- Спаси вас господь! - елейно начал старший. - Мы рады разделить ваше семейное счастье по случаю возвращения блудного сына.

Сирано нахмурился:

- Как вы об этом пронюхали, отец мой?

Младший монах поморщился и произнес укоризненным басом:

- Не следует говорить так о слугах господних, достойный Сирано де Бержерак. Мы с отцом Максимилианом, в отличие от меня, старшим, давно ждем вашего возвращения, о чем нам поведал наш послушник.

- Надеюсь, отцы мои Максимилианы, вы не причисляете безмерное удивление к числу смертных грехов?

- Все безмерное грешно, сын мой, - тоненьким голосом отозвался отец Максимилиан-старший. - Боюсь лишь, что у вас других грехов без меры.

- Тогда, чтобы умерить этот мой "грех удивления", признайтесь, отцы мои Максимилианы, что за причина заставила вас так жадно ждать моего возвращения из дальних стран?

- Говорить об ожидании, к тому же жадном, неуместно, - назидательно поднял палец казначей монастыря, - ибо монастырь наш заинтересован, господин Сирано де Бержерак, чтобы все наследники вашего почившего отца, да примет господь его душу, были в сборе при разделе наследства.

- Наследство? А какое отношение вы к нему имеете?

- Прямое, - гулким басом вставил теперь младший монах, - ибо монастырь наш, причисленный к ордену Иисуса нашего Христа, представляет усопшего в его стенах и постригшегося там Жозефа Сирано де Бержерака, внезапно скончавшегося.

- Мы пришли с миром от имени нашего ордена, господин Савиньон. Мы не хотим доводить дело до рассмотрения в парламенте, - елейно продолжал старший иезуит. - Это будет слишком обременительно для вас. Знаете, какие эти судейские! Им все время надо платить!

- Какое дело? До какого разбирательства в парламенте?

- Мы уповаем, - еще более тоненьким голосом заговорил казначей, - что вы в благости господней, печалясь о потере старшего брата, отдадите монастырю св. Иеронима всю долю братского наследства. Мы уже говорили с вашей почтенной матушкой, но она убедила нас подождать вашего возвращения, и вы видите, мы, как служители господни, пошли ей навстречу, зная о ее безутешном горе.

- Вы, иезуиты, претендуете на наследство человека, умершего раньше отца? - еле сдерживаясь, произнес Савиньон. - Не имея притом его волеизъявления.

- Для вас, господин де Бержерак, если вы достаточно благочестивы и, надеемся, отреклись от былого вольнодумства, брат ваш всегда должен жить в нашей памяти, и вам надлежит, - поучал старший монах, - делиться с ним всем своим достоянием, как с живым, ибо он жив в думах монастыря, коему завещано представлять его и после кончины.

- Слушайте, вы, разбойники в рясах! Не думайте, что, запугав мою покорную мать зловещей тенью своего ордена, вы сможете в моем присутствии грабить ее семью!

- Ваш жалкий вид, почтенный господин де Бержерак, - ехидно заметил Максимилиан-старший, - не говорит в пользу того, что господь бог благоволит к вам и простил ваши прегрешения. И потому пристало ли вам, вольнодумцу и противнику церкви, после ниспосланного вам возмездия так говорить с ее служителями?

- Вон отсюда! - заревел Савиньон. - Я дал клятву не вынимать шпаги из ножен, но я отделаю вас обоих шпагой в ножнах, уподобив ее палке! Вон отсюда! Или вы забыли, как я угостил монастырских крыс у костра близ Нельских ворот?

Монахи в страхе вскочили, подбирая сутаны. Вид разгневанного скелета был ужасен. Казалось, выходец с того света грозит им или, что еще хуже, пособник сатаны!

- Знайте, жадные стервятники, прижившиеся под монастырской крышей, что никогда вам не видеть ни раскаявшегося вольнодумца, ни единого отцовского пистоля. А вот отцовский пистолет вы можете узреть, благо клятва моя распространяется только на шпагу, а не на пистолеты!

"Жадные монастырские крысы", бормоча проклятья и грозя сокрушающим гневом ордена Иисуса против закоренелого атеиста, вновь проявляющего себя в своей адской сущности, поспешили убраться из дома де Бержераков, твердо намереваясь, однако, "по-иезуитски" с жестокой справедливостью рассчитаться с безбожником, припомнив ему все его "злодеяния".

Мать восхищенно смотрела на Савиньона:

- Я думала, что не узнаю тебя, увидев, во что ты превратился. А ты, оказывается, прежний!

- Поверь, матушка, ничто не в состоянии сломить твоего с виду немощного сына! Ничто! Я читал тебе когда-то сонет о том, что терзало меня когда-то в ожидании желанного яда. Сейчас, чтобы понять меня, им отравившегося, выслушай несколько строчек, которые я сочинил по дороге сюда:

Пусть в жизни потерял я все,

Подавлен горький стон мой!

Пусть дух мой срамом потрясен,

Но все же я не сломлен!

- Не сломлен! Не сломлен! - воскликнула мать.

В дверях стоял восхищенный юноша, младший брат Савиньона. Он прибежал при известии о возвращении брата и видел бегство монахов.

Глава вторая

ПОДМОСТКИ

Гениальное - всегда чуждо

современникам. Великий физик XX века

Макс Планк говорил: "Новые идеи никогда

не принимаются. Они или опровергаются,

или вымирают их противники".

Савиньон Сирано де Бержерак, оправившийся заботами матери от пагубных последствий лечения и уж не столь похожий на живого мертвеца, даже снова с густой шевелюрой, правда принадлежащей теперь парику, какие стали входить в моду после полысения Людовика XIII, появился в так знакомом ему трактире Латинского квартала.

Дубовая стойка и за ней все тот же, казалось, нестареющий трактирщик в заношенном белом переднике, с тараканьими усами на длинном, как перевернутая бутылка, лице; грубо сколоченные из досок столы и такие же скамьи при них; шумные посетители, преимущественно студенты, художники, поэты, как и во времена, когда Сирано разыскивал среди них своего первого секунданта Шапелля или после дуэли пил со своим противником, старым капитаном де Лонгвилем, вино за этим же столом, а потом встретился с ним еще раз здесь, потрясенный своим несчастьем, и выслушал от него омерзительную историю пленения двух испанских дам.

Сирано невольно передернул плечами. Волна пережитого накатилась на него. Но он пересилил себя. Нет! Не для того он явился сюда, чтобы снова впасть в отчаянье! Он не просто член тайного общества доброносцев, жизнь его отныне должна быть посвящена выполнению долга, завещанного незабвенным учителем, Демонием Тристаном! Сирано привычно тряхнул кудрями (на этот раз парика!), оглядывая помещение.