Порывшись в бумажнике, Баландин выудил оттуда телефонную карточку и уже в который раз с интересом осмотрел ее с обеих сторон. Когда его посадили, таких еще не было. В ту пору многого не было из того, что он видел сейчас вокруг. А машины-то, машины! Куда до них похожей на бронированную мыльницу «вольво», на которой они с Рогозиным пытались вывезти с дачи труп!

Глядя вокруг, Баландин чувствовал себя путешественником во времени конечно, совсем не тем, которого описал Уэллс в своей «Машине времени». Да и совершенное Баландиным путешествие вряд ли заслуживало доброго слова. Ему вспомнилось, как один доморощенный зоновский философ убеждал его, что все на свете делается к лучшему: дескать, не случись этого убийства, он, Баландин, продолжал бы считать Рогозина своим закадычным другом, и тот непременно подставил бы его в какой-то другой ситуации, так что все могло закончиться еще хуже.

«Баран ты, — сказал философу Баландин. — Куда уж хуже-то?» Насколько он мог припомнить, философ так и не нашелся с ответом.

Больше не глядя на рекламный щит с телефонной красоткой, Баландин закурил еще одну сигарету и обвел площадь долгим пристальным взглядом. Его внезапно охватило расслабляющее чувство возвращения домой, словно он был вернувшимся из кругосветного плавания моряком. На мгновение старые счеты показались ему неважными. Эка невидаль — струсивший студентик! Много чести — гоняться за этой швалью.

Баландин удивленно приподнял брови: такого благодушия он от себя не ожидал. Мечта разделаться с Рогозиным помогла ему выжить, и он не собирался отступать от задуманного только потому, что Москва, видите ли, сохранила присущий ей запах.

Игорь Баландин не для того парился в зоне целых одиннадцать лет, чтобы раскиснуть и повернуть назад, увидев Каланчевскую площадь.

Баландин повернулся спиной к рекламному щиту и двинулся к примеченному заранее таксофону, зажав телефонную карточку между большим пальцем и мизинцем левой руки. Быстро сориентировавшись, что к чему, он вставил карточку в щель таксофона, снова повернулся лицом к рекламному щиту и набрал указанный там номер.

Дозвонился он с третьей попытки и без предисловий поинтересовался, как ему найти господина Рогозина.

Дрессированная сучка на том конце провода вежливо, с напевным московским акцентом сообщила ему, что справок не дает. Баландин подавил в себе острое желание спросить, что, в таком случае, она дает и кому конкретно, вежливо извинился и прервал связь, тут же набрав второй обозначенный на рекламном щите номер.

Результат оказался аналогичным. Ему даже почудилось, что он разговаривает с той же девицей, что и в первый раз, но этого, конечно же, просто не могло быть. Баландин повесил трубку и двинулся к станции метро. Неудача не обескуражила его. Он и не надеялся добраться до такого человека, как Рогозин с первой же попытки.

Весь день он провел в поисках, и только ближе к вечеру удача улыбнулась ему. В каком-то мелком рекламном агентстве, ютившемся в подвальном помещении на окраине Северного Бутова, за полчаса до закрытия ему удалось стянуть со стола зазевавшейся секретарши толстый бизнес-справочник с желтыми страницами Он ушел прежде, чем кто-то хватился пропажи, унося в своей дорожной сумке пухлый том в мягком бумажном переплете.

Через десять минут он уже сидел на скамейке в сквере, покуривая и неторопливо перелистывая желтые страницы. Вскоре он нашел то, что искал, и удовлетворенно кивнул.

Дорога к Рогозину была открыта. Баландин ухмыльнулся.

Похоже, драгоценный Юрий Валерьевич напрочь забыл о его существовании.

Что ему грехи туманной юности? Для него тот июньский день давно умер, затерявшись в далеком далеке, неразличимо слившись с четырьмя тысячами других дней и ночей, — не то, что для Баландина, в жизни которого зияла огромная брешь шириной в одиннадцать лет. На одном краю этой пропасти был только что уволенный в запас сопливый рядовой стройбата, на другом харкающий кровью изуродованный полутруп с волчьей мордой и стальными зубами, до сих пор не отдавший богу душу только потому, что хотел отомстить. А Рогозин о нем давным-давно и думать перестал.

— Зря, — вслух сказал Баландин, убирая справочник в сумку. — Зря, Юрик. Дорого тебе это обойдется!

Он снова достал бумажник и пересчитал наличность.

Наличности, как и следовало ожидать, кот наплакал: за одиннадцать лет Москва сделалась еще более дорогим городом, чем была когда-то. Проглоченные на бегу хот-доги стояли у Баландина в глотке, в то время как привыкший к строгому лагерному распорядку желудок урчал, настойчиво требуя пищи. Баландин вспомнил своего первого «кума». Ознакомившись с его личным делом, брюхатый майор ухмыльнулся и сказал: «Баландин? Хорошая фамилия. Здесь тебе самое место. Давай, Баландин, привыкай к баланде».

Баландин встал со скамейки и бесцельно побрел по аллее. До наступления темноты оставалось еще не меньше двух часов. Он потратил остаток денег на очередной хот-дог, запив его бутылкой крепкого темного пива.

Вытряхнув из бумажника мелочь, Баландин пополнил истощившийся за день запас сигарет и долго гулял по вечерней Москве. В этой прогулке не было ровным счетом ничего романтического: волк со стальными челюстями кружил по городу, высматривая добычу.

Наконец ему повезло. У подъезда шестнадцатиэтажного дома остановилась сверкающая черным лаком «вольво».

Из машины неторопливо выбрался квадратный, уже успевший основательно заплыть жиром бритоголовый тип с золотой цепью на шее. В руке он держал пухлую сумочку из толстой натуральной кожи, похожую на кошелек-переросток, на брезгливо оттопыренной нижней губе дымилась дорогая сигарета. Баландин быстро огляделся по сторонам. Темный двор был пуст, где-то играла музыка. Прислушавшись, Баландин узнал тот самый альбом «Депеш мод», что звучал в тот вечер на даче Рогозина. Неторопливо шагая наперерез бритоголовому, Баландин подумал, что все это будто подстроено: и «вольво», и «депеш»…

— Эй, парень, — окликнул он бритоголового, — дай денег.

Бритоголовый остановился и без тени испуга оглядел Баландина с головы до ног при свете уличного фонаря. На его круглом сытом лице мелькнула полупрезрительная понимающая улыбка.

— Откинулся, волчара? — спросил он, запуская руку в глубокий карман брюк. Баландин не двинулся с места и не ответил. Бритоголовый на некоторое время многозначительно задержал руку в кармане, потом сделал вид, что передумал, расстегнул свою сумочку, выудил оттуда двадцать долларов и протянул Баландину. — Держи, старик. Дело понятное. Только имей в виду, что в Москве так с людьми не разговаривают. Можно наскочить на неприятности. Если просишь — проси вежливо. Теперь все нервные. Чуть что, сразу пулю в башку и в дамки. Москва, братан, любого нагнет. Понял, нет? На, держи, не тушуйся.

— Этого мало, — сказал Баландин, не делая попытки взять деньги.

— Да ты что, козел? — мгновенно утратив все свое благодушие, возмутился бритоголовый. — Ты что, сучара драная, совсем оборзел? Развелось вас, тварей, ногу поставить некуда…

Договорить он не успел, потому что Баландин быстро шагнул вперед и трижды быстро ударил его: растопыренной левой клешней в глаза, правым кулаком в горло и коленом в пах. Удары были жестокими и эффективными. Бритоголовый, хрипя и булькая, рухнул на колени, не зная, за что хвататься первым делом. Секунду Баландин смотрел на него, думая, как быть дальше. Дело решили «вольво» и «Депеш мод». Волк шагнул вперед, хорошенько прицелился и нанес своей жертве страшный удар носком ботинка. Бритоголовый всхрапнул, как лошадь, и упал лицом вниз, ударившись головой о бордюр, Баландин, хромая, шагнул вперед, снова занес ногу и с силой опустил ступню на шею бритоголового, который, скорее всего, уже и без того был мертв. Услышав, как хрустнули шейные позвонки, Баландин мрачно улыбнулся.

Удача действительно была на его стороне. В сумочке бритоголового оказалось больше полуторы тысяч долларов и толстая пачка российских рублей. Кроме того, Баландин разжился золотым «ролексом», цепочкой, перстнем, пачкой дорогих американских сигарет и фирменной зажигалкой «зиппо», которая, если верить рекламе, не гаснет даже на самом сильном ветру.