– Ну вот ты и в своей комнате. – радостно сказала она

Все исчезло.

… Я замер, скованный ужасом, который вызвало мое воображение, нарисовав картину мириадов разноцветных осколков, в которые разбился сад. Осколки, ожив, впивались в меня. Мне было очень, очень, очень больно. Но я не кричал. Я боялся открыть рот, потому что знал, что если они попадут мне в горло, мне станет еще больнее, потому что боль будет не только снаружи, но и внутри…

Я стоял, скованный ужасом, и ужас отнял мои ноги, забрав их куда-то, чтобы я стоял, а не шел…

Я проснулся не как обычно. Я проснулся не от того, что очередной сон кончился и датчик «недосып» звонко щелкнул, расслабляя пружину, настойчиво толкающую меня лечь и вырубиться. Я проснулся от того, что над головой что-то загрохотало. Голова моя оказалась снабженной отлично работающими органами слуха, о чем я очень пожалел. Пока я жалел, рычащий над головой марш расшевелил достаточно воспоминаний о моментах бодрости, чтобы я соорудил первую после пробуждения мысль: марш достаточно смачен, чтобы стать звуковой дорожкой к очередному близардовскому шедевру.

Как только это мнение оформилось, воспоминания, подшитые в папочку со скромным названием «Starcraft, Hidralisk Den», выскочили из засады и столпились перед глазами, нагло и злобно скалясь.

Я застонал, чтобы их порадовать, и захотел курить. Точнее, понял, что уже дня три-четыре хочу курить. Глаза открылись, чтобы привычно направить руку за беломориной и зажигалкой, всегда укладываемых перед сном туда, куда маленькие девочки кладут любимую куклу.

Рука потеряв наведение, рухнула в пустоту. Глаза протранслировали охреневшему мне потолок ниши, в которой я лежал.

Нагишом.

Не то, чтобы меня это обеспокоило, но надолго я раздевался обычно помыться и вздрочнуть.

Ряд приятных воспоминаний промелькнул в тумане никотинового голода, активировав процесс заполнения кровью той части тела, которую я всегда мыл особенно тщательно.

Потом я решил, что где бы я ни был, быть в этом гдебыто возбужденным не очень хорошо, и рыком шугнул воспоминания в туман.

Потом я решил, что я – дикий, злой и поэтому голый и иду искать курить.

Выкарабкавшись из цельнопластиковой ниши, я секунд пять тупо пялился на разгромленное стомато-гинекологическое кресло, пока не понял, что это всего-навсего навернутая виртуальная установка. Поскольку больше в комнате пять на пять метров ничего не было, я попялился на установку еще с минуту, разыскивая среди кабелей, проводов, зажимов и трубок хоть что-нибудь, похожее на средства ввода [26].

Не отыскав ни мышей, ни джойстиков, ни даже клавы, я решил не отказываться сразу от первоначального варианта, что это установка для удаления зубов из задницы. Придя к этому выводу я встал и пошел к двери, удивляясь себе, любимому и сильному настолько, что хватает сил двигать тело, которое заявляло, что оно потяжелело раз в пять.

На прямоугольнике двери, исполненном из того же пластика, что и вся комната, не имелось никаких указаний на то, как ее открыть. Ни ручек, ни щелочки, никаких пазов, намекающих на откат в сторону.

Оставался вариант толкнуть. Вздохнув, угрюмо, поскольку был «дикий, злой и хотящий курить», я, наслаждаясь увесистостью себя, с разбега жахнул в середину двери пяткой. Жалобно хрустнув, дверь улетела в темноту и с грохотом улеглась на пол. Марш затих.

– Юпс! – буркнул я в тишину, намекая неизвестным хозяевам, что надо оставлять таблички с инструкциями по открытию дверей, и побрел налево.

Брести по коридору в потемках было очень страшно. Страшные мысли о писькоядных собаках и о злых мозгочерезжопуебах вовсю зашебуршились в тумане никотинового голода. Но шебуршились они в тумане, не показываясь. Поэтому я не стал предпринимать попыток спрятать письку в жопку, тем самым законопатив последнюю. Я просто тупо брел на свет, падающий в коридор из открытой двери метрах в пятидесяти.

В пяти метрах от порога светлой комнаты я обнаружил, что ее косяк дверью не снабжен, и что вместе с тусклым светом в коридор просачиваются неспешный английский говор и бзяканье стаканов.

Чуть оживившаяся сущность подкинула идейку приветственно помахать из-за угла членом. Чуть отредактировав идейку, я добавил к списку «злой, дикий и хочу курить» положительное качество «эксгибиционист» и, резко вывернув за косяк, брякнул в десяток людей за столом соответствующее случаю приветствие:

– Ladies and Gentlemen, have somebody cigarette, please? [27]

Шестеро девочек, одна другой спортивнее, дружно посмотрели на лицо, а потом вниз.

Пятеро парней начали разной наглости взглядами начали осматривать мышцы. Не считая реакции на меня, врожденную сексуальную ориентацию можно было понять по одежде – на бритоголовых девушках, в отличие от бритоголовых мальчиков, кроме тяжелобронированных трусов были столь же тяжелобронированные лифчики.

Хмыкнув и изобретя хороший комментарий на русском, я тяжело вздохнул и буркнул в сторону девушек, сидевших за высоким подвесным столиком слева:

– Ye! I really have nothing to proud but nothing to hide… [28]

Дружно покраснев, четверо отвернулись к столику с десятком кувшинчиков. Двое пристально вгляделись в лицо. Ответив им тем же и мимолетно погасив радость сущности, что нравлюсь, я признал в них двух бедолаг, что беседовали с агентом в углу «Норки».

– Хотя откуда в буддийском монастыре, где все дошли до необходимости носить пояса верности, сигареты? – выдал я заготовленный комментарий. Подумав, что из-за никотинового голода я выражаюсь как-то сложно, я набрал воздуху, чтобы объясниться на ходу к свободному месту на мужской скамейке. Но выдохнуть и тем более высказаться не получилось. Что-то схватило меня за горло и потащило в темноту.

Развернувшись, я встретил неприязненный взгляд светлых глаз, к которым прилагалось спортивное женское тело, зацепившее меня за шею тонфой [29]. Откуда-то из ночного кошмара всплыло воспоминание, что это тело мне очень хочется сломать.

Обладательница сине-водянистых глаз, смотревших на меня исподлобья снизу вверх, открыла рот, и сделала лицо сердитой учительницы, собравшейся отругать нехорошего мальчика за то, что он показал одноклассницам и ей писю.

Я шагнул вперед и стукнул согнутыми пальцами в туда, где было горло. Горло там было.

Не подумайте, что я не умею бить в горло согнутыми пальцами. Не то, чтобы совсем не умею, но не настолько, чтобы над этим задумываться, тем более, когда нет сигаретки для того, чтобы подумать.

Тонфа легонько стукнула по атаковавшей руке.

Рука почти онемела.

Встроенный в сущность датчик, регистрирующий опасность того, с кем она меня связала, зашкалил. Когда это происходить в нормальных условиях, тело застывает, предоставляя мне шанс закурить и осмотреться вместо того, чтобы получить по морде. Но в этом темном ненормальном коридоре курить было нечего и я, успев сообразить, что происходит, вошел в роль затылочной сущности.

– Ай! – завопил я, сгибаясь. Мне было очень злобно и весело. Согнувшись, я схватил чужие лодыжки и выпрямился, начав раскручивать хозяйку лодыжек. Стук ее головы, мимолетно коснувшейся пола, медом полил мне уши., а потом положение стало ухудшаться – несмотря на раскручивание ее тела, она сложилась и потянула руки к моим запястьям.

– Не возьму… замуж. – пропыхтел я, отпуская ноги. Ее тело с глухим «бум» упечаталось в стену, отскочило и рухнуло на пол.

Через мгновение я с предложением помочь подняться закинул ее на плечо. На втором повороте мощный удар по копчику подкосил мне ноги. Упал я на спину, подмяв ее под себя. Чашки бронелифчика впечатались в почки.