Кисло пахло пролитым вином, дешевой кухней и неряшливой толпой. Кто-то из посетителей читал стихи или пел, кто-то спорил, а то и просто горланил.

Сирано сел за свободный столик. Гарсон в кожаном переднике, ловкий малый с наглыми глазами, плавным картинным движением поставил перед ним кувшин вина и, как было заказано, две кружки, очевидно, еще для одного посетителя.

А вот и он!

Старый приятель Савиньона, войдя в трактир, печальными глазами искал Сирано.

Этот взор как-то не вязался с элегантной видной фигуркой человека со свободными манерами, присущими странствующему актеру, способному играть сегодня разбойника, а завтра вельможу или коронованную особу.

Мольер увидел Сирано, машущего ему рукой, и подошел к нему.

Они обнялись и сели за стол.

Сирано внимательно оглядывал былого соученика.

- Я думал, ты веселее, - заметил он.

- Я веселю других своей печалью, - ответил Мольер.

- Печалью?

- Да, грущу о судьбах горестных людей! Но не во мне дело.

- Начнем с тебя, поскольку успех мной задуманного зависит от благополучия твоего.

Мольер пожал плечами:

- Играю, как комедиант, пишу комедии, как поэт, а вернее, как живописец с окружающей меня натуры.

- Как? Без греческих богов, без римских матрон? Без всем знакомых масок?

- Стремлюсь не смешить людей, а выставлять на посмешище их пороки... Ведь люди готовы прослыть скорее дурными, чем казаться смешными.

- Согласен с тобой, Жан, и сам готов идти таким путем.

- Я помню, как ты высмеял в своей юношеской комедии педантов, уродующих воспитанием молодых людей.

- Меня освистали церковные приспешники.

- Церковь - это крепость зла. Ее непросто взять штурмом. Я в своей комедии о лицемерах принужден прикрыться поклоном в сторону "монарха! врага обмана"!* Как не быть мне печальным, веселя других, если я предвижу, что попы постараются лишить меня даже гроба**. Ведь нас, актеров, как бы ни был популярен театр во Франции, не считают за людей и хоронить готовы, как собак.

_______________

* В комедии, названной впоследствии "Тартюфом". (Примеч. авт.)

** Церковь не простила Мольеру "Тартюфа" и, когда Мольер умер на

сцене "без покаяния и причастия", всячески препятствовала его

похоронам. (Примеч. авт.)

- Но окружают вниманием даже при дворе.

- Вниманием, а не уважением. Что я для них, для знатных? Мольер? Сын придворного камердинера Поклена? Не граф и не маркиз, способный становиться ими лишь на сцене!

- Чтобы они увидели в тебе самих себя.

- Нет! Только не себя! Скорее своего соседа по театральному креслу, чтоб посмеяться вдоволь над ним, но никак не над собой! Однако перейдем к тебе. Ты пострадал от медицины?

- Пожалуй, да.

- Они у меня на прицеле, невежественные каннибалы, именуемые лекарями, первые помощники смерти!* Они даже не знают строения человеческого организма. Попы запрещают им резать трупы, и врачам достаются или казненные, или покойники, похищенные с кладбищ. Немудрено, что студентов-медиков вместо понятий о человеческом теле учат проведению диспутов о том, сколько раз в месяц полезно напиваться до скотского состояния.

_______________

* Мольер высмеял современных ему медиков в комедиях "Мнимый

больной" и "Лекарь поневоле". (Примеч. авт.)

- Ты зол на лекарей?

- Не больше, чем на других невежд.

- Как раз на них я и хочу обрушиться, но не комедией на этот раз, а трагедией, поставить которую в театре и прошу тебя помочь.

- Трагедией? Вот как? Я знаю твои ядовитые памфлеты и ждал от тебя чего-нибудь в этом роде. Тебе так удались "Проделки Скапена". Хочешь трагедией высмеивать невежд?

- Нет! Показывать их во весь их "исторический рост"!

- История?

- Да, столетняя, "Смерть Агриппы".

- Этого чародея, колдуна, как принято считать?

- Ученого, еще в прошлом веке поднявшегося выше всех, осмелившегося признать за женщиной права, равные мужским, получившего в своих колбах вещества, никому дотоле неизвестные!

- Но не золото же!

- Он получил нечто более ценное, заложив основы науки будущего, которая в грядущем перевернет весь мир!*

_______________

* Сирано был прав, поскольку алхимики действительно заложили

основу современной химии, о чем он мог догадываться лишь благодаря

своим представлениям о мире Солярии. (Примеч. авт.)

- Ты замахнулся на невежество, но средоточие его - все та же церковь. Берегись!

- Прямо я ее не затрону. Мой Агриппа, правда, преследуемый монахами, светлый гуманист Корнелиус Генрих Неттесгеймский, профессор, врач, философ, потрясший всех трактатом "о недостоверности и тщете наук"!

- Он отрицал науки?

- Нет! Лжемудрецов, которые считают, что то, чего они не знают, существовать не может! И будто не результат опыта достоверен, а лишь мнение авторитета! Вот это я и покажу со сцены, чтоб у людей сердца заныли!

- Браво! Но, берясь за трагедию, ты вступаешь в соперничество с самим Корнелем.

- Сирано, как ты знаешь, не страшился никого! Предвидя критику адептов, я заранее парирую возможные удары, соблюдая все три единства: места, действия и времени, уложив все события в двадцать четыре часа.

- Твоей трагедии не хватает еще одного единства.

- Какого?

- Денег. Без них, мой друг, трагедии не поставишь.

- У меня есть меценат, герцог д'Ашперон. Он обещал помочь.

- Тогда другое дело! Но ты откройся мне. Когда я обличаю пороки, я их вижу вокруг. А ты? Веришь ли ты, подобно своему герою, в "недостоверность и тщету наук"?

- Еще бы! - усмехнулся Сирано, подумав о Солярии и той высоте знаний, с которой современные ему научные взгляды кажутся непроходимым невежеством. Сирано было нелегко выбрать способ осуждения этого невежества, помня заветы Тристана.

- Так ты веришь утверждению Агриппы? - спрашивал Мольер.

- Верить можно в бога, что я предоставляю делать попам и их прихожанам. Я же - знаю! Знаю, почему Агриппа был на голову выше всех наших знатоков знаний*.

_______________

* В своем трактате "Иной свет..." Сирано де Бержерак прямо

указывает на общение Агриппы с Демонием Сократа. (Примеч. авт.)

- Знатоков знаний? - удивился Мольер. - Как ты странно сказал!