака я считал на это способным.

И Сирано прочитал герцогу д'Ашперону свой первый памфлет, которым после издания его герцогом д'Ашпероном было положено начало знаменитой "Мазаринаде", составившей усилиями лучших умов Франции целых сто томов.

"СЕРЫЙ"

"Что значит "серый"? Серых много!

У каждого своя дорога.

Есть мышь и заяц, есть и волки,

И серых книг полно на полке.

Есть серость темная невежд,

Есть серость наглая невеж!"

- Недурное начало! - заметил герцог. - Прошу вас дальше.

Сирано поклонился:

Народ на ярмарке хохочет,

Смеяться хоть совсем не хочет.

Там куклы жизнь играют злую:

Кого убьют, кого надуют.

Где правды нет - ликует ложь.

Нет милосердия, есть нож.

Растоптана и Справедливость,

Притом с изяществом, "красиво"!

Все продадут и в Рим и в Лондон,

Расправиться бы только с Фрондой!

Всех неугодных скрутят в жгут.

А усомнившихся - сожгут.